ФИЛОСОФИЯ  ФЕНОМЕНАЛЬНОГО  ФОРМАЛИЗМА  Н.Г.  ДЕБОЛЬСКОГО

Ребещенкова  Ирина  Григорьевна

д-р  филос.  наук,  профессор,  НМСУ  «Горный»,  г.  Санкт-Петербург

E-mail:  irinagrr@rambler.ru

Ядром  многогранной  теоретической  системы  русского  философа  Н.Г.  Дебольского  (1842—1918)  является  учение,  которое  он  назвал  философией  феноменального  формализма.  Целью  этой  философии  было  обнаружение  и  обоснование  существования  Первоума  (Верховного  разума),  приравненного  к  первоначалу  мира  и  к  Богу.

Философия  феноменального  формализма  как  спекулятивная  система,  подобно  классической  схоластике,  является  разновидностью  теологии  –  своего  рода  философским  (гносеологическим  и  метафизическим)  обоснованием  существования  Бога  и  раскрытием  его  сущности.

Сам  Дебольский,  отдавая  должное  своим  великим  предшественникам  в  разработке  метафизики  ума,  в  то  же  самое  время  понимал  то,  что  на  этом  пути  существует  множество  препятствий.  Он  писал  о  том,  что  задача  ее  создания  «столь  трудна  и  многосложна,  что  она  не  могла  быть  исполнена  в  скорости  и,  вероятно,  долго  еще  будет  служить  испытанием  для  критической  силы  человеческой  мысли»  [1,  с.  89].

Наиболее  сложной  из  всех  разновидностей  метафизик  надо  признать  именно  метафизику  ума,  полагающую  свое  первое  начало  в  уме,  т.  е.  в  ней  сам  ум  является  объектом  осмысления,  в  то  время  как  иная  метафизика,  выступая  в  качестве  особого  познания,  является  делом  ума,  т.  е.  его  деятельностью.

Для  Дебольского  с  самого  начала  важно  было  установить  определение  философии,  которое  он  мог  бы  положить  в  основание  своей  теоретической  системы.  Он  определил  ее  как  науку  о  первопричине  всего  существующего.

Поиск  первопричин  (первопричины)  сущего,  действительно,  велся  в  философии  постоянно,  начиная  с  момента  ее  зарождения,  причем  их  существование,  как  правило,  не  оспаривалось.  Чаще  оспаривались  результаты  этого  поиска,  а  также,  что  немаловажно  —  принципиальная  возможность  познания  этих  причин  (их  познаваемость).

Решение  проблемы  познаваемости  первопричин  и  значимость  вариантов  этого  решения  для  установления  сути  философии  стали  у  Дебольского  критерием  разделения  учений  на  две  группы:  1)  учений  эмпиризма,  отрицающего  познаваемость  первопричины  и  2)  учений  метаэмпиризма,  признающего  эту  познаваемость.

Метаэмпиризм  русский  философ  считал  неоднородным,  проявляющимся  в  двух  разновидностях:  в  форме  реализма  (в  метафизическом  смысле  слова),  исходящего  в  познании  первопричин  из  содержания  познания,  и  в  форме  формализма,  исходящего  в  этом  познании  из  законов  (форм)  познания.  Первый  вид  реализма  (метафизический)  в  истории  философии  проявился  в  трех  формах:  материализма,  спиритуализма,  мистицизма.  Эта  классификация  философских  учений  Дебольского  предваряла  изложение  им  собственного  учения  о  феноменальном  формализме  [1,  c.  1].

Эту  же  схему,  как  принципиальную  именно  для  этого  мыслителя,  привел  в  реферате  книги  «Философия  феноменального  формализма»  и  Н.Н.  Ланге,  который  выделил  как  характерное  для  этого  случая  утверждение  о  том,  что  «первое  начало»  может  быть  охарактеризовано  лишь  как  логический  элемент  нашего  знания,  т.  е.  как  ум.  А  это  является  показателем  как  раз  того,  что  Н.Г.  Дебольский  является  сторонником  метафизического  формализма  [3,  c.  200].

Для  Дебольского  как  создателя  учения  о  феноменальном  формализме,  т.  е.  о  таком  формализме,  который  полагает  первое  начало  в  уме,  важно  было  также  установить  своих  предшественников  в  этом  деле  в  западной  философии.  При  этом  становление  формализма  было  разделено  на  три  этапа  и,  соответственно,  на  три  типа.

В  качестве  первого  этапа  его  формирования  и,  следовательно,  в  качестве  первой  исторической  его  формы  был  назван  критический  формализм  Канта,  заслуга  которого  заключалась  в  перемещении  центра  тяжести  философии  из  области  вещей  в  область  законов  или  форм  их  познания,  а  также  —  в  признании  наличия  в  уме  сверхопытного  начала.  Но  Кант  не  смог  (или  не  решился)  вывести  (или  не  выводил)  из  этих  форм  содержание  познания  и  поэтому  воздержался  от  заключения  о  первопричине,  именно,  о  том,  что  первоначало  имело  бытие  в  самом  себе,  вне  связи  с  чувственностью.  В  результате  этого,  учение  Канта  в  форме  критического  формализма,  согласно  Дебольскому,  имело  один  существенный  недостаток:  оно  остановилось  на  двойственности  ума  и  чувственности  и  по  этой  причине  не  стало  желаемым  примирением  противостоящих  друг  другу  направлений  —  эмпиризма  и  метаэмпиризма  [1,  c.  1].

Второй  этап  становления  и  вторая  историческая  форма  формализма  —  субъективный  формализм,  был  обнаружен  в  философии  Фихте,  отбросившего  понятие  независимого  от  ума  содержания  познания  и  признавшего  это  содержание  за  произведение  ума  —  ограниченного,  но  стремящегося  к  бесконечному  расширению  субъекта/

Третьим  этапом  развертывания  формализма  и  третьей  его  исторической  формой  был  признан  абсолютный  формализм  Гегеля,  который  полагал  то,  что  ум  как  первое  начало  есть  только  ум.  Стремившийся  устранить  обосновываемую  Фихте  субъективность  или  ограниченность  ума,  он  пытался  вывести  все  содержание  познания  из  чистой,  саморазвивающейся  мысли.  Его  главная  ошибка  при  этом  заключалась  в  том,  что  он  не  отличал  Первоум  от  ума  человека.  Метод  философского  умозрения  в  этом  учении  был  отождествлен  с  действием  Первоума,  а  Бог  при  этом  был  очеловечен,  человеческий  же  ум  превознесен  как  божество  [3,  c.  201].

Итак,  по  оценке  Дебольского,  его  непосредственные  предшественники  на  пути  становления  философии  формализма  —  Кант,  Фихте  и  Гегель  —  ошибались  в  своих  учениях,  причем  каждый  это  делал  по-своему.  Так,  Фихте  и  Гегель  ошибались  в  том,  что  переносили  формальное  свойство  человеческого  (ограниченного)  ума  на  ум,  который  не  должен  иметь  ограничений  —  на  Первоум,  обладающий  к  тому  же,  в  отличие  от  первого,  творческой  силой.  Недостатком  Канта  была  признана  его  остановка  на  двойственности  ума  и  чувственности.  Вместе  с  тем,  несмотря  на  недостатки  учений  создателей  немецкой  классической  философии,  в  каждом  из  них  Дебольский  стремился  выявить  и  выявлял  зародыши  своего  собственного  учения  о  формализме.

Для  создания  основ  новой  —  феноменальной  —  формы  формализма,  которую  задумал  разработать  русский  философ,  после  проделанной  до  него  работы  надо  было  сделать  следующий  шаг  —  признать  то,  что  двойственность  содержания  и  формы  присутствует  только  в  нашем,  человеческом,  уме,  но  не  в  уме  божественном.  По  этой  причине  новое  учение,  по  замыслу  его  автора,  явно  находившемся  под  влиянием  гегелевской  идеалистической  диалектики,  должно  было  стать  учением  об  уме,  который  только  является  как  форма,  а  в  действительности,  сам  в  себе,  в  своей  истинной,  непредставимой  сущности,  есть  ум  целостный,  конкретный.  (Отметим  в  этой  связи  мнение  Г.В.  Флоровского,  утверждавшего,  что  «в  системе  Гегеля  пафос  формы  окончательно  торжествует»  [6,  c.  416.).  И  тогда,  по  признанию  Дебольского,  новое  учение,  представляло  собой,  в  первую  очередь,  естественное  последствие  и  одновременно  —  исправление  абсолютного  формализма  Гегеля,  ошибка  которого  заключалась  в  том,  что  в  абсолютный  ум  был  возведен  только  ум  феноменальный  (т.  е.  тот,  который  лишь  проявляется  в  нашей  мысли  как  ее  форма  или  закон).  Человеческое  же  мышление  может  быть  не  абсолютным  умом,  а,  в  силу  своей  ограниченности,  только  лишь  его  явлением.  «Абсолютный  ум,  —  полагал  он,  приступая  к  разработке,  своей  модификации  феноменологии  идеального,  —  является  как  форма  или  закон  в  нашем,  субъективном  и  мыслящем,  уме…Отсюда  название  феноменального  формализма.  В  показание  того,  что  черпает  познание  первопричины  из  исследования  не  содержания,  а  формы  познания,  излагаемое  мною  учение  понимает  эту  форму  не  как  самую  первопричину,  а  как  то  обнаружение  в  мире  явлений,  по  которому  мы  имеем  возможность  умопостигать  ее»  [1,  c.  2].

По  мысли  Дебольского,  его  учение  о  формализме  должно  отличаться  было  и  от  формализма  Гегеля  (признанием  возможности  творческой  деятельности  ума  —  Первоума),  и  от  формализма  Фихте  (отсутствием  в  нем  признака  воли,  носящей  опытный  характер).

В  итоге  Дебольский  на  основе  скрупулезного  изучения  предпринятых  в  учениях  Канта,  Фихте,  Гегеля  серьезных  попыток  разработки  формализма  и  с  учетом  их  достижений  и  неудач  на  этом  пути,  поставил  перед  собой  задачу  создать  четвертую  его  разновидность,  в  которой  преодолевались  бы  их  недостатки  и  были  бы  развиты  их  достоинства.  Эту  новую  разновидность  формализма  он,  как  видно,  назвал  феноменальным  формализмом.

Для  понимания  сути  и  истоков  предложенной  русским  мыслителем  философии,  таким  образом,  надо  непременно  учитывать,  в  первую  очередь,  приведенное  признание  самого  Дебольского  в  том,  что  она  непосредственно  вытекала  из  абсолютного  формализма  (объективного  идеализма)  Гегеля  и  вместе  с  тем  —  исправляла,  преодолевала  выявленные  его  недостатки.  Это  признание  может  быть  взято  за  основу  при  определении  места  учения  феноменального  формализма  в  истории  философии.  Оно  же  является  основанием  для  оценки  Дебольского  как  представителя  позднего  гегельянства.

Однако,  как  представляется,  дело  значительно  сложнее:  его  собственная  концепция  не  может  быть  сведена  однозначно  и  только  лишь  к  формализму  гегелевского  типа,  а  на  самом  деле,  является  результатом  сложной  переработки  различных  философских  систем  и  традиций.  В  ней  можно  обнаружить  также  преобразованные  в  определенном  духе  идеи  других  представителей  немецкой  философии  (Лейбница,  Шеллинга),  а  также  отдаленных  от  него  —  Бэкона,  Декарта,  Спинозы,  Платона,  Аристотеля,  Плотина  и  др.

В  данном  случае  интерес  представляют,  опять-таки,  размышления  Флоровского,  крепко  связавшего  далеко  отстоявшие  во  времени  друг  от  друга  немецкое  и  древнегреческое  мышление.  Так,  он  утверждал  то,  что  «…в  сознании  немецкого  идеализма  определяющими  были  греческие  влияния  …  Можно  говорить  о  творческом  возрождении  античных  традиций  мысли  в  немецком  идеализме,  об  острой  эллинизации  немецкого  философского  сознания…И  в  немецком  идеализме  эллинистична,  прежде  всего,  проблематика  …»  [6,  c.  414].

«Эллинистическая  проблематика»  в  классической  немецкой  философии,  согласно  Флоровскому,  —  это,  в  первую  очередь,  как  раз  и  есть  вопрос  о  формах  мира.  «В  своем  замысле,  —  писал  он,  —  античная  философия  есть  универсальная  метафизическая  морфология  бытия,  учение  об  идеальной  структуре  или  архитектонике  мира.  Учение  о  вечном  идеальном  мире,  о  мире  первообразов  и  форм  и  было  творческим  открытием,  великим  историческим  делом  эллинского  гения  в  философии…В  античном  космосе  живет  и  немецкий  идеализм.  Он  снова  был  морфологией  мира…Всего  резче  выражен  морфологический  замысел  у  Гегеля,  в  его  Логике  …  И  это  был  общий  замысел  идеализма»  [6,  c.  414—415].

В  приведенных  компаративистских  рассуждениях  Флоровского,  как  можно  видеть,  акцент  поставлен  именно  на  единстве  античного  и  немецкого  мышления  в  постановке  метафизической  проблемы  формального  аспекта  бытия  —  его  универсальных  форм.

Тогда  можно  сказать  о  том,  что  Дебольский,  приступая  к  созданию  своего  учения,  интегрируя  в  нее  гегелевскую  систему,  отталкиваясь  от  нее,  тем  самым,  невольно  продолжил  античную  традицию,  дошедшую  до  него  в  многократно  преобразованном  виде.  И  в  этом  плане,  в  первую  очередь,  речь  должна  идти  о  Платоне,  о  философском  замысле  которого  Флоровский  написал:  подлинный  мир  для  него  есть  мир  вечных  и  недвижных  форм.

Корни  феноменального  формализма,  таким  образом,  как  очевидно,  можно  считать  прочными,  уходящими  на  ранний  этап  западноевропейской  философии.

Надо  отдать  должное  Дебольскому  в  том,  что  открыто  признав  себя  наследником  немецкой  классической  философии  в  целом  (главным  образом  —  Гегеля),  он  вместе  с  тем  критически  подходил  к  этой  философии.  Так,  он  указал  на  принципиальную  ошибку  этого  немецкого  философа  —  неоправданное  возведение  в  абсолютный  ум  того  ума,  который  в  действительности  только  субъективен,  феноменологичен  и  проявляется  в  нашем  уме  лишь  как  форма  или  закон  последнего.  При  этом,  если  в  поисках  первопричины  надлежит  отбросить  ее  всякую  субъективность,  как  это  делал  Гегель,  то  последовательным  было  бы  отбросить  также  и  субъективность  мысли.

Дело  в  том,  человеческое  мышление,  согласно  Дебольскому  —  это  акт  ограниченного  ума,  который  может  иметь  первопричину  лишь  своим  предметом,  но  именно  в  силу  своей  ограниченности,  сам  не  может  быть  первопричиной.

Другими  словами,  суть  его  позиции  заключается  в  том,  что  наш  (человеческий)  ограниченный  ум  не  может  рассматриваться  в  качестве  абсолютного  ума,  но  лишь  —  в  качестве  явления  или  порождения  последнего.  Абсолютный  ум,  таким  образом,  является  в  нашем  уме,  субъективном  или  мыслящем,  в  виде  формы  или  закона.

Исследуя  эту  форму  или  закон,  можно  постигнуть  (опосредованным  путем)  происхождение  содержания  познания  из  того  ума,  явлением  которого  она  служит,  т.  е.  абсолютного  ума.  Из  сущности  рассмотренных  здесь  философско-теоретических  и  методологических  установок,  вытекающих  из  идеализма  кантовско-гегелевского  типа,  усиливающих  в  учении  Дебольского  этот  идеализм  (а  на  самом  деле  —  из  идеализма  платоновского  типа),  и  выводилось  название  предлагаемой  им  новой  системы,  именно  —  философия  феноменального  формализма.

В  своем  учении  русский  философ  реализовывал  установку  Канта  на  то,  что  решение  такой  фундаментальной  мировоззренческой  задачи,  какой  является  задача  постижения  первопричины  мира,  проистекает  из  исследования  познания,  точнее,  из  исследования  его  формы,  которая  является  не  самой  первопричиной,  а  лишь  тем  ее  обнаружением  в  мире  явлений,  благодаря  которому  мы  только  и  имеем  возможность  умопостигать  ее.

В  этом  стремлении  Канта  и  Дебольского  проявилось  еще  одно  неустанное  стремление  философов  —  стремление  стереть  границы  между  онтологией  и  гносеологией  (и  антропологией),  установить  и  обосновать  их  тождество  [4,  c.  236—239.

Первый  выпуск  труда  «Философия  феноменального  формализма»,  содержащего  изложение  его  концепции,  Дебольский  назвал  «Введение  в  метафизику»,  заметив  при  этом,  что  термин  «метафизика»  он  берет  в  широком  значении:  как  учение  о  сверхопытном  и  в  этом  смысле  —  тождественным  термину  «философия»  [1,  c.  3].

Задача  разработки  философии  феноменального  формализма  потребовала,  как  уже  говорилось,  определения  сути  самой  философии.  Она  была  определена  в  аристотелевской  традиции,  как  «наука  первичных  истин,  т.  е.  как  наука,  возводящая  исследование  своего  предмета  к  первому  началу,  далее  которого  наш  ум  не  может  восходить  по  самой  его  природе»  [1,  c.  5].

Поскольку  речь  шла  о  первоначале  сущего,  постольку  здесь  философия

приравнивалась  к  метафизике,  которую  в  условиях  ослабления  ее  позиций  в  конце  XIX  века,  под  давлением  позитивизма,  в  результате  развития  науки  и  кризиса  христианской  религии,  Дебольский  стремился  восстановить  и  обосновать  [2,  c.  331—348].

В  данной  дефиниции  философии  содержится  эксплицитное  указание  (в  кантовском  духе)  на  существование  границ  возможностей  человеческого  ума,  причем  обусловленных  самой  его  сущностью  («самой  его  природой»),  а  не  какими-то  внешними  причинами.  При  этом  не  было  учтено,  точно  так  же,  как  и  в  свое  время  не  учел  и  Кант,  то  обстоятельство,  что  утверждение  человеком  границ  собственного  познания  заключает  в  себе  внутреннее  противоречие:  при  признании  ограниченности,  относительности  своего  ума  делаются  претендующие  на  истинность  утверждения  о  постижении  первоначала  мира  —  абсолютного.

Признаваемая  ограниченность  человеческого  ума  может  проявиться  и  проявляется  в  действительности  при  определении  им  собственных  границ.  Так,  если  быть  последовательным,  то  надо  признать,  что  утверждать  с  абсолютной  уверенностью  о  существовании  границ  собственного  восхождения  к  первому  началу,  т.  е.  о  существовании  границ  познания  (именно  в  силу  своей  исходной  ограниченности,  недостаточности,  слабости)  ум  не  может.

Еще  один  уязвимый  момент  приведенного  определения  философии  заключается  в  том,  что,  если  первое  начало  —  это  тот  предел,  «далее  которого  наш  ум  не  может  восходить  по  самой  его  природе»,  то  откуда  известно,  что  это  действительно  первое  начало,  что  это  действительно  предел,  т.  е.,  то,  что  за  ним  не  существует  еще  одно  начало  и  т.  д.?

В  этом  определении  философии  содержится  еще  одно  затруднение:  первоначало  мира  в  нем  не  носит  самодовлеющего  характера,  а  ставится  в  зависимость  от  познания  (причем  от  человеческого,  а  значит  —  несовершенного,  познания),  от  его  возможностей,  т.  е.  от  субъекта  и  его  познавательных  способностей,  причем  лишь  от  одной  из  них  —  от  его  ума.  Но  при  этом  надо  помнить  также  и  о  том,  что  субъектов,  обладающих  абсолютно  одинаковыми  познавательными  способностями,  абсолютно  одинаковым  умом,  не  существует.  Следовательно,  нельзя  говорить  о  том,  что  всеми  будет  найдено  единое  первоначало.  Каждый  индивидуальный  субъект  (ум)  может  обнаружить  в  мире  «свое»  первоначало.  Кроме  того,  у  одного  и  того  же  субъекта  ранее  признанное  начало,  в  случае  выхода  ума  на  более  совершенную  (на  спекулятивную)  ступень  своего  развития,  может  быть  отвергнуто  и  заменено  на  другое.  Но  в  таких  случаях,  т.  е.  в  случаях  признания  существования  множества  разных  «первоначал»  происходит  разрушение  самого  этого  понятия.  «Первое  начало»,  по  самой  своей  сути,  т.  е.  именно  потому,  что  оно  «первое»,  должно  быть  единственным.

Ставя  определение  главного  объекта  метафизики  —  первоначала  мира  —  в  зависимость  от  нашего  ума,  Дебольский  не  учел  также  и  то,  что  состояние  этого  ума  может  быть  различным:  менее  или  более  развитым  или  зрелым,  менее  или  более  проницательным,  больным  или  здоровым  —  всего  того,  что  влияет  на  познание  любого  объекта,  тем  более  на  постижение  первоначала  сущего.

Относительно  дефиниции  философии  как  учения  о  сверхопытном  также  возникает  ряд  вопросов:  почему  это  учение  является  учением  именно  о  сверхопытном?  Почему  при  этом  исключается  опытное?  Почему  философия  не  может  охватывать  сущее  в  целом?

Ответ  Дебольского  на  эти  вопросы  заключался  в  том,  что  искомое  первоначало  должно  быть  основанием  опыта,  и  поэтому  не  может  находиться  в  нем,  а  непременно  должно  быть  за  его  пределами,  т.  е.  должно  быть  сверхопытным.  Надо  учесть  и  то,  что  иногда,  например,  в  эмпиризме,  сверхопытное  отрицается,  хотя  и  не  исключается  из  сферы  его  размышлений.

При  сохранении  термина  «философия»  для  обозначения  науки  о  сверхопытном,  под  метафизикой  Дебольский  предложил  далее  понимать  также  учение  о  методе  и  начале.

С  учетом  сказанного  не  покажется  случайным  то,  что  его  книга  «Философия  феноменального  формализма»  открывается  не  только  уточнением  понимания  самой  философии  (как  метафизики),  но  и  сравнением  ее  с  частными  науками.

Уже  в  самом  определении  философии  как  науки  о  первичных  истинах,  о  первом  начале  сущего  заключалось  основание  для  разграничения  и  даже  противопоставления  философии  и  частных  наук.  Последние  не  исследуют  первые  начала  мира  и,  следовательно,  достигают  истин  не  первичных,  коренящихся  в  самом  строе  ума  (как  это  делает,  по  словам  Дебольского,  философия),  а  вторичных  истин,  допущенных  лишь  при  определенных  условиях  и  главное  —  без  какой-либо  специальной  рефлексии.

Естественные  науки,  например,  утверждают  о  «вещественной  природе»,  предполагая  независимое  от  нас  ее  существование.  Законность  этих  утверждений  самими  учеными  предварительно,  как  правило,  не  проверяется  и  не  обосновывается.  Такая  же  ситуация  и  в  математике,  которая  содержит  утверждения  о  величинах,  принимаемых  как  готовые  предположения,  без  анализа  их  природы  и  без  поиска  их  истоков,  без  их  выведения.  Таким  образом,  естественнонаучные  и  математические  истины  могут  считаться  истинами  в  той  мере,  в  какой  справедливы  допущенные  науками  предположения  и,  в  первую  очередь,  предположение  о  существовании  внешнего  мира.  Последние  же  выступают  предметами  уже  не  математического  или  естественнонаучного  анализа,  а  философско-методологического  исследования.

Искомое  в  философии  первоначало  должно  обосновывать  вторичные  начала,  на  которых  покоятся  специальные  науки,  в  то  время  как  само  оно,  это  первоначало,  по  своей  сути,  не  нуждается  ни  в  каком  другом  начале  [1,  c.  3].

Надо  признать  справедливым  то,  что  никакие  данные  чувственного  опыта  не  соответствуют  понятию  первоначала,  точно  также  не  соответствуют  ему  начала,  содержания  которых  должны  мыслиться  как  regress  in  infinitum.

Видно  то,  что  в  ходе  данного  рассмотрения  соотношения  философии  как  метафизики  с  частными  науками,  делался  акцент  на  их  различии  не  вообще,  а,  именно,  по  их  отношению  к  первоначалу  и  процессу  его  поиска.

Однако,  надо  учесть  то,  что  вместе  с  различием,  философия  и  частные  науки  имеют  также  и  сходство.  Именно  на  последнем  сосредоточил  свое  внимание  В.С.  Соловьев  в  статье  «Метафизика»  [5,  c.  164—166].

В  этой  статье,  помимо  предложения  дефиниции  метафизики  как  умозрительного  учения  о  первоначальных  основах  всякого  бытия  или  о  сущности  мира,  выявлен  ряд  недоразумений  в  утверждении  существования  контраста  между  философией  и  частными  науками.

Первое  недоразумение  заключается  в  том,  что  различие  между  положительной  наукой  или  физикой  (в  широком  смысле,  приданном  ей  древними  философами)  и  метафизикой  полагается  в  том,  что  первая  есть  знание  относительное  и  потому  доступное  человеческому  уму,  тогда  как  вторая  имеет  притязание  быть  знанием  абсолютным,  не  соответствующим  человеческим  способностям  в  силу  их  слабости  и  ограниченности.

Это  рассуждение,  полагал  Соловьев,  основано  на  неопределенном  употреблении  термина  «абсолютное  знание».  Но  дело  заключается  в  том,  что  никакая  метафизика  не  имеет  притязания  быть  абсолютным  знанием  во  всех  отношениях,  т.  е.  она,  все-таки,  содержит  в  себе  относительное  знание,  а,  с  другой  стороны,  всякая  наука  заключает  в  себе  знание,  в  известном  смысле,  абсолютное.  Таковы,  например,  истины  математические.  Помимо  этих  формальных  абсолютных  истин,  есть  в  науке  истины  материальные,  признаваемые  учеными  как  абсолютно  достоверные.  Так,  для  биолога  существует  истина  абсолютная:  этот  мир  есть  действительное  бытие,  а  не  мечта  его  воображения.

Итак,  со  стороны  общего  характера  знания  и  самооценки  его  в  смысле  достоверности  между  метафизикой  и  положительной  наукой,  по  мнению.  Соловьева,  контраста  не  существует.  Не  существует  его  и  в  отношении  предмета  познания.  Так,  ошибочно  утверждают,  будто  предметом  метафизики  является  непознаваемая  сущность  вещей,  тогда  как  предмет  положительной  науки  —  познаваемый  мир  явлений.  Но  безусловное  противопоставление  сущности  и  явления,  как  известно,  неоправданно.  Поскольку  явление  обнаруживает,  проявляет  сущность,  и  сущность  обнаруживается  в  явлении,  постольку  в  мире  провести  определенную  и  постоянную  границу  между  ними,  а,  следовательно  —  между  соответствующими  им  способами  познания  —  метафизикой  и  положительными  науками,  невозможно,  и  безусловное  их  противопоставление  есть  явная  ошибка.

Различие  же  между  положительной  наукой  и  метафизикой  существует  в  том,  что  первая  изучает  явления  и  их  сущность  с  определенной  стороны  и  в  определенной  области,  а  метафизика,  имея  в  виду  все  явления  в  совокупности,  исследует  общую  сущность  или  первоосновы  вселенной.

Соловьев  признавал  ошибочным  противопоставление  метафизики  и  частных  наук  и  по  методу,  точнее,  противопоставление  метафизики  как  знания

·чисто-умозрительного  —  положительной  науке  как  знанию  чисто-опытному,  предложив  при  этом  ряд  аргументов.  Дело  в  том,  что  действительность,  с  кото-

·рой  имеет  дело  положительная  наука  —  это  умственное  построение,  обладающее

·сверхчувственным  характером.  По  этой  причине  эта  наука  неизбежно  становится  на  тот  путь  сверхчувственного  построения  вселенной,  по  которому  пытается  идти  метафизика.

У  метафизики  нет  какого-нибудь  особого,  свойственного  исключительно  только  ей  метода,  т.  к.  она  пользуется  всеми  способами  научного  мышления,  отличаясь  от  положительных  наук  лишь  стремлением  дойти  до  окончательного  мировоззрения,  из  которого  можно  было  бы  объяснить  все  области  бытия,  в  их  внутренней  связи.

Таким  образом,  между  положительной  наукой  и  философией  именно  как  метафизикой  Соловьев  отрицал  контраст  и  обнаружил  их  сходство  в  двух  планах:  а)  первая  включает  в  себя  свойственные  второй  сверхчувственные  элементы;  б)  их  методы,  в  известном  смысле,  совпадают.

В  качестве  исходного  положения  своего  учения  Дебольский  выдвинул  гипотетический,  но  вместе  с  тем  принципиальный  для  него,  идеалистический  тезис,  вдохновленный  кантовскими  и  гегелевскими  идеями,  а  опосредованно  —  идеями  античной  философии,  начиная  с  Анаксагора  и  включая  платонизм,  аристотелизм  и  неоплатонизм:  первоначалом  существующего  может  быть  только  ум  сам  по  себе  (в  его  логических  функциях).  Следствием  задания  и  принятия  такого  тезиса  стало  превращение  предпринятого  мыслителем  философского  осмысления  первого  начала  в  анализ  свойств  или  природы  ума  как  такового,  освобожденного  от  всех  случайных  (эмпирических)  определений  —  чистой  мысли,  превращение  его  исследования  в  самоисследование  [1,  c.  6—7].

Но  правомерно  ли  утверждение  Дебольского  о  том,  что  первоначалом  сущего  может  быть  только  ум  сам  по  себе,  т.  е.  гипостазированный  ум,  взятый  в  качестве  исходной  предпосылки  исследования?  Дело  в  том,  что  он  взял  ум  в  качестве  первоначала  как  нечто  данное,  абсолютное,  совершенное,  не  имеющее  генезиса,  абстрагированное  от  конкретных  его  носителей  —  субъектов  познания.  За  первоначало  существующего  им  была  принята  некая  «бедная»  абстракция  —  отвлечение  от  конкретных  умов,  от  которой,  тем  не  менее,  по  определению,  должно  было  зависеть  производное  от  нее  сущее.

Итак,  несмотря  на  указанную  сложность  уже  в  исходном  положении,  философия  феноменального  формализма  представала  с  самого  начала  в  качестве  саморефлексии  ума  —  самоисследования  его  собственной  природы  как  самостоятельной  сущности  и  в  то  же  время  —  как  сверхопытной  первоосновы  сущего.  Следствием  этого  было  как  раз  то,  что  эта  философия  с  необходимостью  должна  была  быть  и  реально  стала  метафизикой  ума.

Если  принять,  вслед  за  Дебольским,  понимание  предмета  и  задачи  философии  как  учения  о  сущности  ума  как  такового,  то  неизбежно  возникает  вопрос  о  путях  (методах)  изучения  умом  самого  себя,  решение  которого  составляет  специфическую  методологию  —  двойную  саморефлексию  ума.

Следует  здесь  отметить  существенное  затруднение,  которое  осознаёт  методологически  мыслящий  исследователь  не  только  ума,  но  и  любого  другого  объекта:  всегда  возникает  своего  рода  когнитивный  круг:  с  одной  стороны,  исследование  ума  как  такового,  определение  его  сущности  требует  осознанной  и  адекватной  методологии  (понимание  специфики  путей  и  способов  этого  исследования)  и  адекватного  ее  применения;  с  другой  стороны,  предварительная  разработка  методологии  исследования  любого  объекта  для  последующего  его  изучения  может  проводиться  только  лишь  при  несомненности  существования  этого  объекта  и  его  идентификации,  т.  е.  понимания  его  сущности.  И  тогда  цель  исследования  (понимание  природы  ума)  должна  присутствовать  в  самом  начале  разработки  его  методологии  как  ее  исходный  пункт,  причем  как  уже  известный  объект.  В  результате  этого  получается  замкнутый  круг,  единственным  выходом  из  которого  является  формулирование  и  принятие  совокупности  неких  предварительных,  пусть  даже  неудостоверенных  (или  не  совсем  удостоверенных),  допущений.  Это  необходимо  сделать  хотя  бы  для  того,  чтобы  исследование  могло  начаться.  Но  при  этом  обязательно  должна  осознаваться  условность  этих  допущений.

В  поисках  путей  и  способов  самоисследования  ума,  как  и  в  самом  утверждении  его  в  качестве  первоначала,  Дебольский  выступил  в  качестве  очевидного  и  несомненного  восприемника  учений  Канта,  Гегеля  и  Фихте.  Эти  учения  русский  философ  пытался  скорректировать  в  более  радикальную  сторону  с  помощью  идей  и  положений  более  последовательного,  абсолютного  и  объективного,  идеализма.  Эта  коррекция  приведет  Дебольского,  в  конечном  итоге,  к  отождествлению  ума,  точнее,  его  первичной  (в  его  учении)  ипостаси  —  Первоума  —  с  Богом,  и,  тем  самым,  —  к  превращению  его  учения  феноменального  формализма  в  философски  фундированную  форму  теизма.

Список  литературы:

1. Дебольский  Н.Г.  Философия  феноменального  формализма.  Вып.  1.  Метафизика.  СПб.  тип.  С.Ф.  Яздовского,  1892.  —  181  с.
2. Дебольский  Н.Г.  В  защиту  метафизики  //  Журнал  Министерства  народного  просвещения.  1915.  №  6.  С.  331—348.
3. Ланге  Н.Н.  Философия  феноменального  формализма  Н.Г.  Дебольского  //  Журнал  Министерства  народного  просвещения.  1900.  Ч.  328.  №  4.  С.  197—246.
4. Ребещенкова  И.Г.  Онтология-антропология-эпистемология:  тенденция  преодоления  границ  //  Человек-Философия-Гуманизм:  Тез.  докл.  и  выступ.  Перв.  Рос.  Филос.  конгресса  4—7  июня  1997  г.  В  7  т.  Т.  1.  Философия  в  духовной  жизни  общества.  СПб.,  1997.  С.  236—239.
5. Соловьев  В.С.  Метафизика  /  Энциклопедический  словарь  Брокгауза  и  Ефрона.  Т  19  (37).  СПб.,  1896.  С.  164—166.
6. Флоровский  Г.В.  Спор  о  немецком  идеализме  //  Г.В.  Флоровский.  Из  прошлого  русской  мысли.  М.,  1998.  С.  412—430.