К  ВОПРОСУ  О  МИГРАЦИИ  ВОЛЖСКИХ  БУЛГАР  НА  ТЕРРИТОРИЮ  ДРЕВНЕЙ  РУСИ  В  ДОМОНГОЛЬСКОЕ  ВРЕМЯ  ПО  МАТЕРИАЛАМ  МЕТАЛЛОГРАФИЧЕСКИХ  ИССЛЕДОВАНИЙ

Виноградов  Александр  Сергеевич

аспирант  исторического  факультета  ННГУ  им.  Н.И.  Лобачевского,  г.  Н.  Новгород.

E-mail:  vinogradov-87@yandex.ru

Волжская  Булгария  —  это  раннее  государственное  образование,  существовавшее  в  X  —  начале  XIII  века.  Оно  занимало  по  современным  меркам  совсем  небольшую  территорию  площадью  примерно  200  на  300  километров  от  междуречья  Волги  и  Камы  до  Самарской  Луки  и  верховьев  Суры,  но  имело  значение  и  влияние  далеко  за  пределами  Поволжского  региона.  Так,  например,  далекая  Булгария  была  субъектом  политических  отношений  для  Багдадского  халифата  [16,  с.  55].  Знатные  булгары  посещали  Венгрию  [8,  с.  32]  и  Древнюю  Русь.  «Повесть  временных  лет»  сохранила  для  нас  легенды  о  булгарском  посольстве,  склонявшем  Владимира  к  принятию  ислама  [9,  с.  93].  В  начале  XIII  века  о  далеком  поволжском  государстве  стало  известно  и  папской  курии,  которая  получила  известия  о  нем  от  монаха-доминиканца  Юлиана,  посетившего  во  время  своего  путешествия  столицу  волжских  булгар  [14,  с.  80]. 

Многие  исследователи  разделяют  точку  зрения,  что  булгары  могли  жить  на  территории  древнерусского  государства,  но  эти  предположения  носят  по  большей  части  гипотетический  характер.  Мы  не  имеем  сообщений  письменных  источников,  которые  можем  однозначно  интерпретировать.  Русских  князей  и  булгарских  правителей  могли  связывать  династические  браки.  Согласно  сравнительно  позднему  Тверскому  летописцу,  на  булгарке  был  женат  Андрей  Боголюбский  [11,  стб.  250].  Булгарское  и  древнерусское  государства  находились  на  крупных  путях  транзитной  торговли.  В  письменных  источниках  в  этом  качестве  упоминается  Волга.  Этой  дорогой  в  Русь  прибыл  в  XII  веке  арабский  путешественник  Ал-Гарнати  [17,  с.  33—34]  и  венгерские  монахи-миссионеры,  возвращавшиеся  из  Волжской  Булгарии.  Существовало  также  сухопутное  сообщение  между  Булгаром  и  Киевом.  О  нем  упоминают  арабские  географы  Джейхани  и  Идриси,  археологически  его  проследил  академик  Б.А.  Рыбаков  [21,  с.  189]. 

В  домонгольское  время  между  Владимирским  княжеством  и  Волжской  Булгарией  произошел  ряд  вооруженных  конфликтов.  Русские  летописи  сообщают,  что  эти  военные  походы  сопровождались  взятием  большого  числа  пленных.  Так,  например,  Лаврентьевская  летопись  упоминает  о  «большом  полоне»  в  1120  году  [10,  с.  277]  и  о  необходимости  оставить  пленных  в  1172,  чтобы  отступить  перед  неприятелем  [10,  с.  345].  В.Н.  Татищев  в  своей  «Истории  Российской»  приводит  сообщения  о  том,  что  булгары  переселялись  во  Владимирское  княжество  [22,  с.  545].  Но  мы  не  можем  проверить  летописные  данные  по  другим  источникам  или  судить  о  том,  сколько  времени  жили  на  Руси  пленные  булгары. 

Данные  археологии  тоже  не  позволяют  нам  утверждать  что-либо  однозначно.  Археологические  материалы  подтверждают  наличие  торговых  контактов.  Булгарские  материалы  найдены  в  Москве,  Рязани,  Серенске,  Владимире,  Ростове  Великом,  Муроме,  Городце  на  Волге.  Большая  часть  полученной  керамики,  вероятно,  служила  тарой  для  разных  товаров,  но  есть  находки  и  кухонной  посуды.  Булгарские  монеты  найдены  в  новгородских  землях,  Прибалтике  [15,  с.  114—115]  и  муромских  поселениях  на  Оке  (муромская  археологическая  экспедиция  под  руководством  Н.Н.  Воронина,  1946—1947  гг.)  [3,  с.  46].  Булгарская  керамики  X  —  начала  XI  века  получена  из  материалов  Суздаля  (работы  экспедиции  Института  археологии  АН  СССР  под  руководством  В.В.  Седова,  1967—1970  гг.  и  1974—1978  гг.),  на  Белоозере  [2,  с.  40-43]  и  поселениях  возле  него  (работы  Л.А.  Голубевой,  1949—65  гг.).  Древнерусские  находки  получены  из  раскопок  города  Болгара  (данные  работ  А.П.  Смирнова,  1937—1940  гг.  и  1946—1974  гг.)  [15,  с.  13],  Биляра  и  его  округи,  многих  сельских  поселений  Волжской  Булгарии,  например  Семеновского  I  и  Измерского  I  селищ  (экспедиция  ИЯЛИ  им.  Г.  Ибрагимова  КФАН  СССР  под  руководством  А.Х.  Халикова,  1967—1971  гг.)  [18,  с.  256—258].  Но  булгарских  жилищ  или  поселений  на  территории  Древней  Руси  в  настоящее  время  не  известно.  Находки,  которые  можно  интерпретировать  как  бытовой  инвентарь  или  кухонную  посуду,  не  позволяют  нам  утверждать,  что  булгары  действительно  проживали  в  этих  областях  длительное  время. 

Для  получения  дополнительной  информации  по  этому  вопросу  необходимо  обратиться  к  новому  кругу  источников.  Автор  полагает,  что  в  данном  случае  качественно  новую  информацию  может  дать  анализ  традиций  кузнечного  ремесла  по  материалам  металлографических  исследований  изделий  из  черного  металла.  Этим  способом  изучены  коллекции  с  ряда  памятников  Древней  Руси  и  Волжской  Булгарии  домонгольского  времени.  В  основном  это  материалы  городских  поселений  (Новгород,  Киев,  Чернигов,  Полоцк,  Суздаль,  Белоозеро,  Рязань,  Серенск,  Болгар,  Биляр,  Муромкий  городок).  Большая  часть  изученных  инструментов  —  это  лезвия  ножей,  которые  являются  самым  массовым  после  керамики  археологическим  материалом  [12,  с.  68].

Ремесленники  Волжской  Булгарии  и  древнерусского  государства  владели  всеми  способами  кузнечной  работы,  характерными  для  того  времени,  но  металлографические  исследования  показывают,  что  они  использовали  их  в  разном  процентном  соотношении.  На  основании  этого  мы  можем  выделять  ремесленные  традиции.  Этот  набор  определенных  приемов  работы  тесно  связан  с  культурными  представлениями,  которые  мы  не  всегда  можем  описать,  но  часто  можем  утверждать  об  их  несомненном  наличии.  Народная  культура  того  времени  была  устной.  Знания,  которые  получал  мастер,  были  накоплены  в  течение  многих  поколений.  Перенимая  это  знание,  он  не  имел  представления  о  его  долгой  и  кропотливой  эволюции.  Оно  сакрализовалось  и  было  для  него  как  будто  застывшим,  данным  уже  в  готовом  виде  некими  высшими  силами  в  незапамятные  времена,  то  есть  превращалось  в  миф.  Мифологическое  сознание,  связывающее  воедино  предмет  и  образ  предмета,  предполагает  мышление  системой  культурных  архетипов  [1,  с.  69—70].

Наше  представление  о  средневековом  мышлении  как  о  мышлении  посредством  системы  культурных  архетипов  позволяет  предположить,  что  для  средневекового  ремесленника  не  существовало  понятия  технологии  и  рентабельности  производства  в  привычном  для  нас  смысле  этого  слова.  Мы  можем  наблюдать,  что  кузнецы  соседних  археологических  культур  в  одной  и  той  же  категории  изделий  применяют  более  ранние  и  примитивные  технологии  одновременно  с  более  продуктивными  и  сложными.  Так,  например,  в  X—XIV  веках  наварные  схемы  изготовления  ножей  почти  отсутствовали  в  ремесле  поволжских  финно-угров  [5,  с.  244—245].  Это  нельзя  объяснить  тем,  что  одни  ремесленники  обладали  необходимыми  техническими  знаниями,  а  другие  нет.  Незнающие  не  выдержали  бы  конкуренции  или  попробовали  бы  добиться  результата  другим  способом.  С  территории  булгарского  поселения,  названного  Муромский  городок,  изучен  серп,  лезвие  которого  было  присоединено  к  железной  основе  не  кузнечной  сваркой,  а  заклепками.  Кузнец  хорошо  осознавал  преимущества  соединения  острой,  но  хрупкой  режущей  части  из  стали  с  мягким,  но  эластичным  железным  основанием.  В  данном  случае  мастер  добился  необходимого  результата  иначе,  соединив  обе  части  инструмента  заклепками  [23,  с.  56—59].  Таким  образом,  восприятие  технологической  традиции  —  это  не  только  повторение  некой  технологии,  но  и  принятие  культурных  представлений,  которые  были  с  ней  связаны,  ремесленниками,  и  всем  обществом  в  целом.  Покупатели  продолжали  приобретать  продукцию  местных  мастеров,  несмотря  на  то  что  импортная  могла  быть  качественнее  и  дешевле.  Это  позволяет  рассмотреть  с  точки  зрения  технологической  традиции  как  части  народной  культуры  возможные  связи  северо-востока  древнерусского  государства  и  Волжской  Булгарии. 

Л.С.  Розанова  в  своей  работе  «Пути  развития  и  формирования  традиций  в  кузнечном  ремесле  Древней  Руси»,  выделила  области  распространения  северной  и  южной  традиций  металлообработки.  Для  первой  (Новгород  Великий  и  его  округа)  было  характерно  преобладание  сварных  конструкций  и  их  четкий  прогресс  от  трехслойного  и  пятислойного  пакета  к  вварке  и  наиболее  экономичной  косой  боковой  наварке.  Для  второй  области  (Киев  и  Чернигов)  было  характерно  подавляющее  применение  архаичных,  более  дешевых  и  менее  качественных  технологий  изготовления  инструментов  из  железа  и  сырцовой  стали  (в  основном  ножей).  В  результате  автор  отнес  Ростово-Суздальскую  область  к  северной  традиции,  а  Рязанскую  землю  в  сферу  влияния  Южной  [19,  с.  293—295].  В.И.  Завьялов,  изучавший  ножи  Белоозера  домонгольского  времени,  пришел  к  выводу,  что  своеобразие  железообработки  этого  памятника  обусловлено  смешением  этих  традиций  [6,  с.  145].  Но  кузнечное  производство  северо-востока  Древней  Руси  имеет  существенные  отличия  от  предложенной  схемы. 

Здесь  широко  представлены  простые  архаичные  технологии.  Их  процентное  соотношение  составляет  от  одной  трети  до  половины  предметов.  В  коллекции  ножей  из  Ярополча-Залесского  процент  применения  сырцовой  стали  и  кричного  железа  составляет  51  %  и  11  %  соответственно,  в  коллекции  Старой  Рязани  —  34,4  %  и  18  %,  Белоозера  —  17,8  %  и  20,5  %.  В  Киевской  земле  изделия  из  стали  в  домонгольское  время  составили  31,7  %,  а  железа  —  32,7  %,  в  Черниговской  —  15,1  %  и  27,3  %.  В  то  же  время  материалы  Звенигорода-Московского,  селищ  Гнездилово  и  Васильково,  отчасти  Суздаля  по  соотношению  архаичных  и  сварных  технологий  в  принципе  соответствуют  памятникам  Северо-запада  и  Севера  Руси.  Технология  трехслойного  пакета  выявлена  на  25,6  %  ножей  из  Суздаля  и  у  58  %  предметов,  полученных  с  селищ  его  округи.  Она  активно  применялась  кузнецами  Смоленской  земли  (63,1  %),  Новгорода  (в  X—XII  вв.  50—20  %),  Полоцкой  земли  (в  X—XI  вв.  21  %),  Прикамья  (более  40  %  в  X—XII  вв.  и  более  50  %  в  XII—XIV  вв.).  В  то  же  время  она  очень  незначительно  представлена  на  домонгольских  памятниках  Киевской,  Чернигово-Северской  (не  более  1—2  %)  и  Полоцкой  земли  XII—XIII  вв.  (не  более  1—2  %)  [4,  с.  131].  Таким  образом,  материалы  северо-востока  Древней  Руси  нельзя  однозначно  включить  в  рамки  традиций,  выделенных  Л.С.  Розановой.  Это,  может  объясняться  тем,  что  на  изучаемую  область  свое  влияние  оказало  и  ремесло  Волжской  Булгарии.

Наиболее  ярко  это  проявляется  в  частом  использовании  архаичного  приема  цементации  и  схожей  частоте  применения  наварных  конструкций.  Представители  Салтово-маяцкой  археологической  культуры,  к  которой  относились  и  древние  булгары,  примерно  в  равном  соотношении  использовали  архаичные  и  более  прогрессивные  сварные  схемы  изготовления  изделий  [24,  с.  184].  Впоследствии  технология  цементации  получит  широкое  распространение  у  волжских  булгар  уже  во  время  существования  их  государства.  Маловероятно,  что  это  было  результатом  какого-то  влияния.  Соседние  угро-финские  племена  почти  не  использовали  этот  прием  [7,  с.  196].  Для  Древней  Руси  он  специфичен  и  так  же  часто  встречается  только  на  памятниках,  которые  сами  могли  испытать  какое-либо  влияние  со  стороны  волжских  булгар.  Так,  металлообработка  Старой  Рязани  и  поселений  Куликова  поля  [13,  с.  111],  которые  связаны  с  вятическим  населением,  но,  вероятно,  испытали  влияние  булгар,  имеет  сильные  отличия  от  кузнечного  производства  городов  Серенска  и  Слободки  [20,  с.  158—161],  также  связанных  с  этими  племенами,  но  находящихся  в  рамках  производственных  традиций  Чернигово-Северской  земли.  Схожий  с  булгарами  уровень  применения  цементации  отмечен  в  Суздале  и  Белоозере,  которые  из  всех  памятников  северо-восточной  Руси  наиболее  близки  к  северо-западным  областям. 

Материалы  исследований  методом  археометаллографии  изделий  из  черного  металла  демонстрируют,  что  заметное  влияние  со  стороны  булгар  испытали  крупные  городские  центры  северо-востока  Древней  Руси:  Рязань,  Суздаль,  Белоозеро,  которые  находились  на  путях  транзитной  торговли  по  Волге.  Маловероятно,  что  принятие  чужих  культурных  представлений  могло  произойти  только  вследствие  торговых  контактов.  Применение  той  или  иной  технологической  схемы  никак  не  отражается  на  внешнем  облике  предмета.  Ножи,  сделанные  способом  цементации,  уступали  более  дешевым  сварным  по  эксплуатационным  качествам.  Поэтому,  чтобы  понять  значение  и  культурную  полезность  именно  этого  более  трудоемкого  и  дорогого  способа  изготовления,  надо  было  вступить  в  непосредственный  и  длительный  контакт  с  носителем  этих  представлений.  С  этой  точки  зрения  наличие  общих  черт  в  традициях  кузнечного  ремесла  жителей  древнерусского  государства  и  Волжской  Булгарии  подтверждает  предположение  о  том,  что  волжские  булгары  длительно  проживали  в  его  северо-восточных  областях  и  могли  передать  местному  населению  какие-то  свои  привычки  и  моды. 

Список  литературы:

1. Виноградов  А.С.  Ремесленная  традиция  и  ремесленник:  специфика  познания  мира  человеком  средневековья.  /  А.С.  Виноградов  //  История  и  историческая  память.  Саратов:  Сарат.  гос.  ун-т.,  2012.  —  Вып.  5.  —  55—70  с. 
2. Голубева  Л.А.  Белоозеро  и  волжские  Булгары  /  Л.А.  Голубева  //  Древности  Восточной  Европы.  —  М.:  Наука,  1969.  —  С.  40—43.
3. Горюнова  Е.И.  Итоги  работ  Муромской  экспедиции./  Е.И.  Горюнова  //  //  Краткие  сообщения  о  докладах  и  полевых  исследованиях  института  истории  материальной  культуры.  —  М.:  Наука,  1950.  —  №  33.  —  39—47  с.
4. Гурин  М.Ф.  Кузнечное  ремесло  Полоцкой  земли  IX—XIII  века  /  М.Ф.  Гурин.  —  Минск:  Наука  и  техника,  1987.  —  151  с.
5. Завьялов  В.И.  Железообработка  у  фино-угров  Приуралья  /  В.И.  Завьялов  //  Очерки  по  истории  древней  железообработки  в  Восточной  Европе.  М.:  Металлургия,  1997.  —  216—265  с.
6. Завьялов  В.И.  Ножи  древнего  Белоозера:  технологический  аспект  /  В.И.  Завьялов  //  Российская  археология.  2002.  —  №  1.  —  с.  137—147.
7. Завьялов  В.И.,  Розанова  Л.С.,  Терехова  Н.Н..  История  кузнечного  ремесла  фино-угорских  народов  Поволжья  и  Предуралья:  К  проблеме  этнокультурных  взаимодействий.  /  В.И.  Завьялов,  Л.С.  Розанова,  Н.Н.  Терехова.  —  М.:  Знак,  2009.  —  264  с. 
8. Зимоньи  И.  Западноевропейские  письменные  источники  о  булгарах  /  И.  Зимоньи  //  История  татар  с  древнейших  времен.  Волжская  Булгария  и  Великая  степь.  —  Казань:  РухИЛ,  2006.  —  Т.  II.  —  31—33  с.
9. Ипатьевская  летопись.  //  Полное  собрание  русских  летописей.  /  Отв.  ред.  А.А.  Шахматов  —  СПб.  1908.  —  Т.  2.  —  573  с.
10. Лаврентьевская  летопись  //  Полное  собрание  русских  летописей  /  Ред.:  А.О.  Бычков.  —  СПб.:  1872  —  Т.  1.  —  589  с.
11. Летописный  сборник,  именуемый  Тверскою  летописью.//  Полное  собрание  русских  летописей.  /Отв.  ред.  А.Ф.  Бычков  —  СПб.  1863.  —  Т.  XV.  —  296  с. 
12. Минасян  Р.С.  Четыре  группы  ножей  Восточной  Европы  эпохи  раннего  средневековья  (К  вопросу  о  появлении  славянских  форм  в  лесной  зоне).  /  Р.С.  Минасян  //  Археологический  сборник.  Л.:  Искусство,  1980.  —  68—79  с.
13. Наумов  А.Н.  Черная  металлургия  на  древнерусских  сельских  поселениях  Куликова  поля  /  А.Н.  Наумов  //  Археология  и  естественнонаучные  методы.  —  2006,  №  220.  —  101—111  с.
14. О  существовании  Великой  Венгрии,  обнаруженной  братом  Рихардом  во  время  господина  папы  Григория  IX  //  Публикация  С.А.  Аннинского.  —  М.  Исторический  архив,  1940.  —  Т.  3.  —  71—112  с.
15. Полубояринова  М.Д.  Связи  северо-восточной  Руси  с  Волжской  Булгарией.  /М.Д.  Полубояринова//  История  и  Культура  Древнерусского  города.  —  М.,  Издание  Московского  государственного  университета,  1989.  —  123  с.
16. Путешествие  Ибн-Фадлана  на  Волгу  /  Перевод  и  комментарии  под  ред.  И.Ю.  Крачковского.  —  М.-Л.:  АН  СССР,  1939.  —  212  с.
17. Путешествие  Абу  Хамида  Ал-Гарнати  в  восточную  и  центральную  Европу  (1131—1153)  //  Публикация  О.Г.  Большакова,  А.Л.  Монгайта.  —  М.:  Главная  редакция  восточной  литературы,  1971.  —  154  с.
18. Родина  М.Е.  Связи  северо-восточной  Руси  и  Волжской  Булгарии.  /М.Е.  Родина  //  Ислам  в  Центрально-Европейской  части  России.  Нижний  Новгород:  «Медина»,  2009.  —  256—258  с.
19. Розанова  Л.С.  Пути  развития  и  формирования  традиций  в  Древнерусском  мастерстве  /  Л.С.  Розанов  //  Очерки  по  истории  древней  железообработки  в  Восточной  Европе.  М.:  Металлургия,  1997.  —  266—297  с.
20. Розанова  Л.С.  Изучение  технологии  изделий  городища  Слободка  /  Л.С.  Розанова  //  Городище  Слободка  XII—XIII  вв.  М.:  Наука,  1987,  152—161  с. 
21. Рыбаков  Б.А.  Путь  из  булгара  в  Киев  /  Б.А.  Рыбаков  //  Древности  Восточной  Европы.  —  М.:  Наука,  1969.  —  189—196  с. 
22. Татищев  В.Н.  История  российская./  В.Н.  Татищев.  —  М.:  ООО  «Издательство  АСТ»,  2003.  —  736  с.
23. Толмачева  М.М.  Техника  металлического  производства  Волжской  Булгарии  в  X—XIII  веках  по  данным  металлографии  /  М.М.  Толмачев  //  Естественные  науки  и  археологии  в  изучении  древних  производств.  М.:  Наука,  1982.  —  56—62  с.
24. Толмачева  М.М.  Обработка  черного  металла  в  Хазарском  каганате  (по  материалам  салтово-маяцкой  культуры)  //  М.М.  Толмачева  /  Очерки  по  истории  древней  железообработки  в  Восточной  Европе.  М.:  Металлургия,  1997.  —  59—215  с.