ОБ  УГОЛОВНО-ПРАВОВЫХ  СРЕДСТВАХ  ПРОТИВОДЕЙСТВИЯ  СУДЕБНОМУ  ПОДЛОГУ

Страданченко  Сергей  Георгиевич

магистрант  факультета  электронного  образования  ИСОиП  (филиал)  ДГТУ  в  г.  Шахты,  РФ,  г.  Шахты

E-mail:  Diva_2727@mail.ru

Кириленко  Виктория  Сергеевна

научный  руководитель,  канд.  юрид.  наук,  доцент  кафедры  «УПД»  ИСОиП  (филиал)  ДГТУ  в  г.  Шахты,  РФ,  г.  Шахты

Исключительная  значимость  правосудия  как  гаранта  прав  и  свобод  человека,  роль  суда  как  арбитра  в  спорах  граждан  с  государством,  острая  конфликтность  интересов  (а  нередко  и  популярность)  субъектов,  вовлекаемых  в  орбиту  судебной  деятельности,  предопределяют  и  повышенную  уязвимость  правосудия,  его  способность  становиться  мишенью  криминального  воздействия  [3;  с.  67].

Вполне  закономерным  поэтому  выглядит  существование  в  Особенной  части  действующего  Уголовного  кодекса  РФ  главы  31  «Преступления  правосудия»,  запреты  которой  призваны  «обеспечить  предпосылки,  нормальное  осуществление,  а  также  претворение  в  жизнь  результатов  охранительной,  познавательно-правоприменительной,  процессуально-упорядоченной  деятельности  суда  и  содействующих  ему  органов  и  лиц».

Вместе  с  тем  тщательный  анализ  содержания  названной  главы  позволяет  заметить  некоторый  перекос  в  уголовно-правовой  охране  правосудия,  заключающийся  в  том,  что  таковое  защищается  преимущественно  от  внешнего  общественно  опасного  на  него  воздействия.  На  наш  взгляд,  нетрудно  связать  подобное  положение  с  результатами  начавшейся  в  начале  90-х  гг.  XX  в.  судебной  реформы.  Вероятно,  на  заре  таковой  ее  авторы  и  идеологи  менее  всего  были  озабочены  проблемой  противодействия  злоупотреблениям  судебной  властью.  Выдвигались  несколько  иные  задачи  —  создать,  по  сути,  с  нуля  «независимый,  свободный  от  корыстных  интересов,  политических  симпатий  и  идеологических  предубеждений  суд,  выступающий  гарантом  законности  и  справедливости».  Одним  из  средств  создания  такого  суда  в  свете  планируемой  тогда  судебной  реформы  должно  было  стать  в  перспективе  «создание  независимой  и  влиятельной  судейской  корпорации,  гарантирование  процессуальной  самостоятельности  работников  юстиции  и  их  достойного  материально-бытового  и  социального  обеспечения».

Неудивительно,  что  в  отсутствие  независимого  суда  молодая  российская  демократия  в  начале  90-х  гг.  прошлого  века  была  занята  его  созданием  и  построением,  а  не  защитой  правосудия  от  различных  форм  его  разложения  изнутри  и  отнюдь  не  охраной  его  авторитета  от  профессиональных  деформаций  служителей  Фемиды.  Неслучайно  в  одном  из  вариантов  проекта  УК  РФ  предлагалось  исключить  из  уголовного  законодательства  даже  состав  вынесения  заведомо  неправосудного  судебного  акта.

Сыграли  ли  свою  роль  законодательные  традиции,  возобладал  ли  здравый  смысл,  но  соответствующая  норма  нашла  все  же  закрепление  в  ст.  305  теперь  уже  функционирующего  Уголовного  кодекса  Российской  Федерации.  Но  она  остается  чуть  ли  не  единственной  статьей,  специально  рассчитанной  на  случаи  судебного  злоупотребления,  притом  что  последние  далеко  не  исчерпываются  вынесением  неправосудных  судебных  решений.

Так,  в  главе  31  УК  РФ  не  предусмотрено  каких-либо  специальных  мер  воздействия  на  судей,  виновных  в  фальсификации  доказательств,  подделке  протоколов  судебных  заседаний,  иных  материалов  дела.  В  то  же  время  в  ходе  проведенного  нами  опроса  среди  лиц,  имеющих  юридическое  образование,  выяснилось,  что  15  %  респондентов  считают  подобные  деяния  одной  из  самых  распространенных  форм  дисфункции  правосудия  <5>.  О  типичности  и  распространенности  фактов  судебных  подлогов  свидетельствуют  и  данные  практики  привлечения  судей  к  дисциплинарной  ответственности  <6>.

Причем,  если  при  оценке  тяжести  проступка  судьи,  выразившегося  в  грубом  нарушении  процессуальных  сроков  рассмотрения  гражданско-правовых  и  иных  категорий  споров,  для  выбора  к  нему  меры  дисциплинарного  воздействия  квалификационные  коллегии  учитывают  наличие  или  отсутствие  существенного  нарушения  прав  участвующих  в  деле  лиц  и  уже  в  зависимости  от  этого  налагают  предупреждение  или  досрочно  прекращают  полномочия,  то  фальсификация  стабильно  оценивается  в  качестве  действия,  не  совместимого  с  высоким  званием  судьи.

Эти  данные,  однако,  подтверждают  и  то,  что  реакцией  на  допущенные  судьями  подлоги  в  основном  является  привлечение  их  лишь  к  дисциплинарной  ответственности.  К  данному  выводу  позволяют  прийти  и  некоторые  официальные  заявления  руководителей  органов  судейского  сообщества.

Так,  выступая  с  отчетным  докладом  о  деятельности  Высшей  квалификационной  коллегии  судей  РФ  на  VI  Всероссийском  съезде  судей,  ее  Председатель  судья  Верховного  Суда  РФ  В.В.  Кузнецов  сообщил,  что  «в  большинстве  случаев  дисциплинарными  проступками  судей  и  руководителей  судов  признавались  грубые  или  систематические  нарушения  процессуальных  законов,  повлекшие  волокиту  при  рассмотрении  судебных  дел,  фальсификация  правовых  актов,  недостойное  поведение».

В  подобных  условиях  такого  рода  проявления  дисфункции  правосудия,  как  судебный  подлог,  неизбежно  порождают  убеждение  в  недостаточности  уголовно-правовых  средств  реагирования  на  противодействие  правосудию  изнутри.

По  непонятным  причинам  российский  законодатель  даже  не  включает  представителей  судейского  корпуса  в  число  субъектов,  подлежащих  ответственности  за  фальсификацию  доказательств.  Не  отвечает  он  и  на  сигналы  представителей  отраслевой  науки,  призывающих  его  дать  должную  оценку  такого  рода  общественно  опасным  деяниям  вершителей  правосудия,  внеся  коррективы  в  редакцию  ст.  303  УК  РФ  (в  основном  в  ее  часть  2).

Конечно  же,  у  правоприменителя  в  резерве  для  случаев  судебного  подлога  имеется  запрет,  предусмотренный  ст.  292  УК  РФ,  устанавливающий  ответственность  за  служебный  подлог  для  любого  должностного  лица,  безотносительно  от  характера  выполняемой  им  функции  в  механизме  функционирования  публичной  власти,  и  в  этом  смысле  являющийся  общей  нормой  по  отношению  к  ст.  303  Кодекса.  Однако  нельзя  забывать  о  том,  что  ч.  1  ст.  292  УК  РФ  устанавливает  более  жесткие  требования  для  привлечения  к  уголовной  ответственности,  указывая  в  качестве  обязательных  признаков  основного  состава  служебного  подлога  наличие  в  деянии  виновного  корыстной  или  иной  личной  заинтересованности.  Запреты  же  главы  31  Кодекса  построены  по  совершенно  иной  логике  —  в  силу  того,  что  их  нарушение  затрагивает  крайне  важные  интересы  личности,  общества  и  государства.  Сам  по  себе  умышленный  характер  посягательства  на  интересы  правосудия  уже  в  большинстве  случаев  является  достаточным  для  признания  его  преступным,  независимо  от  мотивов  или  целей  поведения  виновного,  выведенных  за  рамки  оснований  наступления  уголовной  ответственности  по  нормам  указанной  главы.  Подобное  наблюдается  и  в  случае  конструирования  ответственности  за  фальсификацию  доказательств  по  гражданскому  (ч.  1  ст.  303)  или  уголовному  (ч.ч.  2,  3  ст.  303)  делу.  Отсюда  непонятным  и  необъяснимым  становится  усложнение  (в  виде  увеличения  числа  обязательных  признаков  состава)  и  тем  самым  установление  более  льготного  режима  ответственности  для  тех  лиц,  аналогичные  деяния  которых  в  глазах  профессионального  сообщества  и  населения  в  целом  объективно  оцениваются  как  наиболее  опасные  [1;  с.  78].

Несправедливость  регламентации  ответственности  за  фальсификацию  доказательств  проявляется  не  только  в  неравенстве  оснований  уголовной  ответственности  за  подобное  деяние  для  различных  участников  судопроизводства.

Не  менее  рельефно  она  отражается  в  разнице  типового  наказания,  которое  может  быть  назначено  за  фальсификацию  доказательств  судье  по  ч.  2  ст.  292  и  следователю  по  ч.ч.  2  либо  3  ст.  303  УК  РФ.  Диссонанс  стал  особенно  заметным  после  внесения  в  ч.  2  ст.  303  УК  РФ  изменений  Федеральным  законом  от  4  марта  2013  г.  №  23-ФЗ  «О  внесении  изменений  и  дополнений  в  статьи  62  и  303  Уголовного  кодекса  Российской  Федерации  и  Уголовно-процессуальный  кодекс  Российской  Федерации»  [2;  с.  45]  Согласно  этому  Закону,  даже  за  неквалифицированную  фальсификацию  доказательств  по  уголовному  делу,  совершенную  следователем,  может  быть  назначено  основное  наказание  до  пяти  лет  лишения  свободы,  в  то  время  как  максимальное  основное  наказание  за  служебный  подлог  по  ч.  2  ст.  292  УК  РФ  осталось  прежним  —  до  четырех  лет  лишения  свободы.

Еще  менее  адекватной  выглядит  законодательная  оценка  совершенной  судьей  фальсификации  доказательств,  повлекшей  тяжкие  последствия,  поскольку  ч.  3  ст.  303  УК  РФ,  позволяющая  назначить  отдельным  участникам  уголовного  судопроизводства  со  стороны  обвинения  и  защиты  за  такого  рода  деяние  до  семи  лет  лишения  свободы,  к  судье-фальсификатору  также  неприменима.

Более  прогрессивным  представляется  в  данном  отношении  Уголовный  кодекс  Латвийской  Республики,  который  в  ст.  289  «Фальсификация  доказательств»  относит  к  специальным  субъектам  фальсификации  не  только  лиц,  производящих  досудебное  расследование,  но  и  судей.

Судья  назван  в  числе  лиц,  подлежащих  ответственности  за  фальсификацию  доказательств  по  уголовному  делу,  и  в  УК  Республики  Беларусь  (ч.  2  ст.  395).

Но  все  же  заметим,  что  даже  реализация  вышеуказанного  предложения  ученых  о  дополнении  ст.  303  УК  РФ  не  решила  бы  всех  проблем  уголовно-правовой  оценки  судебного  подлога.  Последний,  будучи  во  всех  случаях  подрывом  правосудия  изнутри,  не  всегда  связан  с  искажением  доказательственной  информации.  Судьями  подделываются  и  иные  документы  вплоть  до  самих  судебных  решений.  А  это  не  менее  опасно,  чем  фальсификация  доказательств,  в  т.  ч.  и  по  уголовному  делу.  Считаем  поэтому  вполне  уместной  постановку  перед  законодателем  и  научной  общественностью  вопроса  о  целесообразности  конструирования  самостоятельного  состава  судебного  подлога.

Отсутствие  такого  состава  в  современном  УК  порождает  гораздо  более  серьезные  проблемы,  не  исчерпываемые  только  очевидной  несправедливостью  оценки  искажений  судьями  доказательственной  информации  по  ст.  292  УК  РФ  вместо  требуемой  ст.  303  УК  РФ.  Так,  например,  пробельность  регулирования  уголовной  ответственности  судей  за  подлог  любых  материалов  дела,  включая  и  судебные  акты,  порождает  на  практике  и  более  опасное  явление  —  расширение  сферы  действия  ст.  305  УК  РФ  и  ее  применение  при  оценке  тех  ситуаций  судейских  злоупотреблений,  для  которых  она  явно  не  рассчитана.

Так,  Кассационным  определением  Судебной  коллегии  по  уголовным  делам  Верховного  Суда  РФ  от  31  мая  2010  г.  был  оставлен  без  изменения  приговор  Алтайского  краевого  суда,  которым  судья  районного  суда  Л.  была  осуждена  за  совокупность  двух  преступлений,  предусмотренных  ч.  1  ст.  305  УК  РФ.  В  обоих  случаях  осужденной  без  возбуждения  гражданских  дел,  без  проведения  судебных  разбирательств  были  полностью  сфальсифицированы  материалы  таких  дел,  включая  и  два  судебных  решения,  по  одному  из  которых  был  установлен  факт  владения  гражданином  трактором  на  праве  собственности,  а  по  другому  признано  право  собственности  на  самособранные  из  узлов  и  агрегатов  автомобили  с  возложением  на  органы  ГИБДД  обязанности  по  их  постановке  на  регистрационный  учет  с  выдачей  государственных  номерных  знаков.  Обосновывая  абсолютную  подложность  материалов  гражданских  дел,  суд  сослался  в  приговоре  на  доказательства,  свидетельствующие  о  том,  что  сфальсифицированные  Л.  дела  в  архиве  районного  суда  отсутствовали,  равно  как  отсутствовали  в  журналах  учета  суда  сведения  о  поступлении  исковых  заявлений,  факт  рассмотрения  которых  был  отражен  в  изготовленных  судьей  фальшивых  решениях.

Думается,  с  точки  зрения  здравого  смысла  оценка  действий  осужденной  в  приведенном  примере  по  двум  эпизодам  ч.  1  ст.  305  УК  является  социально  оправданной,  потому  что  уж  слишком  несправедливой  и  явно  недостаточной  была  бы  квалификация  содеянного  по  ч.  1  ст.  292  УК  РФ.  Но  возможно  ли  в  угоду  здравому  смыслу  и  житейской  логике  отступление  от  принципа  законности,  который  является  ведущим  принципом  права  вообще  и  отрасли  уголовного  права  в  частности  (ст.  3  УК  РФ)?  И  возможно  ли  оправдать  аналогию  норм  Особенной  части  какими-то  рациональными  аргументами?  Бесспорно,  ответы  на  поставленные  вопросы  должны  быть  отрицательными.

В  приведенном  примере  ч.  1  ст.  305  УК  РФ  при  квалификации  деяний  осужденной  была  применена  явно  по  аналогии,  поскольку  вынесение  заведомо  неправосудного  судебного  акта,  как  справедливо  замечено  в  юридической  литературе,  представляет  собой  его  несоответствие  «фактическим  обстоятельствам  юридического  конфликта,  подлежащего  судебному  разрешению,  и  выраженного  в  неправильном  применении  норм  материального  и  (или)  процессуального  права»,  но  при  принципиальном  использовании  судебной  процедуры.  При  подлоге  судебная  процедура  не  используется  вовсе.  При  неправосудии  виновный  эксплуатирует  свое  положение  при  отправлении  правосудия.  Однако  при  подлоге  происходит  эксплуатация  властных  и  технических  возможностей  доступа  к  тем  или  иным  ресурсам  органа  судебной  системы  —  например,  доступ  к  бланкам  судебных  документов,  печатям  суда  и  проч.

При  неправосудии  необходимым  условием  констатации  такового  выступает  отмена  вышестоящим  судом  того  судебного  Постановления,  о  заведомой  незаконности  которого  поднимается  вопрос  в  отдельно  взятом  случае,  на  что,  кстати,  абсолютно  правильно  было  обращено  внимание  в  письме  Высшей  квалификационной  коллегии  судей  РФ  от  21  июля  2010  г.  №  ВКК-ИП  389/10  и  Постановлении  Конституционного  Суда  РФ  от  18  октября  2011  г.  №  23-П,  которым  были  признаны  не  соответствующим  Конституции  РФ  взаимосвязанные  положения  ст.  ст.  144,  145  и  448  УПК  РФ,  п.  8  ст.  16  Закона  РФ  «О  статусе  судей  в  Российской  Федерации»  в  той  мере,  в  какой  этими  положениями  допускается  возбуждение  в  отношении  судьи  уголовного  дела  по  признакам  преступления,  предусмотренного  ст.  305  УК  РФ,  в  случае,  когда  соответствующий  судебный  акт,  вынесенный  этим  судьей,  вступил  в  законную  силу  и  не  отменен  в  установленном  процессуальным  законом  порядке.

Примечательно,  что  в  приведенном  выше  случае  осужденная  указывала  в  кассационной  жалобе  на  то,  что  неправосудные  судебные  акты,  вынесение  которых  было  ей  инкриминировано  по  двум  эпизодам  ст.  305  УК  РФ,  не  отменены.  Но  отмены  фальшивых  судебных  актов  для  вменения  соответствующего  деяния  судье  и  не  требуется,  поскольку  они,  не  будучи  промежуточными  или  итоговыми  результатами  отправления  правосудия,  изначально,  априори  не  имеют  юридической  силы.  Другое  дело  —  объективированный  вовне  результат  неправосудия.

Приведенный  конкретный  пример  из  практики  высшего  органа  системы  судов  общей  юрисдикции  наиболее  наглядно  иллюстрирует  ущербность  отсутствия  в  рамках  главы  31  УК  РФ  специальной  нормы,  посвященной  судебному  подлогу.  Конструирование  подобной  нормы  могло  бы,  на  наш  взгляд,  стать  одним  из  шагов  на  пути  преодоления  в  названной  главе  диспропорции  между  охраной  правосудия  от  негативного  влияния  на  него  извне  и  разрушением  системы  изнутри.

Список  литературы:

1. Благодарь  И.С.  Фальсификация  доказательств:  ответственность  и  вопросы  квалификации:  Автореф.  дис.  ...  канд.  юрид.  наук.  М.,  2008.
2. Карташов  А.Ю.  Уголовная  ответственность  за  вынесение  заведомо  неправосудных  приговора,  решения  или  иного  судебного  акта:  Автореф.  дис.  ...  канд.  юрид.  наук.  Ставрополь,  2004.
3. Лопатин  К.Г.  Уголовная  ответственность  за  фальсификацию  доказательств  по  уголовному  праву:  Автореф.  Дис.  ...  канд.  юрид.  наук.  Красноярск,  2006.