АРХЕОЛОГИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК КАК ПРЕДМЕТ ИССЛЕДОВАНИЯ (НА ПРИМЕРЕ ПОГРЕБЕНИЙ С ТЕРРИТОРИИ ПОСЕЛЕНИЯ «ЛУГОВОЕ» В ИНГУШЕТИИ)

АННОТАЦИЯ

В материале подвергнуты источниковедческому анализу сведения о двух погребениях, изученных на территории поселения «Луговое» в Ингушетии, относящегося к финальной стадии эпохи раннего бронзового века. Установлено, что в ряде случаев  данные из различных источников об особенностях   совершения этих захоронений являются противоречивыми. В результате делается вывод, что подобные работы нуждаются в пристальном и детальном изучении с точки зрения методики фиксации результатов полевых изысканий.

Ключевые слова: археология, источник, метод изучения, погребение, исследования, раскопки.

Археология, как одна из исторических дисциплин, прежде всего, имеет дело с особым видом материальных источников -  бытовыми и погребальными объектами, в которых овеществлены результаты деятельности человека,   воплощены культурологические нормы, религиозные и  идеологические представления древних людей. Для того, чтобы иметь возможность «прочитать» эту летопись поколений, прежде всего, необходимо, чтобы эта источниковая база была зафиксирована наилучшим образом. Прежде всего, это касается методов изучения источника, главным из которых в археологии являются полевые исследования – раскопки. Второе условие – это максимально возможная детальная фиксация  данного процесса. Третье – отражение результатов исследования в научной документации: полевом отчете (описаниях, чертежах, фотографиях, и т.д.), в подневных записях полевого дневника. В дальнейшем именно они составляют ту фактологическую базу, на которую в  последующем будут опираться все последующие научные изыскания, главным из которых является полноценная и всеобъемлющая публикация полученных результатов.

Особенностью археологических полевых исследований является фактическое уничтожение раскопанных объектов. Вот почему так важно фиксировать процесс раскопок самым тщательным образом. Процедуры формирования источниковой базы для  теоретического изучения подобных  источников  постоянно совершенствуются, особенно  - в последние годы. В  настоящее время  исследователи имеют возможность получить несравненно больший объем информации, чем имели их предшественники. Однако в некоторых случаях возникает необходимость обращаться к результатам работ, которые велись на памятниках многие десятилетия тому назад. В этом случае исследователю предстоит быть максимально внимательным ко всем деталям, даже второстепенным, которые могу помочь в его поисках. В качестве такого примера можно обратиться к некоторым, на первый взгляд, второстепенным объектам археологии, которые, тем не менее, хранят в себе значительно больше информации, чем можно предположить.

Исследуя до сих пор не решенный вопрос появления в погребально-поминальных церемониалах начального этапа развитой бронзы Северного Кавказа обряда вытянутого на спине положения умерших, автору пришлось работать с различными  видами источников.   Одним из них явились два погребения,  раскопанных Северо-Кавказской археологической экспедицией под руководством Е.И. Крупнова в 1952 г. на территории поселения «Луговое» в предгорьях Ингушетии. Данная статья посвящена некоторым результатам исследования источниковой базы, которая сейчас сопровождает эти  захоронения. В настоящее время доступны для изучения полевой отчет в составе текста описания, приложения в виде альбома иллюстраций, а также несколько научных публикаций предыдущих лет, в которых отражены полевые наблюдения ученых, непосредственно производивших раскопки или руководивших их процессом.

Целью работы является исследование имеющегося корпуса источников для воссоздания, по-возможности, полной и объективной картины в отношении методов и приемов их полевого исследования, а также последующей   научной апробации. Задача  - установить, насколько имеющихся в распоряжении современных исследователей данных достаточно для полноценного определения историко-культурного контекста  этих погребений на фоне иных материалов подобного рода.

Вначале обратимся к публикациям, в которых представлены эти захоронения. Первая из них вышла в 1954 г. и принадлежит руководителю экспедиции Е.И. Крупнову. В ней дана их краткая характеристика. Захоронения №№ 27 и 28 содержали вытянутые на спине скелеты с ориентировкой на СВ. Костяки лежали на большой глубине, под более мощными (чем захоронения эпохи раннего железного века – С.Б.) кладками из булыжника. Они сохранили следы красной краски. Судя по остаткам распавшихся медных бляшек и колечек, найденных в ногах, ими была украшена обувь умерших. О других находках информации нет. Погребальный обряд и очень архаичный медный плоский нож, найденный у одной из могил, заставляют отнести эти захоронения к началу медно-бронзового века. Места расположения этих погребений относительно других могил, а также  находки скопления древней керамики в нижней части раскопа, не указаны,  чертежи захоронений не опубликованы [2, с.99,с.101, рис.40,1].  

Вторая, более полная публикация этих захоронений была осуществлена   Р.М.Мунчаевым и вышла в 1961 г. Нумерация погребений в ней указана иная (погребения №№ 22 и 23). Первое из них (в тексте статьи ему присвоен № 1 – С.Б.) было совершено на глубине 1,45 м. от поверхности, перекрыто каменной кладкой в 4 ряда. Верхний ряд кладки начинался с глубины 0,15 м., нижний находился на глубине 1,45 м., т.е. мощность каменной кладки составила 1,3 м. Сверху она была  засыпана землей.  Над кладкой, среди камней, был найден медный наконечник копья-дротика (приведено его фото). Под кладкой было выявлено пятно могильной ямы прямоугольной в плане формы, со скругленными углами. Размеры: длина по линии СВВ-ЮЮЗ-1,85 м., ширина по линии СЗЗ-ЮВВ – 0,7 м. Мужской костяк возраста 27-30 лет лежал вытянуто на спине, ноги и руки – прямо, головой на СВВ. Пяточные кости и особенно таз погребенного были посыпаны охрой. У пяточных костей отмечены следы совершенно распавшихся медных вещей, по-видимому – украшений (бус?). У бедренной кости правой ноги перпендикулярно ей лежала кость крупного рогатого скота (КРС). Рядом с берцовыми костями правой ноги найден небольшой фрагмент стенки сосуда. В погребении встречены остатки деревянного тлена (так в оригинале – С.Б.) и угольки. Приведены фото и чертеж погребения. На фото стрелка направления на север, а также номер погребения не указаны. На чертеже (табл. № XX,1) направление на север указано, погребение указано как № 1, указания на находки отсутствуют. Контур ямы погребения в месте обнаружения кости КРС не совпадает с контуром на фото (практически без изгиба и заметно вогнутое вовнутрь ямы). Погребение № 23 (или № 2 по тексту статьи и таблицы) находилось почти рядом с описанным выше. Оно было совершено в грунтовой яме такой же формы, на глубине 0,3 м. от поверхности. Могила сверху была перекрыта каменной кладкой в один ряд. Погребенный лежал вытянуто на спине, головой на СВ, руки и ноги – прямо, вдоль тела. Длина костяка 1,3 м., он  принадлежал подростку в возрасте 12-15 лет. Инвентарь состоял из остатков распавшихся медных украшений, вероятно – бус, находившихся в ногах погребенного, и фрагмента стенки сосуда – у правой плечевой кости. На пяточных костях отмечены следы охры. Фото  захоронения нет, на чертеже  (табл. № XX,2)  нумерации находок нет [4,с.68,рис.17, с.135,136, рис.47].     

Таковы опубликованные сведения. Теперь обратимся к полевому отчету. В нем указано, что погребение № 22 (квадраты Е,Ж-У,VI общего плана раскопа)  примыкает к погребению №21 настолько, что каменный завал над ней частично перекрывал  и «смешивался с завалом над могилой № 22». Каменная кладка из крупных речных булыжников начинается  прямо под растительным слоем. Она фиксировалась до глубины в 1,2 м. Камни лежали «как бы в 4 яруса», в плане образуя крупный овал размерами почти 2,0 м.х 1,2 м. При этом сделана сноска на «план № 128», что, вероятно, следует понимать как «рисунок № 128» в альбоме иллюстраций, т.к. ниже по тексту приведен следующий номер рисунка - № 129, и это – чертеж контура могильного пятна на уровне его выяления. Глубина выявления могильного пятна – 1,4 м., у него восточная стенка (так в оригинале, вероятно, часть контура – С.Б.) имела несколько изогнутую посередине форму. Размеры пятна на уровне выявления: длина 1,85, ширина 0,7 м. Отмечено, что его смогли выявить после снятия каменного навала и тщательной зачистки поверхности. Костяк погребенного был найден на глубине 1,45 м. от поверхности. Он лежал вытянуто на спине, руки и ноги – прямо, головой на СВВ. Длина костяка 1,5 м., возраст погребенного – не более 30 лет (рис.130 отчета). На дне могилы были замечены остатки деревянного тлена и угольки, пятки ног и особенно кости таза в охре. В ногах отмечены остатки совершенно распавшихся медных полусферических бляшек. У правого колена найден фрагмент керамики охристого цвета, близкого образцам, встреченным в нижних слоях северного окончания раскопа. Справа от ног находилась крупная кость коровы. Других находок в погребении не было. Медный плоский черенковый наконечник дротика или копья был найден при разборе завала булыжников над этим погребениям (рис .№ 131 – фото).  Погребение № 23 (квадраты З-IV и V) залегало на небольшой глубине и оно, очевидно, одновременно предыдущему. Под растительным слоем, на глубине 0,2 м. было найдено 7 булыжников. На глубине 0,5 м. был зачищен костяк подростка в возрасте 13-14 лет, лежавший вытянуто на спине, головой на СВ. В ногах отмечены нашивные бляшки, на ступнях ног следы охры, в районе черепа – фрагмент керамики (рис.133 отчета).

В иллюстративной части отчета, помимо чертежей погребенных, показанных вне контуров ям (для погребения № 23 форма ямы в тексте отчета не  показана – С.Б.), присутствует  рисунок каменной наброски верхнего уровня, общей для этих двух  захоронений (рис.128), отдельно – контур пятна погребения № 22 (рис.129), чертеж погребенного из захоронения № 22 (рис.130), фото медного ножа - № 131 (так в подписи к иллюстрации – С.Б.), чертеж камней над погребением № 23 (рис.132), чертеж костяка из захоронения № 23 (рис.133), фото камней над погребением № 23 (рис.134). В подписи под чертежом погребения № 22 находки в районе стоп ног обозначены как  «бусинка бронзовые» (так в оригинале – С.Б.), под чертежом погребения № 23 – «остатки бронзовых бусин». На общем плане раскопа (рис.8 и 9) изучаемые нами погребения показаны рядом с  захоронениями №№ 19, 20 и 23. Скопление керамики из культурного слоя отмечены в районе погребений №№ 10,11, 25-28, до погребений №3 22 и 23 расстояние составляет 28 квадратов. Согласно указанному масштабу (одна сторона  квадрата – 2 м.) это составляет  56 м.   [1,с.16,17, лл.3,4,19,20].   Таковы сведения, которые содержат две публикации и отчетные материалы. Как видно, часть данных имеет расхождения. Попробуем сопоставить их. Прежде всего, определимся с местом фиксации погребений относительно находок из культурного слоя. Почему это важно?

Б.М. Хашегульгов посчитал, что фрагменты керамики попали в эти погребения из перекопа культурного слоя, т.к. в других захоронениях эпохи раннего железного века они тоже есть. По его мнению, лишь на этом  наблюдении строилось доказательство их отношения к куро-аракской культуре, которая к моменту публикации комплексов  считалась  энеолитической [7, с.45].   При  публикации погребений было отмечено, что  анализируемые здесь захоронения были найдены в 25-30 м. к югу от остатков жилого комплекса [4, с.135].   Согласно данным отчета, они находились заметно дальше (56 м.). Е.И. Крупнов в 1957 г. отметил, что сильно размытый ещё в древности культурный слой стал фиксироваться на отдельных участках речной террасы с глубины 0,5 – 0,65 м. [3, с.157].   Те же данные – у Р.М. Мунчаева: культурный слой эпохи ранней бронзы на Луговом поселении располагался неравномерно. Были встречены участки, которые совершенно или в крайне незначительном количестве содержали следы деятельности людей. Места скопления находок совпадали с участками, где были расположены остатки жилищ [6, с.344]. Анализ фактов нахождения в погребениях эпохи раннего железного века фрагментов керамики из культурно слоя поселения выявил следующую закономерность: они встречались только в засыпке (заполнении погребений), и не по одному экземпляру (за исключением одного случая), а сразу по несколько, зачастую – в сочетании с осколками кремня или изделиями из него, в некоторых случаях – дополнительно с костями животных. Непосредственно на дне, возле самих костяков, таких находок  нет. Находки из слоя были зафиксированы в заполнении следующих погребений: №№ 8,12,30,44,67,78,83,88,97 [5, с.147,148,159,165,188,196].  Как видим, в погребениях эпохи раннего железного века, расположенных рядом с изучаемыми нами захоронениями, предметов из культурного слоя не найдено. Поэтому присутствие в погребениях с вытянутыми на спине костяками фрагментов керамики непосредственно на дне ям выглядит как специальное обрядовое действие -  приношение умершему. Это обстоятельство позволяет более обоснованно считать оба погребения, перекрытых одной общей каменной наброской, относящимися к финальной стадии эпохи ранней бронзы, т.к. согласно данным отчета, фрагмент из погребения № 22 имел характеристики не куро-аракской, а майкопской керамики. Её   использование в основном ограничивается именно этим историческим этапом. В дальнейшем  подобные образцы лишь изредка  попадается среди материалов т.н. «горизонта сосудов на ножках» - культурной группы с пост-майкопскими традициями.

Что касается других разночтений, отметим следующее. На фото погребения № 22 отсутствуют масштабная линейка, что не позволяет точно отметить глубину залегания костяка. Согласно публикации 1961 г. это 1,45 м., нижний уровень каменной кладки – отметка 1,2 м., по отчету пятно заполнения было выявлено после её снятия, на глубине 1,4 м. Тогда на глубину ямы погребения приходится только 5 см, что не соответствует фотографии. На ней от верхней точки черепа до края ямы – не менее 25 см. С  учетом стандартной высоты человеческого черепа (16-20 см.),  общая высота (глубина) ямы в данном случае  должна быть не менее 41-45 см. На опубликованных в монографии Р.М. Мунчаева планах погребений ориентировка костяков по черепу совпадает, однако в тексте они несколько иные: для погребения № 22 – СВВ, для погребения № 23 – СВ. На чертеже пятна заполнения, приведенном в отчете, а также на фотографии, заметно, что СВВ и ЮЮЗ   длинные стенки имеют выгнутый – в первом, и вогнутый  - во втором случае – контуры. Согласно тексту отчета, «изогнутой посередине» названа восточная стенка, но  это -  примыкающая к черепу короткая стенка, и её ориентация – ЮВВ, и у неё изогнутыми могут быть признаны только углы. Кроме того, на приведенном Р.М. Мунчаевым чертеже СВВ стенка показана практически прямой, что не совпадает с фотографией. Согласно текстам публикации и отчета, в районе дна погребения № 22 были найдены остатки деревянного тлена (вероятно – древесного тлена – С.Б.) и угольки, но на плане погребения они не отмечены. Условных обозначений на опубликованном в монографии Р.М. Мунчаева чертеже нет, на чертежах в отчете, в перечне условных обозначений, тлен и угольки отсутствуют. Нет и рисунков фрагментов керамики, хотя они указаны на планах обоих погребениях, отсутствуют и их описания. Что касается находок украшений, то и здесь существуют серьезные разночтения. Так, в публикации Е.И. Крупнова они обозначены как «остатки распавшихся медных бляшек и колечек», у Р.М. Мунчаева – это «медные вещи, по-видимому – украшения (бусы?)», в тексте отчета – «остатки совершенно распавшихся медных полусферических бляшек», на планах погребений – «бусинка бронзовые» - для № 22, и «остатки бронзовых бусин» - для № 23.

Дополнительно отметим, что  на общем плане раскопа т.н. «медный нож» по Е.И. Крупнову или «наконечник копья -  дротика»  в интерпретации Р.М. Мунчаева среди камней над местом фиксации погребения № 22 не отмечен, зато рядом с ним, среди прочих отдельных находок, есть  отметка с указанием на обнаружение «кинжала бронзового».

Таким образом, анализ  имеющейся в нашем распоряжении информации показывает, что между обеими публикациями, текстом и иллюстрациями полевого отчета по ряду обстоятельств фиксации погребений и находок из них существует определенная рассогласованность. С учетом того, что к  изданию материалы готовили непосредственные участники полевых изысканий, подобные факты, на наш взгляд, говорят о том, что в интерпретации обстоятельств их обнаружения необходимо учитывать фактор разноличностного восприятия одних и тех же находок. Кроме того, несовершенство методики полевой фиксации препарируемых погребений может приводить современных исследователей к различным толкованиям  полученных в результате раскопок материалов.

Во-многом это связано с требованиями к составлению полевой отчетной документации тех лет. В этой связи, для объективной оценки информационной ценности привлекаемого материала, необходимо: учитывать квалификацию непосредственных исполнителей; принимать во внимание степень контроля руководителей раскопок за результатами работы препараторов и  художников; проверять соответствие выявленных деталей погребально-поминальных церемониалов и их графической и текстовой фиксации. Только в этом случае сведения, зафиксированные в археологических полевых отчетах 50-60- х гг. XX в., могут привлекаться в качестве полноценного источника для историко-культурных обобщений в современных исследованиях.

Все сказанное выше приводит нас к пониманию того, что  при интерпретации подобных материалов исследователю следует быть особенно   внимательным  при определении культурно-хронологической позиции населения предгорной зоны микрорегиона среднего течения рек Терека и Сунжи начального этапа развитой бронзы.  

Список литературы:

1. Крупнов Е.И. Научный отчет Прикаспийской археологической экспедиции Института истории материальной культуры АН СССР и Грозненского областного музея краеведения 1952 года // НАА ИА РАН. Ф.1, Р-1.  - №№ 929,  930.
2. Крупнов Е.И. Прикаспийская археологическая экспедиция // КСИИМК. Вып. 55.- М.: Наука,1954. -  С.95-105.
3. Крупнов Е.И. Первые итоги изучения Восточного Предкавказья (По материалам экспедиции 1952 и 1955 гг.)  // СА. 1957. -  № 2. -  С. 154-173.
4. Мунчаев Р.М. Древнейшая культура Северо-Восточного Кавказа. Материалы и исследования по археологии СССР. Вып.100.  - М.: АН СССР, 1961. -  167 с.
5. Мунчаев Р.М. Луговой могильник // Древности Чечено-Ингушетии. -  М.: Наука,1966. - С.139-211.
6. Мунчаев Р.М. Кавказ на заре бронзового века. Неолит, энеолит, ранняя бронза. М.: Наука, 1975. 416 с.
7. Хашегульгов Б.М. К вопросу о происхождении обряда вытянутого трупоположения на Северном Кавказе в эпоху бронзы // Этнокультурные проблемы бронзового века Северного Кавказа. -  Орджоникидзе: СОГУ,1986. – С.45-55.