ИДЕОЛОГИЯ НАЦИОНАЛЬНОЙ НЕЗАВИСИМОСТИ УЗБЕКИСТАНА: ЛОГИКА ГЕГЕМОНИИ

Середа Марина Валерьевна

слушательница аспирантской программы ЕУСПб,

стипендиатка Фонда Форда, г. Санкт-Петербург

E-mail: msereda@eu.spb.ru

В формировании идентичности социальных субъектов центральную роль играют ситуации кризиса, создающие нехватку на символическом уровне, и принуждающие реартикулировать значения, являющиеся узловыми точками социальных дискурсов, и идентифицироваться с появляющимися в результате политическими парадигмами. Такой ситуацией, вызвавшей разрушение символического порядка, повлекшего появление новых коллективных идентичностей, стал распад Советского Союза. Возникновение новых государственных образований сопровождалось борьбой за монополизацию ключевых ресурсов, в процессе которой происходило выдвижение новых социальных групп и изменение стратегий доминирования. Национальному строительству сопутствовало формирование идеологий национализма.

На сегодняшний день роль идеологий национализма в производстве и воспроизводстве национальных идентичностей в Центральной Азии остается не достаточно изученной. В первую очередь, это относится к Узбекистану.

Большинство исследований политики национальной идентичности в Узбекистане сфокусированы на процессах формирования нации и национального строительства, и выполнены в рамках конструктивистского подхода [27, 28]. Данный подход представляется нам достаточно убедительными в объяснении возникновения и развития национализмов. Однако инструментальные возможности конструктивизма не позволяют прояснить конститутивные особенности идеологий национализма, позволяющие им сохранять устойчивость и гегемонию. Поэтому в своем исследовании мы обращаемся к дискурсивному подходу  изучения политик идентичности, развивающемуся в рамках постмарксистских теорий, в частности, политическому дискурс-анализу Э. Лаклау и Ш. Муфф [25, 26, 29, 30].

***

Верховный Совет Республики Узбекистан декларировал выход из состава СССР 1 сентября 1991 года. Узбекистан был провозглашен «Государством с Великим будущим» [13, 11], осуществляющим переход к «рыночной экономике» по собственному, особому пути развития, а главной целью государственного строительства было названо укрепление национальной независимости. Решающее значение в реструктуризации советского наследия, общественной консолидации и утверждении нового социального порядка придавалось идеологии: «Известно, что мы отреклись от ложных коммунистических идей, противоположных нашей национальной природе и нашим тысячелетним традициям, обычаям. Однако вакуум в сфере идеологии недопустим, при возникновении такой ситуации несомненно, что чуждые идеи, абсолютно противоположные нашим мечтам и стремлениям, постараются занять это место» [10, c. 478]. В соответствии с основной политической целью новая доктрина получила название «Идеология национальной независимости». Ее автором считается бессменный Президент Узбекистана Ислам Каримов, поэтому часто ее именуют «Учением Каримова» [19]. В институционализации «идеологии национальной независимости» мы выделяем три этапа, различающиеся по масштабам индоктринации и персонификации. Первый, с 1991 года по 1995, можно условно назвать «партийным». Мы используем это название в определенном смысле. Принятой в 1992 году Конституцией Узбекистана запрещалось установление какой-либо идеологии в качестве государственной. К моменту принятия Конституции в официальном дискурсе о нации существовало несколько конкурирующих проектов, претендующих на гегемонию и, следовательно, на универсальную репрезентацию «нации». В обществе шла широкая дискуссия, в которой проект «национальной идеологии» И. Каримова позиционировался как одна из версий «демократизации» и преодоления «тоталитарного прошлого». Его программные речи по актуальным политическим вопросам издавались небольшими брошюрами и использовались преимущественно в целях партийного строительства. После устранения в 1993 году основных политических противников И. Каримов и возглавляемая им Народно-демократическая партия Узбекистана установили фактическую монополию на идеологическое производство [19]. В 1996 году вышел в свет первый том собраний сочинений И. Каримова «Узбекистан: национальная независимость, экономика, политика, идеология». Публикация трудов Президента инициировала второй этап в институционализации новой идеологии. Работы  И. Каримова вводят в качестве обязательного предмета в образовательных учреждениях, и вносят в перечень кандидатских минимумов при защите диссертаций на соискание степени кандидата наук, вопросы по его произведениям включают в программу аттестации кадров в государственных организациях. Собрание сочинений издается изначально в пропагандистских целях, мы бы сказали, в дидактических: в текстах книг жирным шрифтом или подчеркиванием выделяются главные мысли, чтобы канализировать внимание адресатов в желаемом направлении и избежать возможных интерпретаций.

В 2001 году доктрина публикуется в качестве самостоятельного программного документа – «Идея национальной независимости: основные понятия и принципы», представляющего собой «теоретико-методологическую разработку для формирования идеологии национальной независимости и определения практических мер по ее реализации» [4, c. 77]. В ее основу легли произведения И. Каримова, включающие на сегодняшний день 16 томов. На этом третьем этапе правящая элита приступает к тотальной индоктринации учения. Для этого используются политические механизмы, призванные сделать учение обязательным и центральным сегментом государственного общественно-политического образования. Распоряжением Президента от 18.01.2001 года «О создании и внедрении в систему образования республики учебных программ по предмету «Идея национальной независимости: основные понятия и принципы» утверждается состав специальной методологической комиссии «по анализу и совершенствованию процесса осознания народом, и прежде всего молодежью, идеи национальной независимости». На комиссию возлагалось проведение мониторинга по внедрению в учебный процесс образовательных учреждений всех типов указанного предмета. Распоряжением предусматривалось издание соответствующей учебной литературы, переработка учебников по уже существующим предметам, таким, например, как «Чувство родины» для средних школ. Министерствам народного образования, высшего и среднего специального образования, Центру среднего специального, профессионального образования, Государственному комитету по науке и технике, Академии наук предписывалась организация переподготовки кадров и привлечение «высококвалифицированных экспертов» для научного обеспечения воспитательной работы. Кроме того, в самом тексте «Идеи национальной независимости» приводился обширный перечень организаций и социальных институтов, призванных инкорпорировать идеологию в массовое сознание. Перечислим некоторые из них: Общество просветителей, Национальный центр по правам человека, Центр изучения общественного мнения, Центр семьи, Республиканский совет «Духовность и просветительство», махалля, политические партии, трудовые коллективы и т.п. Особая роль во внедрении принципов национальной идеологии отводилась семье, т.к. она является «первичной ячейкой общества».

Кроме наделения специфическими идеологическими функциями уже существующих институций, структурным трансформациям подверглась система образования в целом: вводятся должности заместителя директора, проректора по духовности и просветительству, в библиотеках открываются сектора «духовности и просветительства», в высших учебных заведениях открывается новая специальность «Идея национальной независимости, основы права и духовности», по которой присваивается степень бакалавра [10, c. 29]. Таким образом,  «Идеология национальной независимости» обрела статус, аналогичный тому, который занимала в СССР марксистско-ленинская философия. Были воспроизведены и советские механизмы пропаганды. Даже употребляемые риторические клише, являются калькой с советских идеологем: «семья – первичная ячейка общества», «Узбекистан – наш общий дом», «воспитание гармоничной, всесторонне развитой личности», «благополучие каждого гражданина есть благополучие всего общества», «превыше всего человек и его интересы», «Узбекистан – страна огромных возможностей» и т. д. 

Несомненное родство с марксистско-ленинской философией усматривается и в позиционировании доктрины как «научного мировоззрения», закономерно возникшего на современном этапе развития мировой философии и науки.

Не смотря на формальное сходство с марксистско-ленинской философией, «Идеология национальной независимости» имеет содержательные особенности, к анализу которых мы переходим далее. Большинство прецедентных текстов доктрины являются выступлениями, докладами Президента по поводу актуальных социально-экономических вопросов или событий, посвященных текущей хозяйственной деятельности, мемориальным датам, открытию партийных съездов, заседаний Олий Мажлиса, международных саммитов и т. п.  Приведем в пример названия некоторых из них: «Узбекистан – собственная модель перехода на рыночные отношения» [11], «Узбекистан по пути углубления рыночных реформ» [14], «Последовательность в реформах – важный фактор прогресса», «Общественное движение предпринимателей и деловых людей должно обрести свое достойное место на политической арене Узбекистана». В них обосновываются преимущества собственной «узбекской модели» экономической модернизации, а именно, перехода к рыночной экономике. По своему лейтмотиву «Идеология национальной независимости» может быть определена как дискурс модернизации, направленной на реализацию классового проекта. В качестве одной из основных целей реформирования экономики, и общества в целом, названо формирование класса собственников и защита его интересов. Одним из тяжелых последствий репрессивной политики советского государства в Узбекистане называются «уничтожение частной собственности» и «чувства собственника» [23, c. 38].

К понятию собственность в доктрине относятся не только средства производства или личное имущество граждан, но также «стремление к духовному и нравственному совершенству»: «Понятие «собственность» в мировоззрении народа не ассоциируется лишь с материальным богатством. Оно в неразрывности материального благополучия и стремления к духовному и нравственному совершенству, активному использованию личностного потенциала» [4, c. 49].

Такая расширенная трактовка собственности на наш взгляд обусловлена несколькими причинами. Во-первых, с доминированием в культуре Узбекистана ислама, с которым новая доктрина вынуждена конкурировать. Один из теоретиков «Идеологии национальной независимости» А. Саидов называет ее «светским исламом» [6].

По содержанию, акцентированному на «духовности», «общинности» и апелляции к трансцендентному (Создателю) доктрина, действительно, сближается с религиозным дискурсом. Приведем несколько типичных высказываний: «Сегодня в нашей стране проживают представители более 130 наций и народностей. Каждая из них – творение Создателя и является отражением естественного разнообразия социального мира», «Возникает вопрос: в чем причина того, что за столь короткий срок мы сумели выполнить такую огромную работу? В том, что святые, покоящиеся в нашей земле, всегда живут в сердцах, памяти людей, и все устремления в этом плане благословлены самим Всевышним» [9, c. 39], «Пусть сам Всевышний поможет нам во всех наших благих делах!» [8, c. 115]. Религиозные коннотации прослеживаются и в номинациях институциональных структур, создаваемых как механизм пропаганды доктрины. Для наглядности сопоставим два  наименования - «Духовное управление мусульман Узбекистана» и «Республиканский общественный Центр по пропаганде духовности». Центр был создан 23 апреля 1994 года по распоряжению Президента Узбекистана И. Каримова. Его основная задача – пропаганда «Идеологии национальной независимости». Мы видим, что термин «духовность» употребляется как эквивалентный термину «идеология». Пропагандировать «духовность», значит пропагандировать «Идеологию национальной независимости» и наоборот.

Термину «духовность» приписываются и другие значения. Он используется, в том числе, для непосредственного обозначения «божественного», как трансцендентальной основы бытия, и для репрезентации религиозных чувств.

Сходство с религиозным учением доктрине придается, также, требованием безусловной веры в ее постулаты и истинность. Идеология, таким образом, сакрализируется и культивируется как сверхценность: «…национальная идеология – это в огне не сгораемое, в воде не тонущее бессмертное убеждение народа, нации» [10].

Во-вторых, ассоциативная связь «духовности» и «нравственности» с собственностью может быть объяснена интерпретациями «независимости» как борьбы за суверенитет. По мнению А. Смирнова коллективные действия, направленные на производство национального суверенитета как особого общественного блага являются определяющей чертой националистического дискурса [22]. Под «национальным суверенитетом» понимается право «нации» распоряжаться своей собственной судьбой, территорией, культурой. Именно так представляется в рассматриваемой доктрине «независимость». Например, 13 том произведений И. Каримова, опубликованный в 2005 году назывался «Узбекский народ никогда и не от кого не будет зависеть». В нем, как и в остальных текстах, развивается идея, что традиции и обычаи узбекского народа, история и духовное наследие, наряду с территорией, являются неотчуждаемой собственностью «нации», на которую не смеет никто посягать: «Из истории известно, что силы, желающие подчинить себе какой-либо народ, стремятся лишить его собственного достоинства, истории и культуры», «Мы – независимая нация, и как каждый великий народ обязаны оберегать Родину как зеницу ока, защищать честь страны, совесть, обычаи народа, любимых матерей, жен и дочерей» [9, c. 117].

Помимо того, речь идет об ограничении политической воли и управления государством со стороны потенциальных врагов: «Мы на собственном опыте убеждались в том, что по мере осложнения ситуации в стране становится все больше тех, кто дает советы и рекомендации, пытаясь оказать воздействие» [9, c. 79]. Ограничив права политической элиты на управление государством, враг тем самым ограничивает права собственности (в широком смысле). А если учесть, что собственность определяет «нравственность» и «духовность», как категории культуры и маркеры общественно сознания, то потенциальные враги, по логике доктрины, лишают не только политической, но и культурной автономии. И более того, лимитируя права собственности, они лимитируют «нравственность» народа. Поэтому, на наш взгляд, в качестве одной из угроз независимости в доктрине называется «стремление распространить аморальные идеи, способные оказать пагубное воздействие на духовность народа» [4, c. 41].

По насыщенности призывами к бдительности, непримиримой борьбе, по степени драматизации последствий возможных покушений на «достижения независимости» дискурс «Идеологии национальной независимости», на наш взгляд, сопоставим с пропагандистскими компаниями в СССР в сталинский период. Хотя это сравнение заслуживает более детальной аргументации, мы не будем ее приводить, так как, в задачи настоящего исследования не входит компаративный анализ идеологических дискурсов советской власти и современного Узбекистана. Сделаем лишь одно пояснение. Е. Гапова, в своей недавней работе «Любовь как революция, или «Несмотря на Грамши» Полуты Бодуновой» [1] высказывает идею, что при написании истории нации, поиск смысла в пережитых страданиях является непосредственно политическим актом. Контроль над тем, чье страдание останется в памяти, в конечном итоге, является контролем над тем, кто будет сконструирован как субъект истории. С нашей точки зрения, проектирование будущих страданий в политиках национальной идентичности можно считать равным по значимости политическим актом в конституировании границ нации и конструирования субъекта истории. В частности, в рассматриваемом дискурсе «Идеологии национальной независимости», артикулируется и подвергается рефлексии, прежде всего, травматический опыт правящей политической элиты. Политическая элита предстает главной жертвой колонизации Российской, Советской империй и вероятной экспансии, и, как следствие, главным субъектом истории. В центре реконструкций травматических событий в текстах доктрины сюжеты о политических процессах и уголовных делах против «национальных кадров» (партийного и хозяйственного актива – М.С.), инициированные руководством СССР. Из чего следует, что «… «вина» репрессированных национальных кадров заключается, главным образом, в защите собственного народа с целью обеспечения развития общества на основе национального менталитета, исторических традиций» [24, c. 40]. Символизация жертвенного служения политической элиты во имя «нации» используется в качестве основного ресурса легитимации «независимости»: «Давайте вспомним 80-е годы прошлого столетия. Как, используя навязчивые вымыслы об «узбекском деле», «хлопковом деле», представил бывший центр узбекскую нацию всему миру? Через СМИ внедряли в сознание: вот, мол, каков облик людей с наголо остриженной головой, надевших колпаки и пояса. Хотим мы возвращения тех времен? Став в 1989 году главой республики, я приложил немало сил, чтобы сохранить честь узбекского народа, пресечь попытки унижать нацию» [9, c. 203]. «Независимость», таким образом, репрезентируется как символическое возмещение правящей политической элитой морального ущерба, нанесенного «нации».

Мы исходим в своей аргументации из тезиса Э. Лаклау, полагающего, что антагонизмы и исключение являются конституативными для любой идентичности [26]. Границы «нации» формируются посредством исключения чего-то чуждого, радикально иного, маркируемого, в частности, как угроза «национальной независимости». В качестве самой большой опасности в «Идеологии национальной независимости» расцениваются чуждые идеологии и «непрерывно продолжающаяся идеологическая борьба за души и сознание людей» [10]. Конкретные образы символических Других, презентирующих чуждые идеологии, варьируются в зависимости от текущей политической ситуации. Ими могут быть СССР, Россия, США, Запад, религиозный экстремизм, общественные организации, сопредельные страны и т. п. В силу этого, «чуждые идеологии» становятся «пустым означающим» в борьбе за универсальную репрезентацию «нации», что усиливает, на первый взгляд, неопределенность ее контекстуальных границ.

Определенность контекстуальных границ в доктрине достигается через классификацию всех идей/идеологий на прогрессивные и гуманистические, и на противоположные им негативные идеологии - искажающие общественное сознание, не обеспечивающие гармонии между государством, обществом и личностью, и прогресса общества [4, с. 19]. Понятие «идеология» истолковывается предельно широко. Сюда относятся традиции и обычаи, религия, наука, философия, мораль, политические доктрины. «Идея национальной независимости», по мнению авторов доктрины, аккумулирует все прогрессивные и гуманистические идеи, поэтому она включает социальные нормы, общественную мораль,  религию, науку в их лучших проявлениях. Прогрессивные идеи, составляющие доктрину, представляют собой квинтэссенцию духовности «нации». Таким образом, утверждается монопольное право доктрины на репрезентацию символов нации.

Данное интерпретационное решение не является окончательным в смысловой структуре доктрины. В ряду эквивалентных терминов, связанных отношениями референции с термином «духовность», существует термин «национальный менталитет», при истолковании которого термин «духовность» социологизируется. В этом контексте его дефиниция приобретает большую определенность. Теперь им означиваются социальные нормы и мотивы поведения: «…чем полнее женщина включена в систему общественных отношений, т.е. чем совершеннее и гармоничнее ее образ жизни, который формирует вкусы, предпочтения, убеждения, установки, круг интересов и характер запросов, другими словами – духовность» [5, с. 115].

«Национальный менталитет», в свою очередь опирается на «духовность» и несет «наследственную генетическую память» о культуре, являясь наиболее устойчивым феноменом, формирующим особый тип национального духа.

Эссенциализация «национального духа» характерна для всех националистических идеологий [17, 18, 21]. Для нашего анализа важна, в первую очередь, сама логика семантических экспликаций в доктрине. Из нее следует, что за эссенциализацией «национального духа» проистекает эссенциализация «Идеологии национальной независимости», т.к. она является квинтэссенцией «национального духа». Эссенциализировать идеологию, перефразируя высказывание О. Руа об исламе, значит свести ее к неизменной величине, «с помощью которой можно объяснить все что угодно» [20]. Однако любой дискурс, преследующий цель законченной организации определенных ценностей, неизбежно приходит в противоречие с дискурсом права, ограничивающим его контекстуально [26]. В описанной сложной цепочке эквиваленций термин «духовность» представляет предельный референт или, в терминах Ж. Деррида, трансцендентное означаемое [2]. По мнению Ж. Деррида, гегемонный идеологический дискурс всегда центрирован трансцендентным означающим, поддерживающим иллюзорную ясность, стабильность и целостность дискурса. Выделение «духовности» в качестве атрибутивного признака доктрины, позволяет придать ей «надправовой» и «надполитический» характер. Поскольку «Идеология национальной независимости» является проявлением национального сознания, она не может быть представлена никакой отдельной социальной группой или социальным институтом. Она тождественна «нации» и, порожденному ею «национальному государству».

Список литературы:

1. Гапова Е. Любовь как революция или «не смотря на Грамши» Полуты Бодуновой//"Травма: Пункты". Сборник статей/Ред. и сост. Ушакин С., Трубина Е. – М.: НЛО, 2009. - 840-863 с.

2. Гурко Е. Тексты деконструкции. Деррида Ж. Differаnсе. - Томск: Издательство "Водолей", 1999. – 160 с.

3. Жижек С. Возвышенный Объект Идеологии, Москва, 1999. – 234 с.

4. Идея национальной независимости: основные понятия и принципы.- Т.: Узбекистон, 2003. – 80 с.

5. Инамова С.Т. Социологические гендерные исследования в Узбекистане// Мониторинг общественного мнения. – 2005 - № 4(76) – 115-117 с.

6. Исхаков С., Саидов А.Х. Правовые основы светского пути развития Узбекистана // Право и политика. – 2001.- № 1- 22-28 с.

7. Каримов И.А. За безопасность и мир надо бороться. – Т. 10. –Т.: Узбекистан, 2002.

8. Каримов И.А. За процветание родины - каждый из нас в ответе. – Т. 9. –Т.: Узбекистан, 2001.

9. Каримов И.А. Мирная жизнь и безопасность страны зависит от единства и твердой воли нашего народа. Т. 12., Ташкент, 2004. – 280 с.

10. Каримов И.А. Наша высшая цель - независимость и процветание родины, свобода и благополучие народа. Т. 8., Ташкент, 2000. – 512 с.

11. Каримов И.А.  Не сбиваясь, двигаться к великой цели: Выступление на XIIсессии Верховного совета Республики Узбекистан 6-7 мая 1993 г., Ташкент, 1993. – 48 с.

12. Каримов И.А. По пути созидания. Т. 4., Ташкент, 1996. – 348 с.

13. Каримов И.А. Узбекистан - государство с великим будущим: Речь на XIсессии Верховного Совета Республики Узбекистан 8 и 10 декабря 1992 года, Ташкент, 1992. – 62 с.

14. Каримов И.А. Узбекистан по пути углубления экономических реформ. Т.: Убекистон, 1995 – 120 с.

15. Каримов И.А. Узбекистан: национальная независимость, экономика, политика, идеология. Т. 1., Ташкент, 1996. – 349 с.

16. Каримов И.А. Узбекский народ никогда и ни от кого не будет зависеть. Т. 13., Ташкент, 2005. – 264 с.

17. Малахов B.C. Национализм как политическая идеология: учебное пособие. — М.: КДУ, 2005. — 320 с.

18. Малахов В. Понаехали тут … Очерки о национализме, расизме и культурном плюрализме, Москва, 2007. – 200 с.

19. Марч Э. «Идеология национальной независимости» И. Каримова: обоснование и пропаганда [электронный ресурс] – Режим доступа: свободный. - URL: http://news.fergananews.com/archive/murch.doc

20. Руа О. Для Франции ислам не представляет какой-то особой проблемы... [] : [беседа с фр. политологом : пер. с фр.] // Иностранная литература. - 2006. - № 9. - 288 – 291 с.

21. Русский национализм: социальный и культурный контекст/сост. Ларюэль М. - М. : Новое литературное обозрение, 2008. – 446 с.

22. Смирнов А. Национализм: нация = коллективное действие: пустое означающие//Логос. – 2006. - № 2(53) – 160-166 с.

23. Хасанов Б. В.,Арифджанов Э.К.,Алимов Ш.К.История Узбекистана. Часть II, Ташкент, 2004. – 152 с.

24. Хасанов Б.B., Арифджанов Э.К., Алимов Ш.К. История Узбекистана: курс лекций. Часть II. – Т.: Академия МВД Республики Узбекистан, 2003. – 152 с.

25. Butler J., Laclau E. and SZ. Contingency, Hegemony, Universality: Contemporary Dialogues on the Left. London; New York: Verso, 2000. – 300 с.

26. Laclau E. Ideology and post-Marxism//Journal of Political Ideologies.- 2006 - №11 (2) - 103-114 p.

27. Adams L.The Spectacular State: Culture and National Identity in Uzbekistan. Durham: Duke University Press. - 2010. – 256 с.

28. Brubaker R. Nationhood and the national question in the Soviet Union and post-Soviet Eurasia: An institutionalist account//Theory and Society. 1994. Vol. 23. № 1. 47-78 p.

29. Mouffe Ch. On the Political. Abingdon – New York: Routledge, 2005. – 144 p.

30. Laclau E. Emancipation(s). London: Verso, 1996. – 126 p.