РАЗГРАНИЧЕНИЕ ПОНИМАНИЯ И ИНТЕРПРЕТАЦИИ В ГЕРМЕНЕВТИЧЕСКОМ ПОДХОДЕ

Литературная герменевтика возникает на основе философской, и целью ее является достижение понимания литературных произведений. Фактором, позволяющим реализовать эту задачу, выступает, во-первых, текстовая природа литературы, а во-вторых - некоторая общность литературы и философии. С одной стороны, эта общность проявляется в том, что и философия, и литература выражают те фундаментальные проблемы, которые имеют большое значение для человека либо в какую-то определенную эпоху, либо на протяжении многих эпох. Литература предстает как выражение духовного начала, которое всегда обращено к человеку, имеет в его лице свою конечную цель, показывает ему нечто, что касается его напрямую, при этом не являясь им самим – своего рода форму его инобытия в тексте. Попадая в пространство произведения. Человек совмещает свой личный опыт с тем, что рассказывается. Как писал Ж.-П. Сартр, человек «через литературу учится реагировать, мыслить, получает критическое сознание, неустойчивый образ самого себя. И он будет стараться все время его изменять и улучшать» [8, с. 9]. Но тем же занимается и философия, апеллируя, по сути, прежде всего к человеку, его ситуации в мире, значимым для него ценностям, его свободе, целям, надеждам и страхам.

С другой стороны, между философией и литературой есть и ощутимое различие. Философия пытается осмыслить, проанализировать основные проблемы человеческого существования, выделить основные свойства и обобщенные закономерности, развить теоретическое обоснование своих положений. По крайней мере, таково положение дел в классической философии, более склонной к метафизике, направленной скорее на всеобщее, нежели на изображение частного. Литература же воздействует скорее на чувства, эмоции, иррациональное в человеке, она описывает конкретного, единичного человека, его ситуацию, психологию и внутренний мир, отношения с другими людьми. Не зря именно литературу и называют самым «национальным» видом искусства – огромное влияние на нее оказывает специфика языка и конкретных исторических и социокультурных условий, и поэтому для нее столь характерен идеографический метод. И все же при этом литература пытается вывести человека и к неким общезначимым ценностям, проследить некоторые типические закономерности. Философия, таким образом, более строга и теоретична, более обращена к логике, разуму, доказательна и убедительна, литература же более явно высвечивает проблемы, более остро дает прочувствовать их глубину.

Несмотря на указанные различия, к такому способу, как синтез философии и литературы, нередко прибегали и представители неклассической философии, в частности, экзистенциалисты, выражавшие свои идеи в пьесах и романах. Ж.-П. Сартр отмечал, что ему всегда хотелось соединить философию и литературу, стать «одновременно Спинозой и Стендалем», то есть совместить чистоту философского теоретизирования с проникновением в глубины человеческой души. Иногда и писатели выражали в книгах то, что можно назвать рефлексией над философскими проблемами – смысл жизни, абсурд, отношение человека с миром нередко проблематизировались в художественных текстах. Так, и философ А. Камю, и писатель Ф. Кафка изображали актуальные для ХХ века проблемы – тоталитаризм, разрастание бюрократического аппарата, беспомощность и одиночество человека и его отчужденность от мира, возникающее на этой почве ощущение абсурда, стремление найти смысл жизни при фактическом осознании бесплодности этих попыток. Как признавался Ф. Кафка в своих письмах: «У меня нет интереса к литературе, литература - это я сам, это моя плоть и кровь, и быть другим я не могу…» [5, с.237]. Когда я не пишу, я чувствую только усталость, печаль и тяжесть на душе; когда пишу, меня терзает беспокойство и страх» [6, с.86]. Здесь становится понятно, что у человека действительно существует некая потребность определенным образом выражать, объективировать волнующие его смыслы с той целью, чтобы, в некотором роде противопоставив их себе, лучше осознать их как часть себя.

Однако нельзя не отметить того факта, что подчас выражение философских идей в художественной форме приходит к их размыванию, потере «духа», за «буквой», теряется из-за стремления к украшательству и средствам выразительности, что не позволяет сосредоточиться на ходе мысли. Если философский текст, ставя своей целью раскрытие какой-либо проблемы, посвящает себя ей целиком и делает это открыто, то текст художественный скорее скрывает свой подлинный смысл за аллегориями, символами и иносказаниями, что делает его восприятие еще более сложным. Как писал Ж.-П. Сартр: «Если поэт рассказывает, объясняет или поучает, поэзия становится прозаической, и тогда как поэт он терпит поражение. Но если прозаик настроен чрезмерно потакать словам, эйдос, именуемый «проза», также ломается, и мы опять-таки терпим поражение. Слова должны быть связаны единством смысла» [8, с.38]. Философия здесь выступает в качестве прозы, художественная литература – в качестве своего рода поэзии.

В связи со всеми этими моментами, в особенности с последним, возникает проблема толкования текста и такой раздел философии, как герменевтика. Герменевтика призвана снять это опосредование, проанализировать текст, сделать его понятным человеку, вывести из него скрытые смыслы. Такая необходимость возникает потому, что ни одно произведение не работает напрямую с реальностью – и текст, содержащий в себе какие-либо смыслы, всегда есть опосредование, которое нуждается в снятии, необходимом, чтобы вновь открыть эти смыслы перед человеком и позволить пережить их, как свои собственные. Основоположник современной герменевтики Ф. Шлейермахер считал, что понимание не может возникнуть с легкостью - легко возникает лишь непонимание. Он впервые поставил важнейшую для герменевтики проблему так называемого «герменевтического круга», формулируя ее следующим образом: «…как целое понимается из отдельного, но и отдельное может быть понято только из целого, имеет такую важность для данного искусства и столь неоспоримо, что уже первые же операции невозможно проделать без применения его…» [10, с.109]. Чтобы понять целое, нужно понять часть, но невозможно понять часть без целого. В череде попыток такого понимания внутри одного и того же текста не может наращиваться новое знание, но наращивается новый смысл – именно поэтому тексты прошлых веков приходят к нам совсем не такими, как были изначально – они обрастают дополнительными смыслами.

По-новому проблему герменевтического круга раскрывает Г. Гадамер, утверждая, что чтение текста никогда не начинается «с нуля», с чистого листа – невозможно начать чтение, не имея в себе уже некоторых предрассудков, основанных на информации об авторе, моментах его биографии, времени написания произведения и других факторах. Г. Гадамер считает их не помехой, а наоборот, средством осуществления непрерывности традиции. «…Понять нечто можно лишь благодаря заранее имеющимся относительно него предположениям… Неизбежное движение по кругу именно в том и состоит, что за попыткой прочесть и намерением понять нечто «стоят» собственные наши глаза и собственные наши мысли» - пишет он [2, с.15-26]. Предпонимания и предрассудки необходимы в первую очередь для того, чтобы связать заключенные в тексте смыслы с современными интерпретатору реалиями, не уклоняясь при этом в сторону субъективности, но и не сводя смысл только к авторскому замыслу, поскольку смысл текста простирается намного дальше того, что хотел вложить в него автор. Воссоздавать контекст создания произведения не нужно – напротив, то или иное произведение необходимо сделать частью своей традиции. Герменевтический круг, таким образом, есть взаимодействие традиции и интерпретации. Процесс интерпретации бесконечен, то есть подлинный смысл невозможно раскрыть полностью, он всегда будет выступать в качестве своего рода асимптоты. Условием же понимания является целостность смысла, который нельзя как свести к сумме его частей, так и вывести из них. Специфика литературной герменевтики заключается прежде всего в исторической природе понимания. Произведение искусства нельзя воспринимать как нечто отдельное от тех социокультурных условий, в которых оно было создано, важно понять и место, которое оно занимает в культуре вообще. Методы литературной герменевтики в целом совпадают с методами герменевтики философской. Прежде всего выдвигается некоторая гипотеза относительно смысла всего текста, исходя из которой интерпретируется его части, после чего целостный смысл уточняется посредством перехода к нему от отдельных фрагментов текста, что позволяет затем уточнить и смысл этих фрагментов. Таким образом, круг повторяется многократно и заключается в движении от понимания части к новому шагу в предпонимании целого.

По аналогии с текстом, в качестве системы знаков, символического мира, можно представить себе и культуру, и жизнь, и мир вообще, в результате чего становится необходимым выявление предельных смыслов этой системы. Знаковую природу культуры можно анализировать, соответственно, с помощью науки о знаках. Иными словами, приходится признать, что миру необходимо истолкование, переход от знака к его значению. Такая точка зрения отсылает нас к М. Хайдеггеру, с которого начался онтологический поворот в герменевтике, который заключается в том, что герменевтика предстает уже не просто как способ толкования текста. М. Хайдеггер пишет, что «мысль дает бытию слово. Язык есть дом бытия. В жилище языка обитает человек» [9, c.192]. Таким образом, философ придает уже не только тексту, но и самому бытию герменевтичный характер, поскольку это бытие доставляет весть. В том, чтобы услышать эту весть бытия, заключается задача человека, а для того, чтобы эта весть могла быть услышана, существует герменевтика. Если задуматься, герменевтикой пронизано и наше собственное бытие, поскольку мы постоянно интерпретируем некоторые бытийные высказывания, которые так ли иначе затрагивают наше существование. В процессе такой интерпретации как понимания-переживания присутствует возможность выхода к истине, которую М. Хайдеггер понимает как «алетейю» - то есть не соответствие действительности, а некий момент открытости, непотаенности бытия. Толкование, приводящее к пониманию, должно сделать возможной открытость человека и «текста» навстречу друг другу, переведение содержания во внутренний план, его непосредственное переживание.

Другой позиции придерживается Р. Барт, который  в своей известной статье «Смерть автора» выдвигает революционный тезис, заключающийся в том, что текст существует самобытно, независимо от автора, и его смысл зависит только от читателя. Как пишет Р. Барт, «ныне мы знаем, что текст представляет собой не линейную цепочку слов, выражающих единственный… смысл («сообщение» Автора-Бога), но многомерное пространство, где сочетаются и спорят друг с другом различные виды письма… текст соткан из цитат, отсылающих к тысячам культурных источников» [1, с.388]. О самостоятельности языка как «дома бытия», к которому необходимо прислушиваться, говорил и М. Хайдеггер, но у Р. Барта эта проблема выходит на новый уровень. Перед ним в принципе не возникает вопроса выбора правильной интерпретации, поскольку дополнительные, коннотативные смыслы, присоединяясь к словам, порой вытесняют их истинное значение, затрудняя тем самым достижение исходного смысла. Теперь текст существует сам по себе, замыкается на самом себе, и уже не имеет возможности такого непосредственного, ведущего к постижению «алетейи» контакта с читателем, как это имеет место в хайдеггеровском понимании взаимодействия человека и языка. Благодаря этому становится возможным произвол интерпретации, а поскольку в качестве текста выступает не только произведение, но и окружающий мир, возникает ситуация, когда ничто уже не имеет устойчивого смысла, все теряет истинность.

Действительно, культура вообще, а литература и философия в частности, постоянно направлены на производство каких-то новых смыслов, что, в конце концов, приводит к замыканию этих смыслов на самих себе, к созданию своего рода бодрийяровской «симуляции», когда человек утрачивает действительную связь с реальностью, когда происходит своего рода «забвение бытия». Письменный текст воздействует только на один канал восприятия, что может приводить к упрощению, формализации последнего, утрате личностного содержания. И в таком случае анализ связей и ссылок, выявление скрытых смыслов и подтекстов и организация их в определенную систему становятся особенно важными. Опосредованное необходимо вновь переводить в область непосредственного. При этом следует разграничить понимание и интерпретацию – последняя представляет собой, действительно, произвольные процесс приписывания знакам определенных значений, в зависимости от ситуации или от взглядов интерпретатора. Первое же, понимание, подразумевает именно переход от знака к его значению, что предполагает извлечение из формы знака свернутого в нем смысла. Такой смысл может быть определен авторским замыслом, культурными или социальными условиями, историческим контекстом и многими другими факторами – но именно он всегда будет скрываться под определенным знаком, в результате чего этот знак нельзя будет толковать произвольно. В этом и заключается главное различие – в то время как интерпретация приписывает знакам смыслы, понимание направлено на достижение истинных смыслов, их присвоение и непосредственное проживание. отчуждает литературу от человеческой бытийности, делает ее отвлеченной, абстрактной, лишает возможности воздействовать на чувства. Для возобновления возможности такого воздействия и необходима герменевтика, которая позволит раскрыть подлинный смысл литературного произведения, максимально приблизив его к человеку.

Подводя итог вышеприведенным рассуждениям о герменевтике как форме взаимодействия философии и литературы, можно сказать, что несмотря на все различия между этими явлениями культуры, философия апеллирует к духу, к разуму человека и его внутреннему миру, к его бытийному статусу, и именно поэтому важно применение философской герменевтики для анализа произведений художественной литературы. Данный метод позволит выявить подлинные смыслы, пережить текст не как нечто внешнее, а прочувствовать его глубинное, затрагивающее содержание. Предназначение и философии, и литературы – не просто констатировать наличие каких-либо проблем, но и, в первом случае, подвести к их возможному разрешению, во втором – вдохновить на поиск путей разрешения, но в любом случае – не отдаляться от действительности, а пытаться воздействовать на нее.

Список литературы:

1. Барт Р. Смерть автора // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. - Москва: Прогресс, 1989. - 616 с. – с 384 – 391.

2. Гадамер Г.-Г. Философские основания XX века // Актуальность

3. Кафка Ф. Письма к Фелиции / Ф. Кафка. – Москва: АСТ, 2011. – 478.

4. Кафка Ф. Письма к Милене / Ф. Кафка. – Санкт-Петербург: Азбука, 2011 – 256 с.

5. Сартр Ж.-П. Что такое литература? / Ж.-П. Сартр. - Санкт-Петербург: Алетейя, 2000. - 466 с.

6. Хайдеггер М. Письмо о гуманизме / М. Хайдеггер. – Москва: Республика, 1993. – 448 с.

7. Шеффер Ж.-М. Что такое литературный жанр? / Пер. c фр. С.Н. Зенкина. Москва: Эдиториал УРСС, 2010. – 192 с.

8. Шлейермахер Ф. Академические речи 1829 года / Ф. Шлейермахер. - Москва: Науч. изд., 1987. - 218 с.