«ПОЭТИЧЕСКОЕ  МЫШЛЕНИЕ»:  РУССКИЙ  СИМВОЛИЗМ  И  ФИЛОСОФИЯ  ПОСТМОДЕРНА

Петрык  Янина  Юрьевна

канд.  филос.  наук,  доцент  КубГУ,  г.  Краснодар

E-mail:  p_yanina@mail.ru

Термин  «поэтическое  мышление»,  как  вполне  определенная  модель  постижения  действительности,  представлена  широким  кругом  явлений,  актуальных  в  последние  десятилетия.  В  западноевропейской  философии  мыслителем,  который  активно  отстаивал  истинность  данного  подхода,  был  Хайдеггер  М.,  писавший  о  мышлении  как  акте  «первопоэтизирования»,  и  о  необходимости  «стихослагания  истин  бытия»  [3,  c.  1087],  которое  только  и  способствует  схватыванию  бытия  в  нерасчлененном  виде,  в  иррациональном  единстве. 

Позднее  в  постмодернистской  традиции  «поэтическое  мышление»  предполагало  отсутствие  устойчивой  предсказуемой  целенаправленности,  открывало  «дорогу  любым  значениям  возможных  миров»  [3,  c.  265],  то  есть  расценивалось  как  способность  к  построению  такой  модели  мира,  в  которой  возможно  конструировать  образы  изначально  размытые,  не  имеющие  четких  границ,  хотя  интуитивно  угадываемые.  Поэтическое  мышление  представлялось,  как  способ  постижения  действительности,  в  котором  не  просто  осуществляются  логические  операции  с  понятиями,  но  происходит  установление  и  фиксирование  глубоких  отношений  и  связей  мира,  приводящих  к  выявлению  скрытых  свойств,  не  представленных  в  наглядной  ситуации.  В  постмодернизме  была  предпринята  попытка  выявить  преимущество  подобной  модели  мышления  и  своеобразие  художественного  языка,  которое  определялось  не  отходом  от  документального  описания  действительности,  но  возможностью,  посредством  модификации  и  преобразования  прийти  к  новому  «мирооткрытию».  Подобная  позиция  очень  сближает  современное  толкование  эстетических  образований  в  рамках  теоретического  мышления  с  концепцией  «цельного  знания»  русского  символиста  Соловьева  В.С.

Всеобъемлющее  миросозерцание  «цельного  знания»  свидетельствовало  о  том,  что  истина  не  заключается  лишь  в  логической  форме  познания  или  в  его  эмпирическом  содержании,  но  в  их  безусловном  внутреннем  единстве.  Таким  образом,  органическая  система  Соловьева  В.С.  обращалась  не  только  к  синтезу  всех  форм  познания,  но  даже  больше:  к  тем  формам  познавательного  процесса,  которые  традиционно  оставались  «на  периферии  рационалистических  систем»  [3,  c.  788].

Соловьев  В.С.  предлагал  обратить  внимание  на  интуицию,  в  том  числе  и  художественную,  понимаемую,  как  «особенное»  «умственное  созерцание»,  являющееся  частью  эстетического  мировосприятия.  Область  теоретической  мысли  сливалась  с  областью  художественного,  эстетического,  мистического  воплощения  смысла,  которые  успешнее  и  эффективнее,  нежели  понятийное  мышление  справляются  с  задачей  охватить  «все  в  единстве.  Эмпиризм,  рационализм,  позитивизм,  в  своей  отдельности,  и  в  ограниченности  логического  мышления  не  могут  дать  «цельного  знания»,  так  как,  соприкасаясь  с  предметом,  они  проникают  в  него  внешне  и  относительно.  Таким  образом,  можно  свидетельствовать  о  единой  гносеологической  установке  русского  символизма  и  постмодернизма,  тяготеющих  к  общности  теоретических  построений  и  полиморфного  художественного  опыта,  воплощенного  в  искусстве.

В  философии  постмодерна  и  в  русском  символизме  вполне  осознаётся  тот  факт,  что  философия  и  искусство  являются  различными  способами  выражения  духа  и  объяснения  мира.  Однако  синтезы,  используемые  обоими,  чтобы  придать  чувственно-многообразному  форму  и  текучему  структуру,  обнаруживают  некоторое  единство  и  соответствие.  Для  постмодернизма  и  русского  символизма  искусство  мыслится,  как  феномен,  имеющий  достаточно  широкий  спектр  действия.  Во-первых,  именно  искусство  в  состоянии  объективировать  те,  глубочайшие  внутренние  определения  и  качества  живой  идеи,  которые  не  могут  быть  выражены  природой.  Во-вторых,  искусство  одухотворяет  природную  красоту,  и  ставит  вопрос  о  степени  выраженности  её  в  теоретических  условиях.  И,  в-третьих,  искусство  фиксирует  индивидуальные  явления  красоты,  и  тем  самым  служит  объективным  целям  [1,  c.  87].  Именно  в  единстве  художественного  мировидения  и  философии,  абсолютная  идея,  сможет  раскрыться  во  всей  полноте,  представляя  живое  единство  общего  и  отдельного,  необходимого  и  случайного,  как  составляющая  истинное  содержание  и  художественных  образов,  и  философских  понятий. 

Вместе  с  тем  следует  отметить,  что  подобная  позиция  по  отношению  к  искусству,  признание  его  особого  статуса,  не  была  чем-то  нарочито  оригинальным  и  самобытным.  В  рамках  западноевропейской  эстетики  отчетливо  проявились  две  линии  в  осмыслении  статуса  искусства,  которые  способствовали  становлению,  как  эстетической  программы  русского  символизма,  так  и  последующих  постмодернистских  идей.

По  мнению  некоторых  авторитетных  исследователей  (Гулыга  А.В.,  Колесников  В.Н)  первая  линия  отчетливо  видна  в  эстетических  учениях  Канта  и  Шеллинга,  где  искусство  мыслится,  как  важнейшее  средство  проникновения  в  мир  сверхчувственного  и  осознается  как  трансцендентальный  посредник  между  имманентным  и  трансцендентным.  Вторую  линию  представлял  Гегель,  полагавший,  что  определенный  круг  и  определенная  ступень  истины  могут  найти  свою  воплощение  в  форме  художественного  творчества.  Таким  образом,  как  полагает  Колесников  В.Н.  [1,  c.  89].,  становилось  возможным  признание  того  факта,  что  художественная  деятельность  наравне  с  любой  научной  (теоретической)  деятельностью  выполняет  идейно-эвристическую  функцию,  привносит  новые  смысловые  компоненты,  и  представляет  собой  самостоятельный  модус  философствования.  Согласно  этой  позиции,  искусство  не  склонно  выполнять  только  остентивную  функцию,  то  есть  не  является  способом  наглядного  демонстрирования,  иллюстрацией  идей,  но  результаты  художественной  деятельности,  вполне  могут  быть  включены  в  поле  зрения  философии.  Искусство  воспринимается,  как  процесс  прямого  «усмотрения»  истины,  не  опирающийся  на  доказательство,  но  его  итоги  не  менее  интересны  и  продуктивны,  нежели  результаты  логического  мышления,  базирующегося  на  строгой  системе  доказательств.  Наиболее  значимым  из  искусств,  несомненно,  представлялось  поэтическое  творчество,  которое  не  служит  напрямую  специально  познавательной  функции  человека,  но  является  уникальным  способом  восприятия,  осуществления  и  воплощения  истинно-сущего.  Искусство  поэзии  помогает  устанавливать  внутренний  (магический)  контакт  с  всеединым,  связываться  с  подлинной  сущностью  вещей,  являясь  разновидностью  непосредственного  интуитивного  созерцания,  способностью  восхождения  к  абсолюту  и  воплощения  его  в  определенной  и  соразмерной  форме.  Поэзия  выполняла  более  широкую  жизненную  задачу,  нежели  удовлетворение  чисто-художественных  устремлений  человека. 

Соловьев  В.С.  обосновывал  единство  философии  и  поэзии.  Изначально  поэтическое  творчество  связано  с  метафизикой,  и  существенное  родство  их  составляет  то,  что  обе  сферы,  есть  результат  «некоторого  субъективного  творчества».  Поэзия,  как  и  философия  воплощает  все  те  же  идеальные  образы,  привнося  субъективный  компонент,  состоящий  в  созвучии  с  объективным  смыслом.  Отличие  первой  от  второй  состоит  только  в  «формальной  конечности»  и  «красоте  форм»,  благодаря  которым  поэтическое  произведение  всегда  превосходит  философское.  Что  же  касается  доказательности,  то  данный  критерий  не  может  служить  основанием  их  различия,  так  как  этот  феномен  скорее  может  быть  отнесен  безоговорочно  к  положительным  наукам,  а  не  только  к  философии.  В  этой  связи  утверждение  Соловьева  В.С.  о  грядущем  «переносе  вопроса  об  истине»  [1,  c.  97]  в  сферу  эстетическую,  давало  возможность  в  последующей  культуре  укорениться  уникальному  феномену  —  «поэтическому  мышлению».

Резюмируя  все  выше  сказанное,  следует  отметить,  что  русские  символисты  применяли  практику  совмещения  рационалистического  и  эмпирического,  образного  и  понятийного,  теоретического  и  художественного  знания.  Искусство  и  в  частности  поэзия,  являясь  специфической  мыслительной  деятельностью,  воздействует  на  мыслительный  процесс,  определяя  его  характер  и  особенность  форм  его  осуществления.  Символисты  стремились  не  только  определить,  и  теоретически  обосновать  поэзию,  как  род  искусства,  но  и  определить  эстетические  каноны,  отыскать  эстетический,  нравственный  и  теоретический  «корень»  поэтического,  на  практике  реализовать  собственные  теоретические  идеи,  которые  остались  бы  не  проявленными  без  поэтического  толкования.  Таким  образом,  мы  получаем  художественно-теоретическую  рефлексию,  где  сама  мысль  (истина)  смещается  в  эстетическую  сферу  и  становиться  эстетическим  актом.  В  данном  случае  на  теоретическом  уровне  поэзия  выступает  как  способ  организации  знания,  как  чувственно-рациональный,  образно-понятийный  элемент  освоения  мира,  и  раскрытия  истинно-сущего.  В  поэтическом  творчестве,  не  являющимся  методом  познания,  не  возникает  проблема  генезиса  познавательных  возможностей,  но  возникает  проблема  структурирования  и  оформления  их. 

Несомненно,  «поэтическое  мышление»  и  связанная  с  ним  модель  постижения  действительности  представлена  не  только  русским  символизмом,  но  широким  кругом  явлений,  которые  условно  могут  быть  названы,  и  определены  как  феномены  «постнаучного  мышления».  По  мнению  немецкого  философа  Хайдеггера  М.,  доступ  к  бытию  открывается  посредством  особого  поэтического  языка,  как  языка  «до  логического»,  формы  поэтического  суждения  и  символа,  тогда  как  анализ  бытия  на  языке  дискурсивного,  выраженного  в  понятиях  мышления  невозможен.  В  постмодернизме,  где  поэтический  язык  противопоставлялся  языку  практическому  и  языку  естественных  наук,  понятийное  мышление  интерпретировалось,  как  «неспособное  зафиксировать  в  жестко-универсальных  средствах  бытие»  [3,  c.  788],  тогда  как  «поэтическое  мышление»  рассматривалось  в  качестве  своеобразного  феномена,  который  даёт  возможность  обобщения  на  высоком  теоретическом  уровне  и  делает  осуществимым  построение  «образно-концептуальной  модели  мира»  [3,  c.  787]. 

Новое  теоретико-художественное  мировидение,  распространяется  на  сферу  познания,  сферу  искусства  и  творчества,  которые  совместно  образуют  уникальное  видение  мира,  придающее  философскому  дискурсу  наибольшую  выразительность.  В  поэтическом  мышлении  нивелируется  ситуация,  когда  философия  вместо  рефлексии  ищет  познания  через  чистое  чувствование,  а  искусство  вместо  спонтанного  творчества  рефлектирует.  Подобный  подход  воплощает  продуктивную  идею  о  том,  что  «дискурсивное  мыслимо  только  в  выражении»  [3,  c.  787],  а  это  означает,  что  между  сферой  познания  и  сферой  творчества,  между  философией  и  искусством  нет  противоречия  и  возможно  действительное  слияние  и  перемещения  истины  в  эстетическую  сферу.

Список  литературы:

1. Бычков  В.В.  Эстетические  пророчества  русского  символизма.  //  Полигнозис  №  1  М.,  1999.  —  с.  83—104.
2. Маньковская  Н.Б.  Эстетика  постмодернизма.  —  СПб.:  Алетейя,  2000.  —  347  с.
3. Новейший  философский  словарь:  3-е  изд.,  исправл.  —  Мн.:  Книжный  Дом.  2003.  —  1280  с.