ПРОБЛЕМА ОЦЕНКИ МАСКУЛИННОСТИ В СОВРЕМЕННОМ РОССИЙСКОМ ОБЩЕСТВЕННОМ СОЗНАНИИ

Клименко Наталья Сергеевна

Старший преподаватель, КрасГМУ, г. Красноярск

E-mail: favour85@mail.ru

Проблема оценки современной российской маскулинности — это проблема, с одной стороны, гендерная, связанная с определением самого понятия «маскулинность», а с другой стороны — социальная, связанная с перестройкой и деформацией традиционных гендерных ролей в современном человеческом обществе.

Российское общество, вставшее на путь демократизации и гендерного равенства оказалось в затруднительном положении: новые социальные роли мужчин и женщин до сих вступают в конфронтацию с российским патриархальным общественным созна­нием, что создает определенные трудности в гендерном самоопреде­лении для представителей обоих полов. И если женщины более активно усваивают правила новой гендерной игры, так как в свое время именно они являлись борцами за равенство полов, то мужчины как всякий господствующий класс, утративший свою многовековую власть, воспринимают эти социальные потрясения более болезненно.

Неспособность мужчин приспособиться к трансформации гендерных ролей в современном обществе, их растерянность в отношении поиска и усвоения канона «новой маскулинности» современные социологи и психологи определяют как «кризис маскулинности». И если IXXвек стал веком «женского вопроса», связанного с распространением феминизма, то, начиная с 70-х годов XXвека, смело можно говорить о возникновении «мужского вопроса», который на сегодняшний день еще и осложняется противоречиями в разрешении женского.

Первые попытки разрешения «мужского вопроса» были связаны с распространением в 1970-х годах на Западе мужских освободительных движений, многие из которых были основаны на подражании феминисткам в желании защищать собственные групповые интересы.

Сторонники движения за освобождение мужчин требовали, чтобы мужчинам разрешили проявлять нежность, слабость и даже плакать: именно в запрете на проявление эмоций они видели корень всех психологических мужских проблем, склонности мужчин к сердечно-сосудистым заболеваниям и их ранней смертности.

В 1991 году центром этого движения стала «Национальная организация мужчин против сексизма (The National Organization for Men Against Sexism— сокращенно NOMAS). Это организация пропагандировала идеи довольно близкие к феминизму, выступая против социального неравенства и гендерных привилегий во всех сферах профессиональной и социальной жизни [1, с. 35—36].

В противовес «профеминистам-либералам» на западе стали возникать консервативно-охранительные движения, которые главную опасность для мужчин видели в растущей женской самостоятельности и стремительной мужской феминизации. Представители консерва­тивно-охранительных движений называют «мужское господство» и «гендерное неравенство» мифом. Представитель одного из таких движений «Движение за права мужчин» (The Men’s Rights Movement) Уоррен Фаррелл так выразился на этот счет: «Иметь власть — не значит зарабатывать деньги, чтобы их тратил кто-то другой, и раньше умереть, чтобы другие получали от этого выгоду» [цит. по [1, с. 303].

По мнению «антифеминистов» мужчины и дома, и на работе угнетены больше, чем женщины. При разводе они терпят большие финансовые потери, теряют право на собственных детей и т. д. Единственный способ восстановить справедливость — организованная мужская самозащита.

Разнообразные мужские движения способствовали вычленению целого ряда мужских проблем и конкретизации понятийного аппарата, получивших в XXI веке огромную популярность мужских исследований — men’sstudies.

В России мужские исследования появились в рамках гендерных исследований в конце XXвека. А вот массовых мужских движений подобных западным в России, увы, не было. Видимо, по причине наличия множества других социальных проблем.

Сегодня «мужской вопрос» неизбежно соотносится с вопросом о понятии «настоящий мужчина». Популярная сегодня ностальгия по «настоящему мужику» — явление для истории совсем не новое. Подобно таким вечным ценностям как «настоящая дружба» и «настоящая любовь» образ «настоящего мужчины» всегда идеали­зируется и проецируется в прошлое.

Несмотря на то, что в современном российском обществе также сильна ностальгия по «настоящему мужчине» (преимущест­венно среди женщин), российская маскулинность всегда была явлением противоречивым, соединяющим в себе патриархальные традиции и принципы, закрепленные в Домострое, и имманентную женственность русской души и характера. Противоречия российской маскулинности можно наблюдать еще в древнерусском обществе. Несмотря на то, что это общество являлось типично мужским и патриархальным, женщины нередко играли заметную роль в культурной и даже политической жизни. Достаточно вспомнить великую княгиню Ольгу и дочерей Ярослава Мудрого [2, с. 128].

Часто фигурирующие в русских сказках образы «Василисы Премудрой» и «Ивана Дурака» также никак не вяжутся с абсолютной властью мужчины в семье и в обществе, закрепленной в Домострое.

Воинская доблесть, верность царю и Отечеству, на которых держался дворянский канон маскулинности, нередко вступали в противоречия с политическим деспотизмом, подавляющим социаль­ную самостоятельность представителей высших слоев общества, не говоря уже о рядовом «русском мужике».

Специфика российского «фемининного патриархата» проявилась и в период Советской власти. В советской семье российский синдром «сильной женщины» был актуальнее, чем когда-либо раньше: 50—60 % разводов в СССР были инициированы женщинами, женщины распоряжались семейным бюджетом и несли ответственность за решение основных вопросов семейной жизни [2, с. 133].

Образы сильных женщин и неуверенных, сомневающихся мужчин отражены во многих известных советских фильмах, таких как «Служебный роман», «Любовь и голуби», «Москва слезам не верит».

Доминирование женщины в семье, а также деспотическая власть правящей партии и бюрократизация общественной жизни подавляла мужское самосознание, инициативу и независимость советских мужчин.

В годы Великой Отечественной войны и в послевоенный период олицетворением маскулинности был фронтовик. Однако противоре­чивость этого канона героической маскулинности прослеживается в произведениях многих советских авторов.

К примеру, в повести Виктора Некрасова «В одном городе», написанной в 1954 году, рассказывается о том, как фронтовики, не боявшиеся идти под огнем в атаку на войне, пасуют, когда нужно поддержать товарища, восставшего против социальной несправед­ливости [2, с. 139].

Страх перед политическим режимом для советского мужчины порой оказывался сильнее, чем страх смерти.

Однако в 60—70-х годах в СССР, во многом благодаря ослаблению политической тирании, начинают возникать альтерна-тивные каноны маскулинностей, часто балансирующие на грани оппозиции правящему режиму. Романтики, поэты-песенники, стиляги — их всех объединяло разочарование в официальной советской идеологии, которое они выражали в деполитизации своего образа жизни, провокационных текстах или форме одежды.

Распад Советского Союза, социально-экономический кризис и криминализация страны в начале 1990-х годов привели к популяр­ности так называемой «бандитской маскулинности», включавшей в себя культ жестокости, высокого материального благосостояния (предпринимательство, как правило, подразумевало под собой связь с криминальными структурами), но в то же время сочетающей в себе идеи братства и «понятийной» чести.

Романтизм новой криминально-агрессивной маскулинности ярко представлен в популярных фильмах постсоветской эпохи: «Брат», «Брат-2», «Антикиллер», «Бумер», сериал «Бригада».

В конце 1990-х — начале 2000-х, когда новое государство немного окрепло и сформировало заказ на другие фильмы и сериалы, альтернативой «бандитской маскулинности» становится «правоохра­нительная маскулинность» в образе «нового силовика» (милиционеры, следователи, сотрудники спецслужб). Их образ мало чем отличается от героев американских боевиков за исключением националь­ного колорита.

XXIвек, благодаря затиханию экономических и социальных противоречий (по сравнению с прошлым веком), прогрессирующей ориентации общества на западные идеалы, а также развитию шоу-бизнеса, привнес новые элементы в российское «маскулинное» самосознание.

Брутальной маскулинности в образе «настоящего мужика» (естественного, грубого, не нуждающегося ни в каких украшениях) в наши дни противопоставлена маскулинность «метросексуальная» в образе ухоженного, интеллигентного, образованного, следящего за своей фигурой и модными тенденциями мужчины (довольно часто этим он навлекает на себя со стороны российского общества подозрения в нетрадиционной сексуальной ориентации).

Метросексуалы — как правило, представители шоу-бизнеса, модной индустрии, иногда бизнесмены и политики. Они пользуются успехом у женщин и соответственно больше отвечают современным женским представлениям о «настоящем мужчине», нежели мужским.

Таким образом, наличие множества вариантов маскулинности в рамках одного общества в совокупности с тем фактом, что это общество является довольно ригидным и консервативным затрудняет поиск оптимальной маскулинной модели. Однако к положительным сдвигам можно отнести то, что в последнее время в России в рамках общественных наук стал все чаще подниматься «гендерный вопрос», в частности «мужской вопрос».

Одно из современных направлений разрешения «мужского вопроса» тесно связано с исследованием мужчин и антропологией детства: появление научного направления «мальчиковедения» (boyhoodstudies) связано с нарастающим интересом к изучению мальчиков и мальчишества [3, с. 21].

Разрешение «мужского вопроса» через усовершенствование системы образования для формирования позитивной оценки маскулинности в российском общественном сознании представляется нам довольно актуальным в контексте возрождения специализи­рованных мужских образовательных учреждений — кадетских корпусов и суворовских училищ, которые, различаясь по историко-идеологическому содержанию, все же ориентировали своих воспитанников на восприятие классического канона «позитивной» маскулинности — а именно мужества, героизма и верности Отечеству.

Список литературы:

1. Киммел М. Гендерное общество. — М.: РОССПЭН, 2006. — 464 с.
2. Кон И.С. К проблеме национального характера//Междисциплинарные исследования: Социология. Психология. Сексология. Антропология. Ростов —н/Д.: Феникс, 2006. С. 239—258.
3. Кон И.С. Мальчик — отец мужчины. — М.: Время, 2009. — 704 с.