ФОЛЬКЛОРНО–СКАЗОЧНЫЕ МОТИВЫ В ПОВЕСТИ А.С. ПУШКИНА «КАПИТАНСКАЯ ДОЧКА»

Ивановская Юлия

класс 9 «Б»,МБОУ «СОШ № 37», г. Кемерово

Бондарева Вера Геннадьевна

научный руководитель,преподаватель русского языка и литературы, МБОУ «СОШ № 37», г. Кемерово.

«Капитанская дочка» ― вершинное произведение пушкинской художественной прозы ― была написана в тридцатые годы прошлого столетия, в эпоху мрачного николаевского царствования, за четверть века до отмены крепостного права. Стоит лишь мысленно представить себе те всеобъемлющие перемены, которые произошли за эти минувшие полтора столетия, как становится ощутимой «дистанция огромного размера», отделяющая нас, современников космической эры, от пушкинской неторопливой эпохи.

Чем стремительнее с каждым годом общественный и научный прогресс, тем труднее становится постигать в полной мере «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой» времен восстания Пугачева ― ведь между грозной крестьянской войной 1773―1775 годов и нашей современностью пролегло два столетия бурных исторических событий. Пушкин застал еще в живых некоторых очевидцев пугачевского движения, да и вся социальная структура общества оставалась при нем по существу прежней. Различные административные реформы, большинство из которых падает на царствование Александра I, не изменили социальной крепостнической сути царской России. По-прежнему остался неизменным политический строй страны, лишенной гражданских прав. Недаром призрак новой пугачевщины витал над николаевской Россией. Если бы «Капитанскую дочку» начали изучать в те годы, то вряд ли понадобился бы подробный комментарий: его заменяла сама жизнь, повторявшая в основных чертах социальные конфликты пугачевского движения.

Пушкин не злоупотреблял архаизмами. Однако в тексте его исторической повести мы встречаем много устаревших слов. Кроме того, некоторые слова и выражения, не перейдя в разряд архаизмов, изменили свой смысл, приобрели другие смысловые оттенки. Теперь многие страницы «Капитанской дочки» трудно понять без подробного общественно-исторического, бытового, лексического и литературоведческого комментария.

Поэтому необходимо не только внимательное прочтение художественной прозы Пушкина для эстетического наслаждения, но и для понимания исторических процессов невозвратно ушедшего времени. Когда читаешь произведение, обостряется интерес к вопросам истории, к бесконечно многообразным и сложным взаимоотношениям людей.

«Капитанская дочка», созданная в 1836 го­ду, стала своеобразным художественным за­вещанием Пушкина: она оказалась последним произведением поэта, опубликованным при его жизни. В повести находят свое заверше­ние и концентрированное выражение многие идейные и творческие искания пушкинской мысли 1830-х годов.

Среди проблематики произведения, отра­жающей важнейшие стороны пушкинской реа­листической эстетики, особое значение при­обретает вопрос о роли и месте в ней фоль­клорного начала, поскольку именно через фольклор Пушкин пытался в это время диа­лектически синтезировать такие важнейшие для него категории, как народность и исто­ризм.

О том, что фольклор в художественной си­стеме «Капитанской дочки» выступает на пра­вах важнейшего ее идейно- и стилеобразующего фактора, написано множество различ­ного рода работ.

Справедливо полагается, что содер­жание фольклорного мира повести не исчерпывается теми народно-поэтическими реалиями, которые непосредственно присут­ствуют в тексте, ―имеются в виду эпиграфы из народных песен, пословицы и поговорки в речи героев, калмыцкая сказка об орле и во­роне, разбойничья песня «Не шуми, мати зе­леная дубровушка...» и др. Все это так назы­ваемые факты явного, «чистого» фольклоризма, без учета которых невозможно понять ни смысл авторской позиции в «Капитанскойдочке», ни сущность многих ее образов. Этот аспект фольклоризма пушкинской повести достаточно обстоятельно и глубоко обследован в пушкиноведческой науке.

Однако в «Капитанской дочке» есть факты внутреннего, «скрытого» фольклоризма, об­наруживающие себя не только в собственно фольклорных реалиях, но и в самом стиле повествования, его сюжетно-композиционных приемах, складе мышления героев ―и ―в ко­нечном счете ―авторском историческом ми­роощущении, авторском видении мира. В «Капитанской дочке» фольклорные образы и мотивы, оче­видно, нужно воспринимать не только как компоненты произведения, а как народно­поэтическую стихию, пропитавшую весь текст.

Действительно, «Капитанская дочка» вся пронизана народно-образной сти­хией художественного творчества. Помочь почувствовать эту стихию, определить ее значение и место в системе исто­ризма пушкинской повести ―важная задача, реше­ние которой приблизило бы нас к по­ниманию в той или иной степени роли фоль­клора в реалистическом методе Пушкина.

Присмотримся повнимательнее к речи Пу­гачева. Уже в самом ритмико-стилистическом рисунке его фраз явно слышатся народно-поэтические слова:

·     «Выходи, красная девица; дарую тебе волю. Я государь».

·     «Кто из моих людей смеет обижать си­роту? Будь он семи пядень во лбу, а от суда моего не уйдет».

·     «Казнить так казнить, миловать так ми­ловать. Ступай себе на все четыре стороны и делай что хочешь».

Везде отчетливо слышатся фольклорные ин­тонации, носящие былинно-сказочный, леген­дарный оттенок. Причем достигается это Пуш­киным не за счет приемов внешней стилиза­ции, а в результате стремления выразить глубинные качества народного национального мышления через характерные особенности синтаксического, ритмико-интонационного и образного строя народной речи. А.С. Пушкин придает народно-разговорному стилю фольклорно-сказочный колорит. Этому способствуют народно-поэти­ческая лексика («красная девица», «сирота»), пословичные фразеологизмы («семи пядень во лбу», «ступай... на все четыре стороны»), а также интонация царского заступничества, мудрого великодушия, свойственная леген­дарно-героическому пафосу былин и волшебных богатырских сказок.

Согласно фольклорной традиции, разбой­ник ―это не злодей, а мститель, карающий неправедных людей, защитник сирот. Сход­ную смысловую нагрузку получает в народ­ной сказке и волшебный помощник. С леген­дами о Пугачеве как о народном царе-за­ступнике А.С. Пушкин во множестве вариаций встречался во время своего путешествия по Орен­буржью.

В «Капитанской дочке» все действительно совершается, как в сказке, странным, необычным образом. «Странное знаком­ство», «странная дружба», «странные происшествия», «странное сцепление об­стоятельств» ―вот тот далеко не полный пе­речень формул со словом «странный», кото­рыми Гринев пытается охарактеризовать осо­бенность своих отношений с «народным государем». Сказка могла «подсказать» Пушкину не только внешние, композиционные формы повествования, но и сам тип героя.

Гринев ведет «семейственные записки», от­правляясь в дорогу, получает родитель­ский наказ (о его народно-поэтической ос­новеговорит и пословичная форма: «Береги честь смоло­ду»), в вихре исторического восстания он оказывается, побуждаемый в конечном счете личными причинами: Гринев ищет свою невесту ―дочь казненного капитана Мироно­ва, Машу.

Именно преломление социального через призму личных, частных интересов героя оп­ределяет сферу изображения действительно­сти в народной волшебной сказке.

Сказка впервые открыла «большой» лите­ратуре ценность отдельной человеческой судьбы. Человек менее всего интересен сказ­ке официальной, государственной стороной своей деятельности, герои привлекают сказ­ку прежде всего как обычные люди, подвер­женные гонениям, житейским неурядицам, превратностям судьбы. Маша в представлении Пугачева (на которое натолк­нул его Гринев) не дочь капитана правитель­ственных войск, а своего рода невинно гони­мая падчерица, «сирота», которую «обижа­ют». И Пугачев, подобно сказочному помощ­нику, едет «выручать» невесту,которую «ищет» Гринев. Таким образом, между Пуга­чевым и Гриневым в повести устанавливается неофициальный, человеческий контакт, на ко­тором и основана их «странная дружба». Сказочная ситуация дает героям возможность в отдельные моменты отступить от законо­мерной логики своего общественного пове­дения, поступать наперекор законам своей социальной среды, обращаясь к нормам об­щечеловеческой этики. Но сказочная идиллия тут же рушится, как только «сирота», кото­рую «спасал» Пугачев, в действительности оказывается дочерью казненного им Миро­нова. О резкой перемене настроения Пуга­чева красноречиво говорят его «огненные глаза», устремленные на Гринева. Суровая логика исторической реальности готова поло­жить конец «странному согласию» между ге­роями, но тут-то и проявилось истинное ве­ликодушие «народного царя».

Он оказался способен стать выше истори­ческих интересов того лагеря, к которому сам принадлежит, истинно по-царски, вопреки всякой «государственной» логике, даруя Гри­неву и Маше радость спасения и человече­ского счастья: «Казнить, так казнить, жаловать, так жаловать: таков мой обычай. Возьми се­бе свою красавицу; вези ее куда хочешь, и дай вам бог любовь да совет!»

Таким образом, Пугачев в конечном итоге довершает взятую им на себя роль сказоч­ного спасителя «невинно гонимой» «сироты», внемля просьбе Гринева: «Доверши как на­чал: отпусти меня с бедной сиротою, ―куда нам бог путь укажет».

Народно-сказочное по своим истокам приз­нание этической ценности отдельной челове­ческой судьбы, сострадание к ее «малым» заботам и потребностям, концепция подчеркнуто личного ―не общественного ―успеха человека ―все это, уходящее своими корнями в народное миро­ощущение волшебной сказки, дает жизнь «странной дружбе» между Пугачевым и Гриневымв пушкинской повести. Их отношения завязываются не в пылу военных сражений, где общественно-историческая суть каждого человека до предела обнажена, а на случайном перепутье, в случайной встрече (отсюда так велика роль случая в судьбе народно-сказочного героя), где официальная этика поведения отступает на второй план; перво­степенное значение приобретают здесь чисто человеческие, непосредственные связи между людьми. «Заячий тулупчик» по­ложил начало тем «странным» взаимоотноше­ниям дворянина и Пугачева, когда они ока­зались способными отказаться от свойствен­ного каждому социального стереотипа мыш­ления, подняться над жестокими законами своего социального круга.

При этом Пушкин не идет про­тив исторической и художественной правды. «Странное согласие», достигнутое между Пу­гачевым и Гриневым, не следствие про­извольных построений автора по­вести; оно потому и странное, что не устраняет противо­стояния социальных лагерей, которое осозна­ется и художественно воплощается Пушкиным. Автор «Капи­танской дочки» отчетливо видит неизбежность противостояния господ и народа, закономер­но приводящее к бунту, которому дворянин Гринев дает выразительную оценку ―«бес­смысленный и беспощадный».

Важно подчеркнуть, что в трактовке харак­тера Пугачева как милосердного, великодуш­ного царя Пушкин опирался не только на ска­зочно-легендарную основу народно-поэтиче­ского мышления, но и на реальные историко-документальные факты. Как известно, поэт тщательно изучил весь «архив» «штаба» пуга­чевского восстания. Среди многочисленных документов внимание его, несомненно, при­влекли так называемые «манифесты» Пугачева. В заглавном титуле одного из них содер­жится многозначительная автохарактеристика «крестьянского царя», в которой он себя именует как «российского войска содержа­тель и великого государя, и всех меньших и больших уволитель и милосердой с опротивникам казнитель, меньших почитатель же, скудных обогатетель» [10].

Строки о «милосердом сопротивникам казнителе» и «скудных обогатетеле», без сомне­ния, могли запасть в художественную память автора «Капитанской дочки». От его острого взгляда, очевидно, не укрылось то обстоя­тельство, что в формулах, подобных выше­приведенной, отчетливо проявилось созна­тельное желание Пугачева «подать» свою личность «мужицкого царя» в форме, наибо­лее близкой и понятной казацким массам, т. е. окрашенной в тона народно-поэтической образности, в своей основе сказочно-леген­дарной. Ведь, согласно легенде о самозванст­ве, Пугачев был сродни тому меньшому крестьянскому сыну, который, сказочно пре­одолев все преграды, преобразился в чудес­но-прекрасный облик понятного и близкого народу царя-батюшки, царя-заступника. В сознании казаков Пугачев как бы вышел из сказки и своею деятельностью продолжил эту сказку. Сказка заканчивается вступлением героя на царский трон. Пугачев-царь уже одним фактом своего реального существова­ния обязан был оправдать чаяния широких народных масс, желавших увидеть конкретно-практическое осуществление своих сказочных идеалов. Так легенда о самозванстве «мужиц­кого царя» органично вобрала в себя сказоч­ное содержание, образовав в таком единстве стихию исторического миросозерцания наро­да, которая была почувствована Пушкиным и в исторических преданиях о Пугачеве, и в документально-биографических обстоятельст­вах его жизненной судьбы.

Народно-поэтическое и, в частности, ска­зочное творчество необходимо было Пушки­ну для того, чтобы лучше понять склад на­ционального характера народа, образ его ис­торического мышления. Особенности этого характера поэт стремился в последний пе­риод творчества воплотить не только в кон­кретно создаваемых им образах, но и в цело­стном художественном мире своих произве­дений.

На момент формирования замысла «Капи­танской дочки» приходится, как известно, пе­риод интенсивной работы Пушкина над соз­даниемсобственного сказочного цикла. Сказ­ки для Пушкина были той творческой лабо­раторией, в которой он, постигая законы народно-сказочного мышления, подготавливал свои будущие формы литературного повест­вования, стремясь, по собственному призна­нию, выучиться говорить по ―сказочному, но не всказке. Этой способности Пушкин в полной мере достиг в «Капитанской дочке», чему ярким доказательством служит явная текстовая перекличка повествовательного сти­ля повести со стилем пушкинских сказок. Возьмем, к примеру, «Сказку о рыбаке и рыбке». Можно сравнить:

1.  «Сказка о рыбаке и рыбке»:

Рыбка: «Отпусти ты, старче, меня в мо­ре! //Дорогой за себя дам откуп п: // Откуп­люсь чем только пожелаешь».

Старик: «Бог с тобой, золотая рыбка! // Твоего мне откупа не надо; // Ступай се­бе в синее море, // Гуляй там себе на про­сторе».

2.  «Капитанская дочка» (глава «Приступ»):

Савельич: «Отец родной!.. Что тебе в смер­ти барского дитяти? Отпусти его; за него тебе выкуп дадут».

Пугачев: «Казнить, так казнить, миловать, так миловать. Ступай себе на все четыре стороны и делай что хочешь».

Таким образом, явные совпадения ―еще одно доказательство тому, что народно-ска­зочное эпическое миросозерцание, представ­ленное ситуацией благодарного помощника, послужило общей основой как для собствен­но сказочного творчества поэта, так и для сюжетно-образной ткани исторической пове­сти.

В 1830-е годы Пушкин стремился к тому простодушию, младенческой простоте вос­приятия действительности, которая свойствен­на именно народному взгляду на мир. Поэт пишет о «простодушии гения» (такой, по его представлению, гений Моцарта), об «иноче­ской простоте» исторических размышлений Карамзина, о «веселости» повестей Гоголя, «простодушной и вместе с тем лукавой. Пушкин прямо указывает на то, что в характере Пимена он отразил образ мыс­лей древнего летописца: «простодушие, уми­лительная кротость, нечто младенческое и вместе мудрое...» [1].

Эту простоту, живую непосредственность взгляда на явления действительности увидел Пушкин и в народной волшебной сказке. В прозе 1830-х годов отчетливо видны попытки писателя создать особую жанрово-стилевую общность. Существенное место в этой общности отводилось фольклорно-сказочной стилевой основе. Именно она, эта основа, чувствуется и в языке, сюжете «Повестей Белкина», композиционно объединенных об­разом простодушного рассказчика.

«Капитанская дочка» ―качественно новый этап в синтезировании Пушкиным литератур­ной и фольклорно-сказочной основы. Просто­душный, неофициальный взгляд на вещи, подкрепляемый непосредственными реминисценциями сказочного стиля, диалектически соединен здесь Пушкиным с высотой собст­венного исторического мышления. Очевидно, далеко не случаен тот факт, что в перечне статей, намечавшихся Пушкиным для журнала «Современник», названия «О Пугачеве» и «Сказки» стоят рядом.

Таков один из аспектов «скрытого», внут­реннего фольклоризма «Капитанской дочки».

Список литературы:

1. Всеволод Воеводин. Повесть о Пушкине. ―Л., 1966.
2. Повести о прозе / Шкловский В.Б. ―М.: Т. 2. ―М.: художественная литература, 1966. ―с. 463
3. Пушкин А.С. избранные сочинения / Сост. Н.А. Чечулина ―СПБ.,1968
4. Пушкин А.С. Полное собрание сочинений том четвертый ―Красноярск: «Универс», ПСК «Союз», 1999.
5. Светлое имя Пушкин / Сост., коммент. В.В. Кунина. ―М.: Правда; 1998. ―с. 606
6. Синявский А. (Абрам Терц) Путешествие на Черную речку. ―М., 2002
7. Смольников И.Ф. Путешествие Пушкина в Оренбургский край / Смольников И.Ф. ―М.: Мысль,1991. ― с. 271
8. Социальный протест в народной поэзии. Русский фольклор / Ред. А.А. Горелов ―Л.: «Наука», 1975.
9. Судьба Пушкина: роман ―исследование / Б. Бурсов. ―СПБ.: Сов. писатель, 1986. ―с. 512
10. Читая Пушкина / Вс. Рождественский ―СПБ.: Дет. Литература, 1962. ―с. 188