ОДИН ВОПРОС ФЕНОМЕНОЛОГИИ ВОСПРИЯТИЯ

Ковач Вадим Андреевич

cтудент 4 курса, УрФУ, г Екатеринбург

Гончаренко Кристина Николаевна

студент 1 курса магистратуры, УрФУ, г. Екатеринбург

E-mail: KrisGoncharenko@weburg.me

Возможно ли обонять и ощущать вкус собственного тела не только снаружи, но и изнутри? В данной статьемы принимаемся за ответ на этот вопрос. Предварительно необходимо сказать, что указанный выше вопрос крайне сложный, а значит мы не можем в рамках небольшой статьи претендовать на достаточно полное его раскрытие, тем более на окончательный ответ. Основная цель данной работы, как она нами понимается, показать, как именно мы склонны отвечать на поставленный вопрос, а так же и показать, как именно мы этот вопрос понимаем.

Представляется целесообразным начать непосредственно с нашего понимания поставленного вопроса. Вопрос вынесен в заглавие и сформулирован весьма и весьма просто. У всякого достаточно хорошо владеющего русским языком человека некоторое предварительное понимание вопроса возникает сразу же после его прочтения. Но это первичное понимание не может быть названо иначе, нежели пониманием предварительным. Почему? Потому что такое понимание скорее всего и в большинстве случаев окажется всего лишь пониманием предложения-вопроса, а не пониманием вопроса как вопроса философского, то есть как такой проблемы, которая заведомо требует собственного решения. Итак, понять поставленный в заглавии вопрос здесь значит сформулировать философскую проблему, которая за этим вопросом скрывается, в явном виде. Мы попробуем сделать это проясняя и осмысляя уже имеющуюся у нас формулировку.

Прежде всего мы рассмотрим какие именно понятия содержатся в нашем вопросе, какие отношения между этими понятиями предполагаются уже известными (в рамках наших вопросов) и о каких отношениях между ними предполагается узнать, на вопросы отвечая. Нам необходимо постараться не свести наше небольшое исследование к чисто логическим (лингвистическим) манипуляциям; последнее означает, что наше рассуждение в конечном счете должно показывать (выявлять) феномены, то есть объекты, предположительно, принципиально отличные от лингвистических объектов.

Итак, в предложении мы находим следующие понятия: чувственность, тело, свое. Из перечисленных понятий наименее абстрактным, наиболее известным и знакомым всякому человеку понятием, как нам представляется, является чувственность. Всякий человек, даже если он не способен дать строгое определение чувственности, достаточно близко знаком с самим феноменом чувственности. Даже если он не может объяснить, что значит чувствовать, то самим чувствованием знаком необходимо. Можно быть неспособным объяснить что значит видеть или осязать, нельзя быть неспособным ощущать, а следовательно если некто является живым существом, то он как минимум осязает (хотя и другие чувства могут отсутствовать). Наше собственное тело дано нам преимущественно, если не исключительно, посредством нашей чувственности, поэтому обратимся к более строгим и общим определениям чувственности, нежели обыденные интуиции.

Иммануил Кант в «Критике чистого разума» определяет чувственность следующим образом: «Способность (восприимчивость) получать представления тем способом, каким предметы воздействуют на нас, называется чувственностью» [3, с. 63]. Приведем еще одну значимую для нас цитату: «Действие предмета на способность представления, поскольку мы подвергаемся воздействию его, есть ощущение» [3, с. 63].  В тексте «Критики…» сначала дается определение чувственности, а затем уже ощущения. Заметим, что подобный порядок изложения не совпадает с порядком исследования. Кант так или иначе продолжает перипатетическую линию в философии и проводит исследование в согласии со многими методологическими установками Аристотеля. Одним из таких методологических (и философских) принципов является приоритет действительного над возможным, то есть для того, чтобы перейти к обсуждению возможности, мы должны сначала указать на действительность. Иными словами, возможно только то, что действительно. Последнее значит, что мы необходимо вначале имеем дело с ощущением (действительность), как «действием предмета на способность представления», а затем уже переходим к чувственности (возможности), как «способности получать представления тем способом, каким предметы воздействуют на нас».   

Данная процедура определения чувственности носит строго аналитический характер. По сути своей Кантов способ определения чувственности сводится к следующему: сначала берется интересующий нас целостный феномен, а потом он анализируется, то есть расчленяется, разбирается на составные части. Как показывает Кант, данный аналитический метод весьма плодотворен, но только при грамотном, корректном применении. Для успешного осуществления рассматриваемой процедуры нам необходимо не только строго определять то, с чем мы работаем, но и при осуществлении членения, то есть при переходе от целого к части, не упускать из виду целое. Необходим удерживать внимание изучаемом феномене в целом нам даже в том случае, если мы полагаем, что само это целое может быть редуцировано к набору собственных частей.  Так, рассмотрение таких частей феномена восприятия как Кантовы чувственность и ощущение необходимо должно производиться «с оглядкой» на само восприятие, которое в себе самом не расчленено.

 Попробуем обратиться к самому ощущению. Возьмем, например, осязание. Когда я прикасаюсь к клавиатуре, то чувствую, что она гладкая, теплая, твердая. В рамках осязания я могу различить: «гладкое», «теплое», «твердое». В моем осязании нет клавиатуры, но есть «гладкость», «теплота», «твердость». Последние — не сами по себе, но я знаю, что они есть. «Вот гладкость», «вот теплота», «вот твердость» — это не то же самое, что ощущаемые качества. Другими словами — в этом ощущении (осязательном) нам даны перечисленные качества, мы сознаем их так, но при способны различить «вот гладкое» и «гладкое». Естественно, для того, чтобы имело место «вот гладкое», должно быть и некоторое условие, без которого оно никогда бы не могло быть. Если осязать нечем, то не может быть и осязания. Действительно, осязание имеет место тогда и только тогда, когда помимо гладкости есть нечто, способное эту гладкость воспринять, способность осязать, восприимчивость (как сказал бы Кант). Однако, мы уже несколько отошли от «Критики чистого разума». Очевидно, что восприимчивость (способность осязать), на которую мы указали, является вовсе не возможностью, но действительностью. Мы ведь говорим об актуальном феномене осязания и его конкретных частях, стараясь не переходить к абстракциям.

Сделав, казалось бы, лишь шаг от «Критики чистого разума», мы, сами для себя незаметно, вернулись к знаменитому трактату Аристотеля «О Душе». Далее станет ясно, что Аристотель понимает способность воспринимать как некоторый орган, но, в отличие от нас, считает этот орган возможностью, а не действительностью. «…Теплое-холодное, сухое-влажное…Орган, воспринимающий эти свойства, — орган осязания, в котором прежде всего находится это так называемое чувство осязания, — есть часть тела, которая в возможности такова, [каково ощущаемое в действительности]… то, что воздействует на орган, делает его таким, каково само воздействующее в действительности, потому что он таков в возможности» [1, с. 419] , «…орган осязания находится внутри» [1, с. 421], «…осязаемое же мы ощущаем не через среду, а вместе со средой…» [1, с. 420]. «Орган осязания» у Аристотеля так или иначе оказывается неорганичен, нематериален. Это скорее формальная причина актуального восприятия, помимо которого мы не могли бы говорить о его формальной причине. Такой орган, согласно учению Аристотеля, не может быть чем-то существующим помимо тела, он в каком-то смысле является душой тела. Орган осязания есть возможность того, что возникнет осязание, то есть того, что плоть окажется чем-то большим нежели камень. Аристотель двигается от действительного к возможному: имея актуальные восприятия, он постулирует возможность их иметь. То есть в возможности орган восприятия и мягок, и тверд, и влажен, и сух, а в данном конкретном восприятии он оказывается влажным. Органу осязания подобен орган зрения. В возможности он красный, зеленый, белый и так далее, то есть в возможности он окрашен во все возможные цвета одновременно, а в действительности приобретает окрас определенных, а именно, тех, которые в данный момент воздействуют на орган.

Аристотелева точка зрения, несмотря на глубину свою, не может в полной мере удовлетворить наше любопытство. Вытеснение органа чувства в сферу возможного без особой на то необходимости множит сущности. В самом деле, нам вовсе незачем постулировать такую вещь как чистая возможность чего либо, ибо во-первых, такая вещь неизбежно оказывается предельно абстрактной, во-вторых, она оказывается носителем бесконечного множества предикатов, противоречащих друг другу (в возможности орган зрения и черный и не черный…). Столь же мала необходимость постулировать некоторую среду, через которую должны проходить ощущения, ибо в рамках самого феномена ощущения такой среды не обнаруживается. Возможно, что Аристотель, являясь одним из пионеров в данной области исследования и пытаясь изучить интересующий его вопрос во всей полноте, не критично смешивает описание феноменов как они представлены в сознании с описанием и осмыслением «связей предметностей опыта» [2] , как сказал бы Эдмунд Гуссерль.

В самом деле, обратив внимание на такой феномен ощущения как осязание, мы видим, что в нем мы не можем выделить никакой среды, отделяющей «орган осязания» от осязаемого объекта. Но всегда когда некоторый осязаемый объект соприкасается с «органом осязания» имеет место «ощущение осязания». При этом сам орган, соприкасаясь с определенным объектом, вовсе не теряет и не приобретает никаких принципиально новых свойств, его логические характеристики остаются тождественными. В рамках отдельно взятого чувства осязания орган остается органом, ибо без органа нет и не может быть осязания, не может быть осязания и без некоторого объекта, с которым орган соприкасается, ибо осязание не бывает пустым, оно всегда осязание чего-то. Третье, что нам следует выделить, есть сознание осязания, появившееся постольку, поскольку объект соприкоснулся с органом восприятия — «вот влажное», «вот твердое». 

Применим результаты нашего прояснения понятия чувственности к интересующему нас вопросу, попутно разъясняя что есть «снаружи», а что есть «внутри».

Сразу скажем, что последнее два понятия суть понятия топологические и, по всей видимости, уходят корнями своими в банальные пространственные метафоры. Чтобы говорить о том, что находится внутри, необходимо иметь ввиду возможность перемещения этого вовне. Соответственно, категории «снаружи» и «внутри» не могут быть корректно применены к ощущениям. Наше тело так или иначе сводится к ощущениям нашего тела, но мы не можем быть где-то помимо ощущений от нашего тела. Так, тело есть совокупность наших ощущений и знакомо нам именно таким образом. Мы можем предположить некоторый сырой, не сводимый к сознанию субстрат, без которого сознание не функционирует. У Аристотеля находим «плоть есть приросшая к органу осязания среда, через которую проходит множество ощущений» [1, с. 421], то есть сама плоть (тело) есть нечто помимо души, не сводимое к душе, но так же и не действующее без души (не являющееся живым существом). В последнем смысле, однако, маловероятно, что у нас получится сказать о таком теле что-то осмысленное, так как оно должно быть отнесено к миру «вещей самих по себе», который нам недоступен.  

Список литературы:

1.     Аристотель Сочинения: В 4 т. Т. 1. М. : «Мысль», 1976. 551 с.

2.     Гуссерль Э. Картезианские размышления. СПб. : Наука, 2006. 315 с.

3.     Кант И. Критика чистого разума. М. : «Эксмо», 2011. 734 с.