СПРАВЕДЛИВОСТЬ  КАК  ЦЕННОСТЬ  УГОЛОВНОГО  ПРОЦЕССА  РОССИИ

Зибров  Валерий  Анатольевич

магистрант  факультета  электронного  образования  ИСОиП  (филиал)  ДГТУ  в  г.  Шахты,  РФ,  г.  Шахты

E-mail:  Diva_2727@mail.ru

Цечоев  Валерий  Кулиевич

научный  руководитель,  д-р  юрид.  наук,  профессор  кафедры  «УПД»  ИСОиП  (филиал)  ДГТУ  в  г.  Шахты,  РФ,  г.  Шахты

Закрепление  в  законе  демократических  норм  далеко  не  всегда  гарантирует  демократичность  соответствующего  уголовного  процесса.  Данный  парадокс  хорошо  известен  истории  России.  В  действовавшем  ранее  УПК  РСФСР  1960  г.  был  закреплен  целый  ряд  демократических  принципов,  наличие  которых  должно  было  бы  свидетельствовать  о  демократичности  существовавшего  в  тот  период  уголовного  судопроизводства.  Однако  излишне  напоминать  то,  что  существовавший  тогда  процесс  был  далеко  не  демократичен,  так  как  «воплотил  многие  черты  розыскного  процесса».  К  примеру,  несмотря  на  закрепление  в  УПК  РСФСР  1960  г.  принципа  презумпции  невиновности  (ст.  13),  уголовный  процесс  отличался  обвинительным  уклоном,  предполагавшим  необходимость  обвиняемому  (подозреваемому)  обосновывать  свою  невиновность.  Провозглашение  принципа  равенства  прав  участников  судебного  разбирательства  (ст.  245  УПК  РСФСР  1960  г.)  вовсе  не  обозначало  того,  что  стороны  защиты  и  обвинения  были  действительно  равны,  поскольку  государственный  обвинитель  был  наделен  не  только  функцией  поддержания  обвинения  в  суде,  но  и  функцией  надзора  за  судом.  М.С.  Строгович  в  связи  с  этим  писал:  «Выступая  в  качестве  обвинителя  и  являясь  стороной  в  процессе,  прокурор,  в  силу  своих  обязанностей  надзора  за  законностью,  не  может  оставлять  без  внимания,  допущенные  в  судебном  разбирательстве  нарушения  закона,  независимо  от  того,  кому  —  обвинению  или  защите  —  непосредственно  вредят  эти  нарушения».  При  подобном  обосновании  надзорной  функции  прокурора  в  суде  обращалось  внимание  на  то,  что  «применительно  к  уголовным  делам  участие  прокурора  в  судебном  разбирательстве  имеет  своей  главной  целью  надзор  за  исполнением  законов  судом,  что  ради  этого  прокурор  поддерживает  обвинение».  То  есть  прокурор,  по  существу,  ставился  выше  суда,  а  учитывая,  что  прокурор  —  это  также  и  государственный  обвинитель  в  судебном  разбирательстве,  получалось,  что  все  судебное  разбирательство  приобретало  обвинительный  уклон.  Получалось  так,  что  одновременно  существовало  как  бы  два  уголовных  процесса:  один  в  идеальной  модели,  которая  была  закреплена  в  УПК  РСФСР,  а  другой  —  в  практике  правоохранительных  органов,  а  иногда  и  в  частных  (не  провозглашенных  в  качестве  принципов)  нормах.  Такое  положение  способствовало  формированию  у  правоприменителей  нигилизма  по  отношению  к  закону,  что  делало  принцип  законности  не  менее  умозрительным,  чем  другие  демократические  по  своей  сути  принципы  [1,  с.  98].

Собственно  такая  двойственность  в  тот  период  вполне  устраивала  государство,  которое  стремилось,  не  отказываясь  от  репрессий  инакомыслящих,  создавать  благоприятное  впечатление  для  мирового  сообщества.  Несмотря  на  то,  что  политическая  и  идеологическая  ситуация,  которая  была  причиной  названной  двойственности,  уже  в  прошлом,  мировосприятие,  и  в  частности  восприятие  уголовного  процесса,  осталось  прежним  у  значительного  числа  правоприменителей.  Именно  поэтому  вполне  справедливы  замечания  о  том,  что  по-прежнему  наблюдаются  в  практике  правоохранительных  органов  и  обвинительный  уклон,  и  целый  ряд  иных  пороков,  которые  были  свойственны  системе  уголовного  процесса  советского  периода.  Подтверждением  этого  являются  и  негативные  случаи  из  практики  правоохранительных  органов.

При  анализе  системы  уголовного  процесса  советского  периода  вполне  очевидным  становится  то,  что  основной  причиной  его  двойственности  является  наличие  провозглашенных  и  подразумеваемых  ценностей.  То  есть  провозглашаются  ценности  демократического  государства,  а  подразумеваются  ценности  инквизиционного  процесса,  свойственные  феодальной  монархии.  Привычка  к  этому  сохраняется,  к  сожалению,  и  в  настоящее  время,  свидетельством  чему  является  непохожесть  провозглашенного  уголовного  процесса  на  тот,  который  практикуют  конкретные  правоприменители  на  местах.  Провозглашенная  модель  уголовного  процесса  вполне  демократична  и  вполне  заслуживает  одобрения,  но  ее  демократические  черты  и  преимущества  достаточно  плохо  отображаются  в  повседневной  деятельности  правоохранительных  органов.  Складывается  впечатление,  что  созданы  и  существуют  две  реальности:  одна  —  виртуальная,  созданная  предписаниями  закона,  а  другая  —  существующая  в  практике  правоохранительных  органов,  которая  независима  от  первой  и  не  имеет  ее  достоинств.

Но,  конечно  же,  не  только  сила  традиции  восприятия  ведет  к  такой  двойственности.  Вполне  очевидно,  что  этому  в  немалой  мере  способствует  сложившееся  в  России  чинопочитание,  когда  даже  устное  указание  высокого  должностного  лица  значит  гораздо  больше,  чем  норма  закона.  Следствием  этого  чинопочитания  является  желание  выглядеть  как  можно  лучше,  что  приводит,  в  частности,  к  желанию  иметь  как  можно  лучшие  показатели,  невзирая  на  объективно  складывающуюся  ситуацию.  Так,  постоянно  идет  погоня  за  высокими  показателями  раскрываемости  преступлений,  которые  свидетельствуют  об  успешности  борьбы  с  определенными  видами  преступности.

Названная  двойственность  отображается,  прежде  всего,  на  ценностях  уголовного  процесса  соответствующего  периода  развития  России.  Так,  признанной  ценностью  ранее  действовавшего  уголовного  процесса  в  советский  период  развития  государства  была  истина.  Ее  поиск  определял  в  уголовном  процессе  все.  Это  был  тот  стержень,  вокруг  которого  вращалась  вся  судебная  система  и  все  правоохранительные  органы,  вовлекаемые  в  уголовное  судопроизводство.  Примечательно  при  этом  то,  что  данная  ценность  в  уголовно-процессуальном  законодательстве  не  провозглашалась  в  качестве  принципа.  Хотя  и  в  учебниках  уголовного  процесса,  и  в  монографиях  истина  провозглашалась,  чуть  ли  не  краеугольным  принципом,  на  котором  строилась  вся  система  уголовного  судопроизводства  того  периода.  Так,  М.С.  Строгович  писал:  «Цель  советского  уголовного  процесса  —  установление  истины  по  уголовному  делу,  изобличение  и  наказание  совершившего  преступление  лица  и  ограждение  невиновного  человека  от  неосновательного  обвинения  и  осуждения».  Т.Н.  Добровольская  также  отмечала:  «Установление  истины  по  делу  —  это,  несомненно,  прежде  всего,  цель  советского  уголовного  судопроизводства...».  Данные  высказывания  в  полной  мере  отображали  ту  ситуацию,  которая  сложилась  в  уголовном  процессе  в  тот  период,  т.  е.,  несмотря  на  отсутствие  законодательного  закрепления  истины  в  качестве  цели  или  принципа  уголовного  судопроизводства,  она,  тем  не  менее,  все  равно  провозглашалась  таковой.  Причем  делалось  это  безапелляционно,  как  вполне  очевидный,  не  могущий  подвергаться  сомнению  факт.  Причина  этого  кроется  в  идеологическом  значении  данной  ценности  для  уголовного  судопроизводства.  Не  случайно  всякая  критика,  которой  ставилось  под  сомнение  значение  истины,  редакционной  статьей  «Еще  раз  об  истине  в  правосудии»,  опубликованной  24  мая  1962  г.  в  газете  «Известия»,  признавалась  недопустимой.  Именно  поэтому  у  правоприменителя  были  все  основания  считать,  что  право  есть  писаное,  а  есть  неписаное,  которое  доводится  через  редакционные  статьи  газет,  высказывания  высших  должностных  лиц  и  даже  через  указания  непосредственного  начальства.  При  этом  право  неписаное  даже  более  значимо,  поскольку  может  самым  непосредственным  образом  отобразиться  на  судьбе  конкретного  правоприменителя.

Видимо,  этим  объясняется  то,  что  не  закрепленные  в  нормах  права  ценности  для  правоприменителей  представляются  более  значимыми,  чем  те,  которые  закреплены  в  законе.  Более  того,  с  течением  времени  они  начинают  восприниматься  так,  будто  бы  такое  закрепление  в  законе  имелось.  Именно  это  в  настоящее  время  наблюдается  по  отношению  к  истине.  Данная  ценность  неписаного  уголовно-процессуального  права  советского  периода  воспринимается  в  настоящее  время  так,  будто  она  была  закреплена  в  качестве  принципа  в  действовавшем  ранее  уголовно-процессуальном  законодательстве.  Однако  этого,  как  было  сказано  выше,  не  было.  В  связи  с  этим  требование  ввести  понятие  истины  в  качестве  принципа  или  просто  иное  положение,  раскрывающее  это  понятие,  в  уголовно-процессуальное  законодательство  представляется  излишним.  При  этом  никто  не  оспаривает  гносеологического  значения  понятия  истины  для  уголовного  процесса,  и  в  частности  для  процесса  доказывания.  Но  такое  признание  вовсе  не  предполагает,  что  этого  достаточно  для  включения  данного  понятия  в  какую-либо  норму  закона.  Ведь  никто  не  отрицает  необходимость  процесса  мышления  для  вынесения  решений  по  конкретному  уголовному  делу,  но  это  ведь  не  означает,  что  необходимо  закрепить  в  нормах  уголовно-процессуального  права  понятие  «процесс  мышления».  Абсолютизация  истины  как  ценности  уголовного  процесса,  которую  может  повлечь  за  собой  закрепление  его  в  законе,  может  привести  к  нежелательным  для  уголовного  процесса  последствиям,  когда  поиск  истины  во  что  бы  то  ни  стало  может  стать  причиной  негативных  явлений  (в  частности,  обвинительного  уклона)  [2,  с.  52].

В  определении  истины  как  цели  уголовного  процесса  скрыта  некоторая  ущербность,  состоящая  в  том,  что  на  вопрос  о  том,  для  чего  необходимо  проводить  все  сложные  процедуры,  которые  предусмотрены  Законом,  следует  ответ,  что  это  нужно  для  того,  чтобы  установить  истину.  Но  ведь  вполне  очевидно,  что  это  не  так.  Само  установление  истины  является  лишь  промежуточным  этапом,  который  предполагает  еще  один  шаг  —  вынесение  решения.  То  есть  истина  —  это  не  цель,  а  лишь  основание  для  вынесения  отдельных,  далеко  не  всех,  решений  в  уголовном  процессе.  Целью  все  же  является  решение,  которое  должно  быть  справедливым,  что  следует  из  ст.  297  УПК  РФ,  где  в  ч.  1  сказано:  «Приговор  суда  должен  быть  законным,  обоснованным  и  справедливым».  Следовательно,  справедливость  —  это  то,  что  законодатель  ожидает  от  приговора,  это  та  цель,  на  достижение  которой  он  ориентирует  участников  уголовного  судопроизводства.  При  этом  справедливость  не  отрицает  истины,  поскольку  предполагает,  что  в  целом  ряде  случаев,  правда,  не  во  всех,  достижение  справедливости  возможно  через  посредство  достижения  истины.  Однако,  как  это  уже  неоднократно  говорилось,  истина  —  это  далеко  не  единственный  путь,  посредством  которого  может  быть  достигнута  справедливость.  Так,  в  соответствии  со  ст.  25  УПК  РФ:  «Суд,  а  также  следователь  с  согласия  руководителя  следственного  органа  или  дознаватель  с  согласия  прокурора  вправе  на  основании  заявления  потерпевшего  или  его  законного  представителя  прекратить  уголовное  дело  в  отношении  лица,  подозреваемого  или  обвиняемого  в  совершении  преступления  небольшой  или  средней  тяжести,  в  случаях,  предусмотренных  статьей  76  Уголовного  кодекса  Российской  Федерации,  если  это  лицо  примирилось  с  потерпевшим  и  загладило  причиненный  ему  вред».  То  есть  вполне  очевидно,  что  какая-либо  истина  в  этом  случае  не  устанавливается,  тем  не  менее,  справедливость  достигается.  Истина  может  остаться  неустановленной  и  в  случае  вынесения  оправдательного  приговора,  поскольку  «оправдательный  приговор  постанавливается  тогда,  когда  виновность  лица  не  доказана,  в  том  числе  и  потому,  что  у  судей  остались  «неустранимые  сомнения  в  виновности  лица»  [3,  с.  254].  То  есть  если  считать,  что  справедливость  приговора  —  это  цель,  которая  ставится  перед  всей  системой  правосудия,  то  истина  —  это  лишь  этап  в  достижении  этой  цели,  который  в  отдельных  случаях  может  оказаться  излишним.

Вполне  очевидно  то,  что  само  по  себе  обладание  истиной  может  и  не  стать  основой  вынесения  справедливого  приговора  или  какого-либо  иного  процессуального  решения.  К  сожалению,  такая  практика  имеется,  и  состоит  она  в  том,  что  «неудобная»  истина  попросту  игнорируется  в  случаях  злоупотреблений  со  стороны  отдельных  должностных  лиц,  наделенных  властными  процессуальными  полномочиями.  Поэтому  истина  —  это  вовсе  не  гарантия  законности,  обоснованности  и  справедливости  суда,  она  также  не  способна  оградить  гражданина  от  возможности  злоупотреблений  в  его  отношении  со  стороны  отдельных  должностных  лиц,  обладающих  властными  полномочиями.  Конечно  же,  ее  можно  рассматривать  как  предпосылку  для  вынесения  законного,  обоснованного  и  справедливого  приговора,  но  только  в  том  случае,  если  к  тому  будет  добрая  воля  должностного  лица,  на  которое  возложено  полномочие  по  вынесению  соответствующего  процессуального  решения.  Кроме  того,  как  было  сказано  выше,  в  отдельных,  предусмотренных  законом  случаях  вынесение  справедливого  решения  возможно  и  без  установления  истины.

Следовательно,  не  установление  истины,  а  вынесение  справедливого  приговора  или  иного  процессуального  решения  должно  быть  ценностью  для  современного,  демократического  уголовного  процесса.  Сама  по  себе  истина  не  может  гарантировать  прав  и  свобод  гражданина,  а  вот  справедливое  решение  само  по  себе  уже  предполагает  то,  что  права  и  свободы  соблюдены,  а  также  учтены  законные  интересы.  По  этой  причине  акцент  в  определении  ценностей  действующего  уголовного  процесса  должен  ставиться  именно  на  справедливости  как  одном  из  критериев,  который  предъявляется  к  выносимым  судом  приговорам.  Причем  правильным  было  бы  распространить  действие  данного  критерия  также  и  на  все  иные  процессуальные  решения,  принимаемые  на  всех  стадиях  уголовного  процесса,  а  не  ограничиваться  только  приговором  суда.  Ведь  для  того,  чтобы  добиться  справедливости  приговора,  иногда  необходимо,  чтобы  и  все  предшествовавшие  ему  процессуальные  решения,  которые,  по  существу,  и  обеспечили  ему  справедливость,  сами  были  справедливыми.  Ведь  их  ущербность  с  позиций  справедливости  в  отдельных  случаях  может  негативно  отображаться  на  выносимом  судом  приговоре,  приводя  его  в  несоответствие  с  критерием  справедливости.

Справедливыми  должны  быть  не  только  решения,  но  и  все  действия,  выполняемые  в  рамках  уголовного  процесса.  Особенно  это  касается  действий  лиц,  имеющих  властные  полномочия.  Это  обусловлено  тем,  что  вся  процессуальная  деятельность  направлена  на  последующее  вынесение  судом  справедливого  приговора.  Достаточно  сложно  добиться  вынесения  судом  справедливого  приговора,  если  его  вынесение  предварялось  совершением  действий,  не  соответствующих  критерию  справедливости.  По  этой  причине  представлялось  бы  правильным,  чтобы  требование  справедливости  распространялось  также  и  на  все  выполняемые  в  рамках  уголовного  процесса  действия,  на  всю  деятельность  участников  уголовного  судопроизводства,  в  особенности  на  деятельность  тех  из  них,  на  кого  законом  возложены  властные  полномочия.  Поэтому  представлялось  бы  правильным  определять  справедливость  как  один  из  принципов  уголовного  судопроизводства.  В  связи  с  этим  следовало  бы  ввести  положение  о  справедливости  как  требовании,  предъявляемом  к  процессуальным  решениям  и  всей  процессуальной  деятельности,  в  гл.  2  УПК  РФ.  Это  позволило  бы  четко  определить  ценности  и  ориентиры  в  уголовном  процессе.

Список  литературы:

1. Александров  А.С.  Принципы  уголовного  процесса  //  Уголовный  процесс  России  /  Под  ред.  В.Т.  Томина.  Юрайт,  2013.  —  279  с.
2. Кожевников  С.Н.,  Кузнецов  А.П.  Общеправовые  и  отраслевые  принципы:  сравнительный  анализ  //  Юрист.  М.,  —  2013.  —  №  6.  —  124  с.
3. Уголовный  процесс:  учебник  для  вузов  /  под  ред.  Б.Б.  Булатова,  А.М.  Баранова.  2-е  изд.,  перераб.  и  доп.  М.:  Юрайт  :  Высшее  образование,  2013  г.  —  623  с.