ФЕНОМЕН  «ПОЭТИЧЕСКОГО»  В  ИСТОРИИ  ФИЛОСОФИИ

Петрык  Янина  Юрьевна

канд.  филос.  наук,  доцент  КубГУ,  г.  Краснодар

E-mail:  p_yanina@mail.ru

“POETIC”  PHENOMENON  IN  THE  HISTORY  OF  PHILOSOPHY

Petryk  Yanina

candidate  of  Philosophy,  Associate  Professor  FBGOU  VPO  "Kuban  State  University",  Krasnodar

АННОТАЦИЯ

Цель  данной  статьи  выявление  когнитивного  статуса  поэтического  творчества  в  истории  философии.

ABSTRACT

The  purpose  of  this  paper  to  identify  the  cognitive  status  of  poetry  in  the  history  of  philosophy.

Ключевые  слова:  творчество;  поэзия;  остентивность.

Keywords:  creativity;  poetry;  ostentivnost.

Вопрос  о  статусе  поэтического  творчества  в  истории  философии  является  одним  из  самых  значимых  и  актуальных.  В  эстетических  исследованиях  в  эпоху  немецкой  классической  философии,  в  рамках  которой  происходила  концептуализация  и  литификация  представлений  о  роли  художественного  творчества,  как  формы  воплощения  и  постижения  истинно-сущего,  особенно  активно  дискутировался  вопрос  о  статусе  искусства  как  такового,  и  связи  философии  с  искусством  и  поэтическим  творчеством  в  частности.  XIX  век  породил  несколько  интересных  «пророчеств»  относительно  дальнейшего  развития  философской  мысли:  Шеллинг  в  «Философии  искусства»  писал  о  том,  что  связь  философии  и  поэзии  в  грядущем  будет  столь  органична,  что  философия  переродится  в  «поэтическую  философию  или  философскую  поэзию»  [7,  c.  267].  Русская  философия,  в  лице  В.С.  Соловьева,  подхватила  данное  предсказание  и  в  работе  «Философское  начало  цельного  знания»,  мыслитель  упомянул  о  том,  что  в  конечном  итоге  «истина  переместится  в  сферу  эстетическую»  [5,  c.  358].

Действительно,  согласно  прогнозу  великих  классиков,  XX  век  был  отмечен  пристальным  вниманием  к  эстетическим  конструктам,  выражавшимся  в  эссеизации,  метафоризации  и  поэтизации  философских  текстов.  Двадцатый  век  тяготел  к  альтернативным  способам  постижения  бытия,  а  поэзия  в  данном  случае  толковалась,  как  один  из  возможных  синтетических  способов  воплощения  истин  сущего.  Таким  образом,  несомненным  является  тот  факт,  что  ввиду  филиации  идей  в  истории  философии  неоднократно  обсуждался  вопрос  о  статусе  поэтического  творчества,  и  спектр  суждений  по  данной  тематике  был  весьма  разнообразен  и  широк  —  от  ярко  негативного  отношения  к  «поэтическому»  и  поэзии  до  одобрительных  и  даже  восторженных  взглядов.

Негативное  отношение  к  «поэтическому»  базировалось  на  формально-содержательном  анализе  поэзии  с  позиции  решения  гносеологических  проблем.  Философами  ставились  вопросы:  что  может  дать  поэзия  в  деле  познания  истины?  Предлагает  ли  она,  какие  либо  механизмы  для  её  постижения?  Истины,  полученные  посредством  поэтических  прозрений,  обладают  ли  статусом  «научной»  достоверности?  Вообще,  применимы  ли  к  поэтическому  тексту  принципы  «объективности  традиционной  научности»?  Насколько  «поэтическое»  обладает  дефинитивной  определенностью?  Наконец,  как  возможен  анализ  поэтического  текста?

Античность,  как  правило,  давала  отрицательный  ответ  на  поставленные  вопросы.  Поэтическое  творчество  признавалось  актом  бессознательным,  совершающимся  по  вдохновению,  которое  сродни  безумию  (Платон),  бессмысленным  удвоением  природы  (как  и  искусство  вообще),  а  стало  быть,  как  способ  постижения  истинно-сущего,  поэзия  мыслилась,  как  играющая  всего  лишь  вспомогательную  роль  в  познавательном  процессе.  Нет,  поэтическое  не  ущемлялось  как  самостоятельная  форма  мировидения,  Аристотель  в  «Поэтике»  писал  о  значимости  «поэтического»,  как  содержащего  в  себе  «более  философского  и  серьезного  элемента,  чем  история»,  так  как  поэзия  «представляет  более  общее,  а  история  —  частное»  [1,  c.  1078].  Однако  о  поэзии  —  как  форме  постижения  сущего,  а  не  просто  дескрипции  бытия,  как  о  важнейшем  когнитивном  феномене,  речь  не  шла.

Данная  позиция  сохранялась  достаточно  долго,  и  в  дальнейшем,  в  истории  философии  вылилась  в  попытку  представить  поэтическое  творчество  как  выполняющее  только  остентивную  (иллюстрирующую)  роль.  Иными  словами,  признавалось,  что  поэзия  только  в  наглядно-образной  форме  иллюстрирует  идею,  а  стало  быть,  самостоятельного  статуса,  и  тем  более  познавательного,  не  имеет.  Именно  в  этом  смысле  Боккаччо  в  эпоху  Возрождения  писал  о  том,  что  злопыхатели  называют  поэтов  только  лишь  «обезьянами  философов»,  так  как  те  изображают  всеобщее  «в  форме  чувственного  наличного  бытия»  [8,  c.  134].  Вследствие  данного  подхода  в  эпоху  ренессанса  распространилось  представление  о  том,  что  поэтическое,  как  и  поэзия  как  таковая,  есть  особое  «языковое  украшение»,  «прекрасный»  компонент  языка,  но  не  более  того.

Позитивное  отношение  к  поэтическому  творчеству,  без  преувеличения  можно  сказать,  стало  крепнуть  во  времена  немецкой  классической  философии,  когда  был  признан  её  особый  когнитивный  статус.  Поэзия  стала  восприниматься,  как  особая  специфическая  мыслительная  деятельность,  имеющая  огромную  семантическую  нагрузку.  Не  будучи  просто  иллюстрацией,  было  признано,  что  поэзия  в  состоянии  повышать  эффективность  понимания  субъектом  концептуального  содержания  философского  текста,  идеи,  благодаря  образности  поэтических  конструктов.  Поэзия  и  поэтическое  мыслилось  не  научным  мировидением,  не  строго  логическим,  достоверным  и  последовательным  описанием  бытия,  однако  искусство  и  поэтическое  творчество  понималось  как  способ  постижения  истинно-сущего.

Исторически  сложилось  так,  что  в  ходе  анализа  поэзии,  как  собственно  и  любого  эстетического  феномена,  особое  внимание  уделялось  форме  и  содержанию.  Вследствие  этого,  изыскания  философов  в  области  поэтического  творчества  в  период  «пост  немецкой  классики»  условно  разделилось  на  две  линии.  Во-первых,  исследование  формы  поэтического  творчества  —  то  есть  суггестивного  языка  поэзии,  поэтического  языка.  Во-вторых,  исследование  содержания  поэзии  —  то  есть  наличие  определенных  архетипов,  идей  и  тем  поэтического  творчества  как  такового.

Касательно  первого  вопроса  следует  отметить  то,  что  поэтический  язык  всегда  привлекал  философов  своей  необычностью,  и  в  качестве  специфичности  поэзии  признавалась  ее  образность,  символичность  и  метафоричность.  О  поэзии  как  «изысканном  языке»  [8,  c.  285]  писал  Дж.  Боккаччо,  С.  Кольридж  о  «лучшем  порядке»  в  подборе  поэтических  слов,  А.  Потебня  о  поэзии,  как  «особой  форме  речи»  [8,  c.  149],  а  Ф.  Шеллинг  подытоживал  тем,  что  именно  поэты  организуют  речь  в  «нечто  совершенно  целое»  [7,  c.  187].

И  действительно,  когда  мы  говорим  о  форме  поэтического  творчества  возникает  целый  ряд  сложностей.  В  формировании  понятия  поэтического  языка,  как  правило,  участвуют  оппозиции  стих  —  проза,  поэтическое  и  прозаическое.  Стих  и  проза  мыслятся  в  данном  случае,  как  две  равноправные,  системно  противопоставленные  и  взаимодополнительные,  равно  необходимые  социуму  формы  речи.  Это  две  системы  художественной  речи,  или  два  основных  типа  художественного  мышления  вопрос  о  сосуществовании  которых  возник  еще  в  период  становления  литературы.  Представляя  собой  два  типа  выразительности,  проза  и  поэзия,  вместе  с  тем,  всегда  имели  неустойчивую  и  размытую  границу,  особенно,  если  принимать  во  внимание  такой  феномен,  как  верлибр,  где  особенно  заметен  свободный  размер,  неровные  строчки,  без  рифм,  длинные  фразы,  странная  расстановка  слов,  естественный  порядок  которых,  словно  нарочно,  сбит  и  перемешан.  Ярким  примером  отрицания  подобных  проявлений  формы  в  поэтическом  тексте  стал  французский  унанимизм  (М.А.  Лившиц)  —  где  верлибр,  как  и  классический  размер  не  признавался,  как  не  признавались  в  поэтическом  тексте  ни  аллегории,  ни  символы.  В  конечном  итоге,  мы  можем  констатировать,  что  в  современной  эстетике,  отечественном  литературоведении  и  стиховедении,  благодаря  деятельности  А.А.  Потебни,  Ю.М.  Лотмана,  Ю.Н.  Тынянова,  М.Л.  Гаспарова,  наметилась  тенденция  рассматривать  поэзию  и  прозу  не  только  с  точки  зрения  их  «дифференциации»,  но  как  две  динамические  составляющие  одного  системного  единства  [4,  c.  165].

Говоря  о  форме  поэтического  творчества,  не  менее  существенной  проблемой  эстетической  мысли  остается  определение  самобытных  и  оригинальных  черт  поэтического  языка,  которые  не  только  подчеркнули  бы  его  значимость,  но  и  выделили  его  как  форму  речи  в  сравнении  с  прозаическим.  Однако,  как  свидетельствуют  представители  русской  лингвистики  А.А.  Потебня,  Ю.М.  Лотман,  Е.М.  Вольф,  Г.Г.  Шпет,  чьи  работы  определили  движение  русской  мысли  в  анализе  и  критике  художественно-эстетических  направлений  XX  века,  вовсе  не  выявляют  специфику  поэтического  языка  —  и  «презумпция  графической  упорядоченности»,  и  интонационно-декламационный  характер  поэтического  текста,  и  «эмоциональность»,  и  «образность»  и  «недоговоренность»,  как  его  атрибуты.  Все  перечисленные  черты  присущи  и  прозаической  речи.  Кроме  того,  существенным  элементом  отличия  поэзии  от  прозы  считался  ритм  (Ю.Н.  Тынянов).  Бытовало  мнение,  что  «ритм  прозы»  функционально  далек  от  «ритма  стиха»  и  они  уживаются,  как  абсолютно  разные  явления.  Вместе  с  тем,  давно  признанным  фактом  является  то,  что  любая  речь,  как  поэтическая,  так  и  прозаическая  —  ритмична,  хотя  именно  в  поэзии  ритм  помогает  выработать  «понимательный  конструкт»  (А.В.  Михайлов),  благодаря  которому  мы  получаем  возможность  проникнуть  в  особый  замысел  автора,  улавливая  таинственные  нюансы  содержания.

Касательно  смысловой  составляющей  поэтического  текста  всегда  был  продуктивен  философско-эстетический  анализ  на  предмет  обнаружения  ценностей  и  идей,  воплощенных  в  стихотворении.  Несомненно,  интересным  является  опыт  психоаналитической  традиции  с  выявлением  архетипов  и  мифологических  сюжетов  в  поэтическом  творчестве,  содержательный  анализ  «четырех  историй»  [2,  c.  318]  в  литературе,  и  их  своеобразных  модификаций  в  поле  художественного  творчества.  Вместе  с  тем,  философы,  в  частности  один  из  основателей  русской  философской  и  эстетической  критики  В.С.  Соловьев  в  целом  ряде  работ  упоминает  о  важности  поиска  новых  форм  семантического  анализа  и  выявления  явных  «недочетов»  и  «перегибов»  в  поле  поэтических  текстов.  Русский  философ  в  своих  работах  «Общий  смысл  искусства»  и  «Первый  шаг  к  положительной  эстетике»  писал  о  том,  что  всегда  существует  опасность  ухода  в  две  недопустимых  крайности:  дидактичность  и  излишнюю  субъективность  [6,  c.  420].

Дидактика  в  поэзии  («мертвая  суша»  отвлеченной  дидактики»  [6,  c.  421])  —  это  ситуация,  когда  логическое  основание  доминирует  над  выразительными  средствами,  перевешивает  образность  и  символичность,  тогда  читатель,  реципиент  получает  сухой  и  скучный  научный  трактат,  написанный  даже  не  просто  в  стихах,  а  написанный  в  рифму  (полное  отрицание  поэтического  языка).  В.С.  Соловьев  в  работах  «О  лирической  поэзии»  и  «Иллюзия  поэтического  творчества»  настойчиво  напоминает  о  том,  что  излишняя  субъективность  —  тоже  отрицательный  компонент  поэтического  текста,  так  как  не  всякое  чувство  и  не  всякая  фантазия  могут  явиться  формообразующим  элементом  поэзии:  «…субъективные  состояния  как  таковые  вообще  не  допускают  поэтического  выражения,  чтобы  можно  было  их  облечь  в  определенную  форму,  нужно,  чтобы  они  стали  предметом  мысли»  [6,  c.  399].  Своим  рождением  поэтический  образ,  без  сомнения,  обязан  личным  отношением  поэта  к  предмету,  личной  страстью,  однако  В.С.  Соловьев  полагал,  что  в  лирике  интересно  чувство  ни  как  изъявление  чистой  субъективности,  но  только  как  получающее  объективное  воплощение  чувство.  Истинным  же  положительным  началом  поэтического  творчества,  является  такое  субъективное  чувство,  которое  стремиться  закрепить  своё  непосредственное  состояние  с  объективным  выражением  [6,  c.  322].

Резюмируя  сказанное,  можно  сделать  вывод  о  том,  что  «поэтическое»  в  истории  философии  прошло  очень  сложный  путь  от  отрицания  познавательной  ценности  к  признанию  не  только  эстетической,  но  и  когнитивной  ценности  поэтического,  что  вовсе  не  нивелировало  целый  ряд  проблем  связанных  с  анализом  поэтического  текста,  как  такового.  Сегодня  следует  констатировать  тот  факт,  что  единого  подхода  к  его  анализу  все  еще  не  выработано.  В  современной  философско-эстетической  «практике»  существует  чисто  языковой  подход,  предполагающий  рассмотрение  на  фонетическом,  синтаксическом,  лексическом  уровнях  феномена  «поэтического»;  либо  сугубо  литературоведческий  подход,  предполагающий  анализ  композиции,  сюжета  и  мотива.  Данные  подходы  по-своему  оригинальны,  и  интересны,  но  раскрывают  зачастую  только  лишь  одну  из  сторон  исследуемого  явления.  Существующие  подходы  не  дают  представление  о  «стихотворении  как  о  едином  целом»,  завершенном  произведении,  которое  по  своей  сути  самодостаточно  и  гармонично  (Ю.М.  Лотман).  Исходя  из  этого,  можно  сделать  вывод  о  том,  что  значимым  и  продуктивным  является  путь  анализа  поэтического  (в  том  числе  и  его  статуса),  как  многоплановой  системы,  где  формальное  и  семантическое  пребывают  в  целостном  единстве,  то  есть  в  «совершенной  слитности  содержания  и  словесного  выражения»  [6,  c.  134].

Список  литературы:

1. Аристотель.  Этика.  Политика.  Риторика.  Поэтика.  Категории.  Минск:  Литература,  1998.  —  С.  1112
2. Борхес  Х.Л.  Проза  разных  лет  М.,  1984.  —  320  с.
3. Лосев  А.Ф.  Вл.  Соловьев  и  его  время.  М.,  2009.  —  617  с.
4. Потебня  А.А.  Слово  и  миф  М.,  1989.  —  624  с.
5. Соловьев  В.С.  Философское  начало  цельного  знания.  Мн.:  Харвет,  1999  —  912  с.
6. Соловьев  В.С.  Философия  искусства  и  литературная  критика.  М.,  1991.  —  701  с.
7. Шеллинг  Ф.В.Й.  Философия  искусства.  М.:  Мысль,  1966.  —  496  с.
8. Эстетика  Ренессанса  в  2  тт.  Составитель  Шестаков  В.П.  М,  1981.  —  1687  с