ОБРАЗЫ СОВРЕМЕННОЙ РОССИЙСКОЙ ПРОВИНЦИИ: ГЕОПОЭТИЧЕСКОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ В ВЯТКУ

Десяткова Ольга Владимировна

канд. культурологии, доцент Вятского государственного университета, г. Киров

E-mail: olgadesatkova@yandex.ru

Исследование выполнено по гранту Президента РФ для поддержки молодых российских учёных и научных школ.

Феномен геопоэтики, или экзистенциальной географии, придумал в 1979 году в одной из своих экспедиций французский эссеист Кеннет Уайт. Прогуливаясь по берегу реки, ученый и путешественник понял, что в этом мире нужно что-то менять, стать ближе к природе, предотвратить будущую техногенную катастрофу. Идея путешествия как средства рождения мифов и поэтических образов была развита российскими писателями и исследователями И. Сидом, В. Головановым, А. Балдиным и др. Россия — огромный материк, нуждающийся в прочтении, или, напротив, образном освоении пространства в литературном жанре путешествия, которому «доступны все формы — от короткого очерка до протяженного, точно кругосветное странствие, романа» [2]. Можно полагать, говорит В. Голованов, что «геопоэтика — это особый метод письма, подобный путевому дневнику интеллектуала, или особый вид литературо­ведческих изысканий, сфокусированных на том, как Пространство раскрывается в слове — от скупых, назывных упоминаний в летописях до сногсшибательных образно-поэтических систем» [5].

Размышляя о судьбах современной культуры в путешествии по Сибири, В. Голованов создаёт образ российской глубинки как пространства абсолютной свободы. В городе господствует быстрый ритм жизни, «наркотическая тяга» к сильным эмоциям, удовольствиям, практическое мировоззрение. «Стоит преступить некую грань, которая чем дальше, тем тоньше делается во всём — в политике, в искусстве, в повседневной жизни, — как города превратятся в зону бедствия, в зону эпидемии, или войны, или иного какого-нибудь проявления человеческого Безумия…» [7, с. 126]. Олицетворением вечности является лес: «Тебя могут задавить инфляцией и превратить в комок задушенного рыдания необходимостью работать сразу на четырёх работах, но ты был в лесу, и ты знаешь, что человек свободен» [7, с. 126]. Потому жизнь в сибирской глубинке, одухотворённая гармоничным существованием в естественном, природном мире наиболее соответствует жизни истинного поэта. Путешествие рассматривается как форма бегства от бессмыслицы, средство обретения себя, источник творчества. Здесь возникает образ острова, который расположен уже не в столице, как это было в литературе XIX в., а в далёкой северной провинции, лишённой благ цивилизации. В. Голованов пишет: «Остров из средоточия опасностей превращается в территорию спасения, становится последней возможностью уцелеть, отыскать истинно человеческие отношения, прикоснуться к величию природы» [6, с. 21].

Эта тема представлена и в вятском тексте. Кировский писатель П. Маракулин путешествует по северу Кировской области и передаёт свои впечатления в цикле очерков. «Вятский Робинзон», как сам писатель себя называет, покидает город добровольно. Он ощущает себя путником, исследующим Вятскую землю, где сохраняются острова первозданной северорусской природы, в которой вызревал вятский, «исконно русский» характер и культура. Для очерков П. Маракулина характерна поэтизация природного мира, в котором и у щенка и у гриба есть «нежный возраст»; пантеисти­ческий взгляд на мир: «Есть искус непобедимого любопытства…, когда хочется подсмотреть, как природа затаилась. Когда птицы ещё не проснулись, а ветер только расправляет свои крылья. Именно в такие минуты почему-то думается: может быть, природа и есть тот бог, о котором мы говорим и спорим вот уже тысячу лет?» [14, с. 32].

В «Записках вятского Робинзона» очерчиваются границы исследуемого северного пространства. Природа здесь совершенно иная, чем где-либо в крае, ибо тут уже система водоёмов по другую сторону северного водораздела» [14, с 302], она рождает поэтические образы «берёзового» или «журавлиного эльдорадо». Не менее важным являются и культурные смыслы, связанные с именами выдающихся исторических личностей и событиями, образующими местный миф. Русский Север рождает сильных духом людей, говорит путешест­венник: здесь, в деревне Лодейно — родина маршала Конева. Знаком уникальной северорусской культуры является деревянная «чудо-церковь», расположенная на берегу огромного Кайского болота, сработанная топором, без единого гвоздя. Путешественник ощущает себя причастным к событиям далёкого прошлого, так как эти места сохранили память об освоении русским населением пространства Севера и находятся на древнем пути первопроходцев из Великого Устюга. Дорога с Реки Юг до реки Моломы с незапамятных времён была волоком, по которому ушкуйники «волочили» свои лодки-ушкуи, чтобы весной во время разлива рек перебраться из одной системы в другую. Потом волок расширили и вымостили для торговли устюжан с вятчанами.

Мода на туризм заставляет осваивать новые, интересные с исто­рической точки зрения маршруты, а в путевых очерках рождаются яркие метафоры, мифы культурного ландшафта, способные привлечь к нему внимание. Историческая значимость родного края осознаётся местными жителями, которые предлагают сделать древний путь из Великого Новгорода (через Устюг) в вятские земли конным туристическим маршрутом. «Ведь по этой первобытной и красивой дороге пришли наши прямые потомки — новгородские первопоселенцы, дав вятчанам характерный диалект, культуру земледелия, внешность и особую страсть мужчин к рыбной ловле и охоте. Здесь историей пахнет каждый метр пути, облитого потом монахов и крестьян, ямщиков и купцов» [14, с. 303].

Северные районы Вятского края, граничащие с коми, — самобытный пример взаимопроникновения русской культуры и культуры коми. От коми приводят лаек-«зырянок» (русско-европейская), мороженые пельмени, варежки и носки из цветной шерсти, приёмы охоты. От вятчан коми взяли гармонную игру, плотницкое мастерство и рукоделия.

Вятская, чисто русская культура, говорит П. Маракулин, родилась в гармонии с естественной средой. Вятская печь, глиняная посуда, валенки, баня с вениками, самовар — всё это является символами местного культурного ландшафта, создаваемого в гармонии с ландшафтом природным в процессе многовекового«естественного отбора». Отчасти эти традиции не утеряны. Описывая изделия нижнеивкинского гончара, П. Маракулин поэтизирует труд современ­ных мастеров: «Он, чародей, чтобы поддразнить мою полную счастливого детства память, делал миниатюрные горшочки для запекания мяса, глиняные плошки для оттапливания свиных шкварок к блинам и оладьям, но пиком его ремесла были горшки с носиками, прообраз кувшина» [14, с. 143].

Источником географических образов зачастую становятся именно детские воспоминания и впечатления. По словам писателя З. Зиника, степень смещения двух географий может являться мерой поэтизации действительности, образуя «ностальгическую географию»: «Мы пытаемся совместить внутренний компас памяти, со странной, чуждой нам реальностью вокруг» [10]. Создавая образ тылового Кирова, А. Лиханов пишет: «Дело в том, что в моём детстве, — действительно всё было лучше. Например, цвело больше одуванчиков они росли рядом с тротуарами, рядом с дорогой, и когда ты шёл по городской улице, тебе казалось, что ты идёшь по солнцу» [13, с. 273].

Публицистические произведения В. Крупина, написанные в результате его путешествий на родину, в Кильмезь, близки переживаниям паломника. Однако это не паломничество в традиционном смысле, но путешествие из богооставленного мира столичной жизни в сакральное пространство родины, в пространство «вечности». Писатель живёт в Москве и духовным смыслом наделяется само географическое расположение Вятки: «Как хорошо получилось, что родина от меня на востоке, что, стоя перед иконами алтарей и перед домашним иконостасом, я обращаюсь не просто к ожиданию пришествия Христова, но и к родине» [12, с. 143]. Дороги паломника образуют крест, а путешествие есть «молитва о спасении отчей земли». Видя разрушение вятской деревни, заброшенные святыни, бездуховность постсоветской действительности, писатель утешается Священным Писанием: «Ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего» [12, с. 90]. Северная природа становится символом корабля спасения: «неслись лёгкие морские облака, так же клонились им навстречу мачты деревьев, так же серебрились зелёные паруса берёзовой листвы» [12, с. 136].

В этой сакральной картине мира особенное место занимает образ реки как символ связи времён: «ушёл глубже ко дну, достал его — обломки резного дерева попались под руку; зрение памяти показало мне деревню у реки, девушку по колено в воде, деревянных и глиняных божков всех времён года, всех обычаев и ожида­ний» [12, с. 69]. Образ реки в сакральной картине мира русского Севера архетипичен: река соотносится с областью смерти, и любое передвижение в этом локусе религиозно-мифологического простран­ства равносильно реальному переживанию смерти, или испытанию морем — смертью. Для человека, живущего в согласии с миром, морская смерть оборачивается спасением, перерождением. У В. Крупина эти смыслы конкретизируется в христианской символике. Погружение в воды Кизерки — реки детства — и, особенно, Вятки есть купание в священной купели или погружение в Крещенские воды [12, с. 90]. Берег Вятки напоминает священный пейзаж сотворения мира: «Содрогаясь я вошёл в воду и трижды погрузился» [12, с. 96].

В российской метагеографии река является важнейшим символом. «Градоречие» — с помощью этой метафоры Н. Замятина определила сущность России с её городами, построенными на берегах рек: «есть города над-речные, есть из-речные» с обязательными взъездами, спусками, взвозами [9]. Ось симметрии российского мета-пространства [3]. Волга как символ рождения, Родины, «исток Волги на селигерской возвышенности находится буквально в эпицентре рождения всех славянских вод» [8]. Речная сущность волго-вятской России определила местную ментальность. Так, по мнению, В  Крупина, река повлияла и на характер вятского человека: спокойный со стороны, но напряжённый, сильный, неостановимый.

«Серебряная река» Вятка издавна была источником поэтических образов. Размышления в речном путешествии по Вятке на теплоходе «Иван» запечатлены И. Афанасьевым в путевом очерке начала XX века. Путешественникам видится особая поэзия в вятских перекатах, причиняющих в плавании столько неудобств. Один из них вспоминает своё плавание на теплоходе «Николай» и вынуждённую задержку на «Мелядинском» перекате: «Стояла тихая лунная ночь. Вода серебрилась и искрилась от лунных лучей. Задумчиво и молчаливо стоял на берегу сосновый бор, много видевший разных видов на воём веку, начиная с новгородских «ушкуйников», прокладывавших культурный путь в неведомый тогда вятский край» [1, с. 1036]. Традиция речных путешествий, становящихся источником природно-культурных образов, отражённых в тексте, не прерывается. Интересно речное путешествие, предпринятое в 1998—2001 гг. вятскими туристами-водниками, в результате которого появилась книга А. Вылегжанина «Алый парус на синей волне».

А. Вылегжанин видит в своих путешествиях метод исследования культуры. Её глубокое понимание рождается в эмоциональном переживании, возникающем в момент непосредственного наблюдения за действительностью. Путешествие в данном случае — средство самопознания через наблюдение единства природного и национально-культурного.

Идея путешествия по «серебряной реке» навеяна гриновским образом алых парусов: «хотелось воплотить в реальность его романтическую идею возможной рукотворности чуда, выраженную им литературным образом капитана Артура Грэя…, и построить… копию его галиота «Секрет» с полным морским парусным вооружением и пройти на ней остаток Вятки от Кирса, мимо Слободского, родного города Грина, мимо Кирова, с которым была связана его юность, — по всему нашему Вятскому краю» [4, с. 149]. А. Грин родился на Вятке и является подлинным «гением места». На родине писателя, в центре г. Слободского установлен Гриновский парус. Путешественник, журналист, писатель А. Вылегжанин пишет: «Бело-алая бетонная стела возвышается над Вяткой…, напоминая всякому, кто сюда приходит, о том, что в прозе жизни есть место романтике и мечте о несбыточном, которое возможно» [4, с. 154]. Полторы тысячи километров — такова общая длина водного пути, включившего себя восемнадцать районов Кировской области, территории Удмуртии и Татарстана. Картография путешествия развёр­тывается не только в географическом, но и в мифопоэтическом плане.

Начало пути, самая северная его точка — исток Вятки. Несмотря на неприглядность этого места, для путешественников оно овеяно особой тайной, ощущением избранности: «из миллиона вятчан, населявших и населяющих наш край и живших по берегам нашей Вятки, для многих кормилицы, реки родной и любимой, здесь побывали единицы, а в их числе и мы» [4, с. 151]. Вместе с тем северная окраина Вятской земли — «таёжный тупик неизвестно какого века». И далее, по северному отрезку пути, рождается традиционный образ российской глубинки, бездорожья.

Знаковая остановка — г. Слободской — родина А. Грина: «Этот наш поход по Вятке, — пишет А. Вылегжанин, — несёт в себе пусть маленькую, но всё же причастность к высоким идеалам его творчества» [4, с. 154]. Далее — Киров — «город на семи холмах», окрестности Котельнича — «кладбище доисторических животных». Советский район — «Вятская Швейцария», получивший такое название из-за уникального природного ландшафта.

Водный путь, таким образом, проходит как восхождение из диких, неосвоенных мест в цивилизованное пространство с богатой историко-культурной символикой. «Исторический водораздел» — места ниже Хлынова (г. Вятки, современного Кирова), колонизи­руемые в основном южанами — нижегородцами и жителями владимиро-суздальской земли. Опорным пунктом колонизации было с. Истобенское, где до сих пор ходят легенды о Павловском луге, дарованном в XVI в. помещику П.Я. Сухово за участие в войне против Казанского ханства Иваном Грозным. Мифы о Разбойном Боре повествуют о зверствах разбойников, грабивших купцов. Через малмыжские земли прошли отряды Е. Пугачёва. В устье Вятки, впадающей в Каму, по правому берегу есть овраг С. Разина, жители деревни Грахань называют себя «разинцами», но вместе с тем хранят предания о своём происхождении от татар, бежавших из разорённого Тамерланом г. Булгара. Так возник г. Мамадыш, а в устье Вятки поселился сын одного из татарских ханов — Гарай-хан. Места по югу Вятки связаны с событиями Октябрьского переворота. В с. Гоньба рассказывают о жестоком помещике Николае Граве, в 1917 г. он привёл сюда отряды Колчака; в Уржуме на пристани Цепочкино рассказывают о Сергее Кострикове-Кирове.

Особую привлекательность территориям проживания марийцев, татар, удмуртов придаёт национальная культура. Путешествие по Уржумскому району ознаменовано встречей с «королевой народа Мари» — артисткой марийского национального фольклорного ансамбля из деревни Тюм-Тюм. Граница Кировской области — место, где «уж нету карты» примечательна тем, что здесь сошлись границы трёх «государств»: Кировской области, Удмуртии и Татарстана. Окружающий пейзаж рождает поэтические ассоциации, и путешест­венник вспоминает строки поэта середины XIX в. Золотницкого:

«Нередко летнею порою

В вечерний час издалека

Вам представляется река

Широкой лентой голубою.

Вблизи блестит она стеклом,

Её течение видеть трудно,

Как бы заснула непробудно

Глубоким безмятежным сном.

Вода недвижна, не струится,

И в это зеркало глядится

Безоблачный небесный свод» [4, с. 162]

Мотив путешествия далеко не всегда проявлен в реальных путешествиях, связанных с историко-географической действитель­ностью, но отражает духовный опыт писателя. Так, в творчестве вятского поэта и журналиста М. Коко (Коковихина)отразился традиционный мотив путешествия в ад. В его поэзии присутствует постмодернистская тенденция: с помощью цитат, иронии и игры с оригинальными текстами М. Коко строит виртуальные миры. В поэме по мотивам Данте, сохранившей идею путешествия, лирический герой, разочарованный в реальной жизни города, попадает в «рай» всемирной паутины:

«земную жизнь до дна исчерпав,

я потерялся в городах…

куда ведут нас ведутисты

обскурой камерой в канал…

вергилий с ликом билла гейтса

восстал из мёртвых и сказал

ползи всемирной паутиной

за мной мой френд товарищ брат… [11, с. 5].

Рай похож на муравейник и быстро разочаровывает героя, который оказывается в чистилище, а далее — ад: «вкусив утопии всемирной вернулся я в наш городок» [11, с. 13]. Наконец, повседневная суета, пороки постсоветского общества, бессмыслен­ность работы газетного журналиста загоняют лирического героя в «подполье» сознания.

Таким образом, современные литературные путешествия представляют собой попытку ответить на вопросы, волнующие человека XXI века. Они связаны с проблемой отрыва человека от природного мира, его жизни в удушающей атмосфере мегаполиса, где возникает ощущение приближающейся гибели культуры. Путешественники, поэты, писатели, совершающие не только реальные, но и вымышленные путешествия, заново открывают или творят пространственные смыслы, они возвращаются к истокам националь­ной культуры, путешествуя по старинным дорогам первопроходцев, купцов, историческим местам народных волнений, таинственных событий, местам, где сохранилась первозданная природа. На современной карте мира не осталось белых пятен, однако современный путешест­венник по-прежнему чувствует себя первооткрывателем.

Список литературы:

1. Афанасьев И. На вятских перекатах // Вятские епархиальные ведомости — 1906 — № 36. — С. 1034—1042.
2. Балдин А. Месторождение Александра Пушкина [Электронный ресурс]. — Режим доступа. — URL: http://magazines.russ.ru/october/2002/2/bal.html(дата обращения: 26.09.2012).
3. Балдин П. Время нефти [Электронный ресурс]. — Режим доступа. — URL:magazines.russ.ru/october/2002/2/bal.html(дата обращения: 26.09.2012).
4. Вылегжанин А.Д. Из дальних странствий возвратясь — Котельнич, 2006. — 320 с.
5. Голованов В. Геопоэтика Кеннета Уайта [Электронный ресурс] — Режим доступа. — URL: http://magazines.russ.ru/october/2002/4/publ.html (дата обращения: 21.07.2012).
6. Голованов В. Остров, или оправдание бессмысленных путешествий. М.: Вагриус, 2002. — 461 с.
7. Голованов В. Пространства и лабиринты. М.: Новое литературное обозрение, 2008 — 365 с.
8. Голованов В. Рассуждение о Волге [Электронный ресурс] — Режим доступа. — URL: magazines.russ.ru/october/2002/2/bal.html(дата обращения: 21.07.2012) .
9. Замятина Н.Ю. Градоречие. География с коляской // Гуманитарная география: Научный и культурно-просветительский альманах. — Вып. 2. М.: Институт Наследия, 2005. — С. 494—504 [Электронный ресурс] — Режим доступа. — URL: heritage-institute.ru›images/b/be/ GG2NZamGrad.pdf(дата обращения: 21.07.2012).
10. Зиник З.Две географии. Эссе [Электронный ресурс] — Режим доступа. — URL: http://www.liter.net/geopoetics/zinik.html (дата обращения: 21.07.2012).
11. Коко М. Прощайте голуби. Киров, О — Краткое, 2010. — 50 с.
12. Крупин В. Лёгкие облака: книга о родине. Киров: О — Краткое, 2010. — 400 с.
13. Лиханов А.А. Собр. соч. в 4 т. — Т. 1. М.: Молодая гвардия, 1990. — 374 с.
14. Маракулин П.П. За окнами Дымково. Киров: О — Краткое, 2007. — 400 с.