ТУРГЕНЕВСКИЕ  ТРАДИЦИИ  В  ИЗОБРАЖЕНИИ  «ЛИШНЕГО  ЧЕЛОВЕКА»  В  ТВОРЧЕСТВЕ  А.П.  ЧЕХОВА

Будаева  Татьяна  Александровна

студент  6  курса,  кафедра  русской  и  зарубежной  литературы  СФ  БашГУ,  РФ,  г.  Стерлитамак

E-mail:  latiu@yandex.ru

Радь  Эльза  Анисовна

научный  руководитель,  канд.  филолог.  наук,  доцент  СФ  БашГУ,  РФ,  г.  Стерлитамак

Среди  чеховских  героев  можно  выделить  традиционный  образ  «лишнего  человека»,  получивший  новые  краски  в  соответствии  с  эпохой  80-х  годов  и  с  художественной  манерой  А.П.  Чехова. 

«Высокая  требовательность  Чехова  к  своим  современникам,  трезвость  в  оценке  их  идейной  вооруженности,  борьба  против  всех  и  всяческих  иллюзий  сказывались  не  только  в  разработке  темы  «лишнего  человека».  Все  это  имело  последствия  более  широкие,  привело  писателя  к  открытиям  непреходящего  значения.  Однако  новый  взгляд  Чехова  на  традиционного  героя  русской  литературы  представляет  особый  интерес,  так  как  непосредственно  подводит  нас  к  этим  открытиям,  помогает  лучше  понять  их  смысл  и  значение»  [1,  с.  520—521].

Рассмотрим  тургеневские  традиции  в  изображении  «лишнего  человека»  у  А.П.  Чехова,  которые  проявляются  в  самых  различных  формах  в  повестях  «Дуэль»,  «Рассказе  неизвестного  человека»,  «Огни»  и  др. 

Уже  современники  видели  традицию  тургеневского  «Рудина»  в  рассказе  «На  пути».  Например,  В.Г.  Короленко  отмечал,  что  А.П.  Чеховым  тип  был  только  намечен,  но  он  изумительно  напомнил  мне  одного  из  значительных  людей,  все  еще  не  умершего  у  нас,  долговечного  рудинского  типа...  [5,  с.  324].  Как  и  И.С.  Тургенев  в  «Рудине»,  А.П.  Чехов  рисует  скитальческую,  бесплодную  жизнь  Лихарева:  «Во  всю  жизнь  мою  я  не  знал,  что  такое  покой.  <…>  Я  изнывал  от  тяжкого  беспорядочного  труда,  терпел  лишения,  раз  пять  сидел  в  тюрьме,  таскался  по  Архангельским  и  Тобольским  губерниям…»  [3,  с.  515].  Как  и  Рудин,  он  обладает  ораторским  даром,  увлекая  Иловайскую.  В  традициях  тургеневского  «Рудина»  их  встреча  не  перерастает  в  любовь.

Повесть  «Огни»  создавалась  в  знаменательный  для  А.П.  Чехова  1888  год,  который  справедливо  считается  переломным  для  его  творчества.  Мысли  о  бренности  жизни  и  ничтожестве  человека,  ставшие  центром  повести,  были  близки  и  И.С.  Тургеневу.  Сближает  эту  повесть  и  другие  произведения  А.П.  Чехова  этого  периода  («На  пути»,  «Дом  с  мезонином»)  с  произведениями  И.С.  Тургенева  —  тургеневская  тема  «русский  человек  на  rendes-vous».  Пытаясь  разрешить  эту  проблему,  герой  повести  «Огни»  Ананьев  в  духе  «лишних  людей»  без  конца  размышляет,  анализирует  свои  чувства  и,  наконец,  позорно  бежит  от  возлюбленной  Кисочки.  Правда,  эта  тургеневская  тема  разрабатывается  А.П.  Чеховым  в  другом  ключе.  Здесь,  прежде  всего,  следует  иметь  в  виду  разницу  эпох,  объясняющих  различие  характеров  «лишних  людей»  у  И.С.  Тургенева  и  А.П.  Чехова. 

Ананьев,  персонаж  чеховской  повести,  критикуя  свое  поколение  людей  за  их  виртуозность  мыслей,  видит  в  этом  болезнь  века:  «Эту  виртуозность,  игру  в  серьезную  мысль  наше  поколение  внесло  в  науку,  в  литературу,  в  политику,  а  с  виртуозностью  внесло  оно  свой  холод,  скуку,  односторонность…»  [4,  с.  168]. 

В  отличие  от  И.С.  Тургенева  А.П.  Чехов  не  только  не  идеализирует  отношение  Ананьева  к  Кисочке,  но  и  переводит  их  в  более  прозаическую,  будничную  обстановку.  Автор,  описывая  внешность  Ананьева,  называет  его  «мужчиной  в  самом  соку»,  подчеркивая  его  физическое  здоровье  и  уверенность  в  себе:  «Его  загорелое  толстоносое  лицо  и  мускулистая  шея  как  бы  говорили:  Я  сыт,  здоров,  доволен  собой»  [4,  с.  138].

Встретив  Кисочку,  он  испытывает  естественные  привычки,  желая  завести  с  ней  роман:  «Я  шел  за  ней,  любовался  ее  нежной  шеей  и  плечами.  Мне  было  приятно,  что  она  замужем.  Для  мимолетных  романов  замужние  представляют  более  подходящий  материал,  чем  барышни.  Приятно  также  было  мне,  что  мужа  нет  дома…»  [4,  с.  150].  Он  соблазняет  Кисочку  грубо  и  бесцеремонно:  «Не  спрашивая  ее  согласия,  мешал  ей  говорить,  и  насильно  потащил  ее  к  себе  в  гостиницу»  [4,  с.  162].  В  отличие  от  Ананьева  Кисочка  полюбила  страстно  и  глубоко.  Как  истинный  «сын»  Гамлета,  он  начинает  выискивать  и  анализировать  недостатки  Кисочки:  «Меня  немножко  коробило  от  мыслей,  что,  передавая,  честная  и  страдающая  женщина  так  легко  в  какие-нибудь  три-четыре  часа  сделалась  любовницей  первого  встречного.  Это  уж  мне,  как  порядочному  человеку,  видите  ли,  не  понравилось»  [4,  с.  163].  Признание  в  любви  Кисочки  представляется  ему  сентиментальным,  приторным  и  неумным.  Во  всех  своих  переживаниях  он,  по  его  выражению  «искал,  прежде  всего,  «глубины  мысли»»  [4,  с.  164].  «Исполнив  долг»  по  отношению  к  ней,  он  вернулся  в  свой  номер  и  уснул  крепким,  «безмятежным  сном  туриста»  [4,  с.  165].

Ананьев  продолжает  анализировать  мотивы  своего  поведения,  особенно  бегство  от  Кисочки.  Причем  в  отличие  от  тургеневских  «лишних  людей»  он  не  скрывает  от  себя  свое  «подлое  бегство»:  «Как  видите,  мое  мышление  не  помешало  мне  удариться  в  подлое,  изменническое  бегство»  [4,  с.  165],  —  размышляет  он.  Он  продолжает  анализировать  свой  поступок  с  точки  зрения  нравственных  норм,  совести  порядочного  человека:  «когда  …  я  один  на  один  остался  со  своей  совестью,  мне  стало  понятно  то,  <…>,  что  мною  совершено  зло  равносильное  убийству»  [4,  с.  166].  Правда,  это  нравственное  чувство  он  пытается  заглушить  мыслью,  «…что  в  е  —  вздор  и  суета,  что  я  и  Кисочка  умрем  и  сгинем,  что  ее  горе  ничто  в  сравнении  со  смертью…»  [4,  с.  166]. 

Повесть  «Дуэль»,  по  справедливому  мнению  исследователей,  —  одно  из  самых  «литературных»  произведений  А.П.  Чехова. 

В  «Дуэли»  писатель  показывает  общественный  тип,  героя  своего  времени,  повторяя  приемы  предшественников.  Лаевский  —  сложный,  противоречивый  образ,  в  нем  сочетаются  и  отрицательные  и  положительные  качества.  О  нем  мы  можем  судить  по  его  отношению  к  женщине  и  по  тому,  как  о  нем  говорят  другие  персонажи. 

Герои  повести,  особенно  Лаевский,  сопоставляют  себя  с  героями  А.С.  Пушкина,  М.Ю.  Лермонтова,  И.С.  Тургенева,  Л.Н.  Толстого.  Но  чаще  других  А.П.  Чехов  обращается  к  И.С.  Тургеневу,  описавшему  драматическую  судьбу  «лишнего  человека».  Лаевский  аттестует  себя  так:  «Для  нашего  брата-неудачника  и  лишнего  человека  все  спасение  в  разговорах»  [4,  с.  381].  Он  же  пытается  явно  не  без  влияния  тургеневской  статьи  «Гамлет  и  Дон  Кихот»  объяснить  психологию  этого  типа:  «Я  должен  обобщать  каждый  свой  поступок,  я  должен  находить  объяснение  и  оправдание  своей  нелепой  жизни  в  чьих-либо  теориях,  литературных  типах,  в  том,  например,  что  мы,  дворяне,  вырождаемся  и  прочее»  [4,  с.  381].  Лаевский  выбирает  себе  в  союзники  шекспировского  Гамлета:  «Своей  нерешительностью  я  напоминаю  Гамлета  —  думал  Лаевский  дорогой.  —  Как  верно  Шекспир  подметил!  Ах,  как  верно!»  [4,  с.  392].  Частое  обращение  Лаевского  к  классикам  мировой  литературы  объясняется  и  тем,  что  он  был  «когда-то  на  филологическом  факультете»  [4,  с.  382].  Однако  тургеневский  образ  «лишнего  человека»  в  лице  Лаевского  выглядит  в  явно  сниженном  и  даже  пародийном  варианте:  «…  пил  много  и  не  вовремя,  играл  в  карты,  призирал  свою  службу,  жил  не  по  средствам,  часто  употреблял  в  разговоре  непристойные  выражения..»  [4,  с.  385]. 

Критиком  и  антиподом  Лаевскому  в  повести  выступает  зоолог  Фон  Корен.  С  его  слов  Лаевский  обвиняет  Тургенева  в  своей  бездеятельности,  выдумавшего  неудачника  и  «лишнего  человека».  В  одну  компанию  с  тургеневскими  героями  Фон  Корен  включает  Онегина,  Печорина  и  даже  байроновского  Каина.  Взаимная  неприязнь  Фон  Корена  и  Лаевского  приводит  к  дуэли,  правда,  без  смертельного  исхода.  Сцена  дуэли  описана  с  явной  ссылкой  на  И.С.  Тургенева  и  М.Ю.  Лермонтова:  «Господа,  кто  помнит,  как  описано  у  Лермонтова,  —  спросил  Фон  Корен,  смеясь.  —  У  Тургенева  также  Базаров  стрелялся  с  кем-то  там…»  [4,  с.  478—479].

В.Я.  Линков  отмечает:  «Намерение  подарить  нас  новым  изданием  «лишнего  человека»  так  и  сквозит  в  целой  повести»  [2,  с.  37].  Правда,  по  мнению  ученого,  эти  традиции  в  повести  «Дуэль»  идут  как  бы  в  обратном  направлении.  В.Я.  Линков  выделяет  следующие  отличия  чеховских  персонажей  от  героев  классического  романа  о  «лишних  людях»  в  изображении  любви,  во  взаимосвязи  с  другими  персонажами,  пожалуй,  в  главном:  «Герой  онегинского  типа  —  общественный  тип  общественного  масштаба,  которым  измеряется  его  социальная  ценность.  У  персонажа  Чехова  поведение  не  детерминировано  жестко  ни  социальным  положением,  ни  уровнем  культуры,  ни  теоретическими  взглядами»  [2,  с.  42].  В.Я.  Линков  делает  вывод:  «Читатель  относится  к  герою  не  как  к  представителю  чего-то  общего  (культуры,  идеологии,  класса),  а  как  к  единичному  человеку»  [2,  с.  54].

А.П.  Чудаков  писал:  «Чехов  очень  рано  отказался  от  узкой  социальной  детерминированности  характера  и  внешних  признаков  «типичности»  [6,  с.  248]. 

Для  чеховских  произведений  характерно  обращение  к  «случайным»  эпизодам,  например,  в  «Рассказе  неизвестного  человека»  герой  без  имени,  мечущийся  в  поисках  смысла  жизни,  приходит  в  финале  повести  к  заключению,  что  этот  смысл  —  в  самоотверженной  любви  к  ближнему.  И  в  финале  он  произносит  слова,  знакомые  по  повести  «Дуэль»:  «Я  верю,  следующим  поколениям  будет  легче  и  виднее.  К  их  услугам  будет  наш  опыт…  Жизнь  дается  один  раз  и  хочется  прожить  ее  бодро,  осмысленно,  красиво»  [3,  с.  273].

В  повести  «Дуэль»  Фон  Корен  демонстрирует  перед  слабым  Лаевским  свое  презрение  и  вдруг  великодушно  примиряется  с  ним:  «…  я  ошибся  относительно  вас,  но  ведь  спотыкаются  и  на  ровной  дороге  <…>  Никто  не  знает  настоящей  правды»  [4,  с.  485].

А.П.  Чудаков  признает,  что  «неожиданные»  эпизоды  у  А.П.  Чехова  имеют  свою  логику.  Тот  же  Лаевский  без  конца  мечется  между  долгом  и  чувством  в  своих  переживаниях.  И  то,  что  автор,  как  всегда,  в  описании  этих  переживаний  держит  нейтральную  позицию,  осложняет  проблему.  Следует  учитывать  и  то,  что  Лаевский  —  личность  слабая  в  отличие  от  героев  И.С.  Тургенева,  поддающаяся  влиянию  обстоятельств.  Это  нужно  иметь  в  виду  в  объяснении  последних  эпизодов  повести.  Повесть  Чехова  называется  «Дуэль».  И  все  переживания  Лаевского  связаны  с  этим  драматическим  событием.  Накануне  дуэли,  чувствуя  приближение  смерти,  он  хочет  пересмотреть  свои  прежние  условия  жизни  в  Петербурге  и  начать  новую  жизнь.  Он  обращается  к  богу  за  прощением:  «Глядя  на  нее  молча  (Надежду  Федоровну)  Лаевский  мысленно  попросил  ее  прощения  и  подумал,  что,  если  небо  не  пусто  и  в  самом  деле  там  есть  бог,  то  он  сохранит  ее»  [4,  с.  470].  Обращение  к  богу  сыграло  немаловажную  роль  в  возрождении  героя.  Тем  более,  что  вслед  за  этой  сценой,  Лаевский,  выслушав  покаяние  Надежды  Федоровны,  прощает  ее.

Нужно  обратить  особое  внимание  на  финал  повести,  где  Лаевский  произносит  свои  символические  слова  о  смысле  жизни.  Он  сопоставляет  жизнь  с  борющейся  в  волнах  лодкой.  Особую  смысловую  нагрузку  занимают  слова  повести  «никто  не  знает  настоящей  правды»  [4,  с.  487].  И  хотя  главные  участники  дуэли  (Лаевский,  Фон  Корен)  в  эпилоге  не  знают  настоящей  правды,  они  приблизились  к  ней.  Фон  Корен  сумел  преодолеть  свой  максимализм  и  нетерпимость  к  поступкам  Лаевского.  Лаевский  не  без  участия  Самойленко  прощает  Фон  Корена.  О  «средних  людях»  говорит  Лаевский  в  своем  последнем  монологе:  «Страдания,  ошибки  и  скука  жизни  бросают  их  назад.  Но  желание  правды  и  упрямая  воля  гонят  вперед  и  вперед»  [4,  с.  488].

Драма  «человека  с  больной  совестью»,  драма  «умной  ненужности»,  унаследованная  Чеховым  от  предшествовавшей  литературы,  приобрела  новые  очертания,  наполнилась  новым,  более  глубоким  и  широким  содержанием.  Своеобразие  героев  Чехова  состоит  в  особом  аспекте  изображения  их,  который  выдвигает  на  первый  план  не  человеческие  качества  героя  (добрый,  злой,  мужественный  и  т.  п.),  а  его  восприятие  жизни  и  отношение  к  ней.  «Лишний  человек»  как  характерная  фигура  для  классической  русской  литературы  возвышается  над  той  средой,  к  которой  он  принадлежит  по  воспитанию  и  общественным  связям.  Как  правило,  это  —  недюжинная,  богатая  натура,  а  чеховский  герой  совершенно  лишен  ореола  умственной  и  духовной  исключительности.  Это  средний  интеллигент,  рядовой  врач,  профессор  или  чиновник.  Обстоятельства  жизни,  гнетущая  обыденность  влияют  на  героев,  но  не  являются  довлеющими.  Сам  человек  виновен  в  своих  несчастьях,  поддаваясь  ложной,  мнимой  жизни,  он  не  сопротивляется  и  не  пытается  изменить  самого  себя.  Такой  герой  самое  большое,  к  чему  может  прийти  —  это  осознание  происходящего,  а  дальше  этого  ни  один  чеховский  герой  не  идет. 

В  художественном  мире  Чехова  нет  сверхличной  ценности,  что  и  становится  источником  трагизма  жизни  героев  писателя.

Список  литературы:

1.Бердников  Г.П.  А.П.  Чехов.  Идейные  и  творческие  искания.  Л.:  Изд-во  худ.  литературы,  1954.  —  681  с.

2.Линков  В.Я.  Художественный  мир  прозы  А.П.  Чехова.  М.:  Изд-во  МГУ,  1982.  —  128  с.

3.Чехов  А.П.  Собрание  сочинений.  Т.  4.  М.:  Худ.  литература,  1960.  —  590  с.

4.Чехов  А.П.  Собрание  сочинений.  Т.  6.  М.:  Худ.  литература,  1960.  —  569  с.

5.Чехов  в  воспоминаниях  современников.  /  Под  ред.  Н.Л.  Бродского.  М.:  Худ.  литература,  1970.  —  590  с.

6.Чудаков  А.П.  Поэтика  Чехова.  М.:  Наука,  1971.  —  290  с.