Т.Н. ГРАНОВСКИЙ И СОВРЕМЕННИКИ

Цель – оценить восприятие личности и деятельности Т.Н. Грановского, профессора Московского университета и идеолога западничества, современниками, сторонниками и противниками историка.

Многочисленные некрологи, заметки, воспоминания, появившиеся в печати в связи со смертью Т.Н. Грановского, дают ясное представление о том, как оценивали его роль в различных кругах общества [10, с. 222]. Подавляющее большинство отзывов исходило из лагеря западников и от близких, учеников и последователей историка.

Лучше всего иллюстрируют взаимоотношение Т.Н. Грановского с его друзьями, знакомыми да и вообще всем образованным обществом того времени слова А.И. Герцена, друга и соратника историка: «... с ним было нестрашно говорить о тех вещах, о которых трудно говорится с самыми близкими людьми... Он был звеном соединения многого и многих и часто примирил в симпатии к себе целые круги, враждовавшие между собой, и друзей, готовых разойтися» [4, с. 121 – 122], поэтому неудивительно, что уход из жизни главной фигуры западничества вызвал бурю толков и споров по поводу значения его деятельности, научной и общественной, как сторонников, так и противников Т.Н. Грановского.

Наибольшее внимание было привлечено к публичным курсам ученого. По замечанию П.Я. Чаадаева, лекции Т.Н. Грановского имели «историческое значение» как публичное утверждение прогрессивного воззрения на историю [9, с. 26]. Не остался в стороне от обсуждений и А.И. Герцен. Он называл лекции «прекрасным и глубоко знаменательным» [6, с. 112] событием, отмечал их несомненную научную ценность, в ответ на нападки и критику чтений, замечал, что объективность была важнейшим требованием Грановского к самому себе и что он «слишком историк в душе, чтобы впасть в ненужную односторонность» [7, с. 125]. Но, помимо значимости в историческом плане, они сыграли важную общественную роль. По словам А.И. Герцена, Т.Н. Грановский заложил традицию публичных чтений, благодаря чему началось «новое сближение города с университетом» [7, с. 122]. Таким образом, был сделан ещё одни шаг на пути преодоления отрыва науки от жизни общества и одновременно дан толчок к развитию университета в рамках такого метода, как публичные лекции.

Но А.И. Герцен, хотя и поддерживал, с воодушевлением встречал каждое новое начинание Т.Н. Грановского, не мог не заметить и отрицательные черты чтений. Так, он указывал на отсутствие ясности в некоторых местах при изложении материала [6, с. 114], на преувеличение роли одного ученого или философа и недооцененность другого [6, с. 317]. Применительно ко вторым чтениям, А.И. Герцен говорил об отсутствии той полноты и увлеченности, какие были свойственны историку во время первых лекций, будто он мыслями находился далеко отсюда [4, с. 207].

Обращаясь к публичным чтениям, П.В. Анненков отмечал их политическое значение, когда впервые в николаевской России общество так открыто поддержало тех, кто противостоял деспотическому режиму в целом и теории официальной народности в частности, но при этом историк умело обходил опасные темы, касаясь их лишь вскользь или просто намекая: «он говорил все, что нужно и можно было сказать от имени науки, и рисовал все, чего еще нельзя было сказать в простой форме мысли» [1, с. 201 – 202]. Касательно научной сферы деятельности, П.В. Анненков считает, что Грановский «наделен особенным историческим чутьем и присущим ему чувством истины» [1, с. 196], что выделяет его из круга остальных ученых и помогает правильно толковать и трактовать те или иные события.

И.С. Тургенев, анализируя деятельность Грановского, этого «бескорыстного и неуклонного служителя науки» [12, с. 328], приходит к выводу, что Грановский был в первую очередь преподавателем, а не ученым, он посвятил себя делу просвещения и образования, считал себя своего рода «общественным достоянием» [12, с. 327] каждого, кто хотел учиться и постигать науку, поэтому так популярны и успешны были его публичные лекции, ведь своей целью он ставил доступный и понятный всем и каждому, интересный рассказ о прошлом. Но главное, по мнению И.С. Тургенева то, что просветительская деятельность Грановского и после его кончины будет продолжаться: в его учениках и последователях, в зародившейся традиции публичных чтений.

Н.Г. Чернышевский, размышляя по поводу публичных лекций, заключает, что главная их ценность состоит не в знаниях, а в «пробуждении любознательности» [13, с. 352] молодого поколения и общества в целом к науке, интерес к которой еще не так силен, как в Западной Европе. Поэтому в России нужны не просто узкие специалисты в своей области, а своего рода энциклопедисты, деятели просвещения. Сообразно потребностям общества Грановский и выбирает наиболее эффективный способ воздействия на него – через публичные чтения, в которых он «соединяет верность ученого понимания с увлекательным изложением… возвышая до истинной поэзии» [13, с. 368].

По словам Чернышевского, Грановский пожертвовал личной успешностью в науке, возможностью создать фундаментальный труд и прославиться ради популяризации науки, ради того, чтобы преодолеть «отрыв университетской жизни от русского быта» [3, с. 415], сделать науку органической частью деятельности образованного общества, поэтому он является «одним из первых историков нашего века… в России не имеющий соперников, это всегда было очевидно для каждого» [13, с. 355].

Грановский печатался мало, и некоторые авторы объясняли это тем, что, обладая талантом красноречия, Грановский не обладал литературными способностями, ленился обрабатывать свои лекции для печати [9, с. 26]. Чернышевский не соглашался с этим. Правильно поняв свою главную задачу, Грановский «словом воздействует» на общество, поэтому «литературная деятельность была для него только повторением… на бумаге того, что уже достигло своей цели» [13, с. 354] публичными чтениями. Таким образом, публикация трудов носила лишь вспомогательную функцию, поэтому Грановский посвящал ей гораздо меньше времени и сил, нежели своей профессорской деятельности.

Однако важно было не только преподавание. Научная составляющая трудов Грановского, по мнению Чернышевского, также крайне значима. Во-первых, ученый предвидел, какую важную роль будут играть методы естественных дисциплин в исторических исследованиях, и проводил эту мысль в своих произведениях, предвосхитив начало «совершенно новой эпохи в науке» [13, с. 364]. Во-вторых, Грановский концентрировал свое внимание отнюдь не на политических процессах, он признавал гораздо более значимым фактором повседневность и быт народа, что ускользало от других, как от российских, так и от западных историков. Все это позволяет Чернышевскому прийти к заключению, что Грановский – «один из замечательнейших между современными европейскими учеными по обширности и современности знания, по широте и верности взгляда и по самобытности воззрения» [13, с. 363]. Итак, понимание не только роли великих личностей, социальных и политических факторов исторического развития, но и роли «материальных условий быта» как определяющей силы истории – вот то научное достижение Грановского, которое позволяет Чернышевскому так высоко оценить его [9, с. 170].

Нельзя оставить без внимания то, что первое собрание сочинений ученого вышло спустя год с небольшим после кончины Грановского, усилиями ближайших сподвижников, Кудрявцева и Соловьева, что говорит не только о не угасающей популярности личности ученого, научной ценности его наследия, но и о несомненном признании заслуг Грановского широкой общественностью.

Для более полного понимания общественной и научной жизни Грановского необходимо привлечь замечания тех, на которых непосредственно была направлена вся просветительская деятельность историка, – замечания студентов. Так, К.Н. Бестужев-Рюмин, в будущем ставший знаменитым историком, отмечая несомненные достоинства Грановского как оратора и художественную ценность публичных лекций, отдавал предпочтение как ученому не Грановскому, а П.Н. Кудрявцеву: «Изложение Кудрявцева значительно отличалось от изложения Грановского, оно было фактичнее, а главное – изобиловало психологическим анализом» [2, с. 363]. Интересно замечание К.Н. Бестужева-Рюмина по поводу роли в общественной жизни историка, в частности, он не соглашался с тем, что Грановскому отводят роль идеолога западничества. По его мнению, Грановский был «гораздо более русским человеком» [2, с. 363], чем П.Н. Кудрявцев.

Другой студент, И.М. Сеченов, также замечал большую научную ценность курса П.Н. Кудрявцева по сравнению с лекциями Грановского. История Реформации П.Н. Кудрявцева произвела на него гораздо более сильное впечатление, чем повествования Грановского [11, с. 292].

Новый виток споров о значении и роли Грановского в общественной и научной жизни был вызван публикацией первой биографии историка А.В. Станкевичем в 1869 г., что свидетельствовало о том, что историк не был забыт за почти 15 лет с момента его смерти.

Таким образом, западники и ближайшие друзья Грановского концентрировали внимание на общественной жизни историка, на его публичном курсе, отмечая его прогрессивность и значение для всей России, но научная деятельность и исторические воззрения Грановского в основном оставались за пределами их анализа. Оценить концепцию всеобщей истории ученого помогают отзывы студентов Московского университета и учеников Грановского, которые не всегда положительно отзывались о ней, отдавая предпочтение другим историкам, например, П.Н. Кудрявцеву.

Активное участие Грановского в общественной и научной жизни, что в первую очередь проявилось в публичных лекциях, не могло не вызвать отклик со стороны противников историка, славянофилов и представителей теории официальной народности. Однако отзывы центральных фигур этих двух направлений общественной жизни диаметрально противоположны.

Проводниками государственной идеологии на факультете являлись И.И. Давыдов, М.П. Погодин и С.П. Шевырев, поэтому важно проследить их реакцию на деятельность Грановского. Негативное отношение ко всему новому ярче всего проявилось по поводу магистерской диссертации историка. Свои критические замечания М.П. Погодин начинал с упрека в том, что за столько лет работы на кафедре Грановский написал всего две работы (диссертации), которые могли бы принести несомненную пользу, если бы они не были столь не актуальны и «общеизвестны» в современном научном обществе [8, с. 23]. Затем М.П. Погодин заключает, что лучше бы Грановский применил свой ораторский талант, свое умение «разделять занимательные подробности на красивые группы» [8, с. 23], популяризируя науку, чем развивал свои научные воззрения.

Несмотря на резкое сопротивление «старых» профессоров, Грановский успешно защитил диссертацию, что Герцен назвал «публичным и торжественным» поражением представителей официальной идеологии и «днем торжества всего университета… который доказал, что имеет и мнение, и голос» [5, с. 407]. Но самое главное, по мнению Герцена, что университет будет доказывать это раз за разом благодаря традиции публичных лекций.

Чтения Грановского Погодин также не высоко оценивает: по его мнению, такие лекции достойны лишь студента, а не как ни профессора, который к тому же допускает «противоречия и пропуски» в повествовании [10, с. 120 – 121], что выражается, прежде всего, в игнорировании русской истории.

Не остался в стороне от дискуссий и С.П. Шевырев, опубликовавший статью в «Москвитянине» по поводу публичного курса ученого. Признавая за Грановским способности «словом действовать» на аудиторию, автор указывает на односторонность воззрений историка, на пристрастие к Западу [10, с. 121], к «известному порядку идей» [4, с. 167]. Развивает эту мысль И.И. Давыдов, обвиняя историка и в целом западников в преклонении перед Гегелем и другими немецкими философами [8, с. 14].

Однако сторонники теории официальной народности не могли не признать прогрессивности чтений Грановского, примером чего служит попытка использовать данный метод, метод публичных лекций, в борьбе против самого историка. Так, Шевырев «вздумал побить Грановского на его собственном поприще» [4, с. 168] и решил прочитать свой курс о древнерусской литературе в славянофильском духе. Но ему не удалось повторить успех Грановского, «публика осталась холодна» [4, с. 168]. Герцен видит причину неудачи курса в том, что Шевырев не затрагивает важных вопросов современности, не касается актуальных проблем жизни.

Славянофилами небывалый успех Грановского был воспринят с торжеством, как успех общего дела. Хомяков, один из идеологов славянофильства, считал публичные лекции лучшим событием московской общественной жизни за последнее время, в их успехе он видел победу всего общественного движения России, вне зависимости от идейных разногласий: «крайности мысли не мешают какому-то добродушному Русскому единству» [8, с. 27]. Высоко и с большими надеждами на будущее оценивал чтения историка и П.В. Киреевский, называвший Грановского человеком, «ближе ему по духу, чем многие славянофилы» [10, с. 148]. Таким образом, публичные чтения стали шагом к сближению западничества и славянофильства, несмотря на явно западническую идейную составляющую лекций. Характерно, что, когда в «Москвитянине» появились враждебные по отношению к лекциям статьи Шевырева, многие славянофилы восприняли это крайне негативно.

По словам Герцена, после окончания первого публичного курса «все порядочное в аудитории с восторгом изъявляло свою благодарность профессору… славянофилы не яростные тоже довольны» [5, с. 319], что ещё раз доказывает то, что на время были забыты идейные разногласия, прекратились прения в печати, все образованное общество ликовало.

Благодаря этому стало возможно празднование окончания первых чтений Грановского и западниками, и славянофилами. Вот что пишет по этому поводу Герцен в своих мемуарах: «пир был удачен; в конце его, после многих тостов, не только единодушных, но выпитых, мы обнялись и облобызались по-русски с славянами… С обеих сторон примирение было откровенно и без задних мыслей, что, разумеется, не помешало нам через неделю разойтись еще далее» [4, с. 167]. На волне всеобщей радости была предпринята попытка преодолеть разногласия, но идейные размолвки перевесили, и в итоге оба течения снова начали противостоять друг другу.

Итак, можно сказать, что даже среди противников Грановского не было единодушия: представители официальной идеологии резко отрицательно воспринимали не только общественную деятельность, но и создавали различные препятствия историку в научной сфере, примером чего служит защита магистерской диссертации «Волин, Иомсбург и Винета» (1845). Славянофильство также критиковало западнические воззрения историка, но при этом поддерживало все прогрессивные начинания, пусть они и исходили от одного из главных своих оппонентов, Т.Н. Грановского.

Таким образом, мы видим, что все споры по поводу Грановского связаны в основном с его публичной деятельностью с кафедры Московского университета. В значительной степени Грановский выступал как фигура общественная, поэтому всеобщая история формируется не как кабинетная дисциплина, а на волне популяризации науки, через борьбу славянофилов, западников и сторонников теории официальной народности и осмысление современной России и ее истории образованной частью общества того времени.

Список литературы:

1. Анненков П.В. Замечательное десятилетие 1838-1848 // П.В. Анненков Литературные воспоминания. – М.: Худож. лит., 1983. – С. 121–368.
2. Бестужев-Рюмин К.Н. Воспоминания // Московский университет в воспоминаниях современников (1755-1917). – М.: Современник, 1989. – С. 360–372.
3. Грановский Т. Н. Переписка. – М., 1897. Т. II. – 498 с.
4. Герцен А. И. Былое и думы. Ч. 4 // Собрание сочинений  А.И. Герцена. – М.: Изд-во Академии наук СССР. 1956. Т. 9. – 353 с.
5. Герцен А.И. Дневники 1842–1845 // Собрание сочинений  А.И. Герцена. – М.: Изд-во Академии наук СССР. 1954. Т. 2. – 512 с.
6. Герцен А. И. Публичные чтения г. Грановского // Собрание сочинений  А.И. Герцена. – М.: Изд-во Академии наук СССР. 1954. Т. 2. – С. 111–116.
7. Герцен А. И. О публичных чтениях г-на Грановского (Письмо второе) // Собрание сочинений  А.И. Герцена. – М.: Изд-во Академии наук СССР. 1954. Т. 2. – С. 121–128.
8. Герье В.Н. Тимофей Николаевич Грановский. – М.: типография А.Н. Снегиревой, 1914. – 77 с.
9. Каменский З.А. Тимофей Николаевич Грановский. – М.: Мысль, 1988. – 192 с.
10. Левандовский А.А. Т.Н. Грановский в русском общественном движении. – М.: Изд-во МГУ, 1989. – 258 с.
11. Сеченов И.М. В Московском университете (1850–1856) // Московский университет в воспоминаниях современников (1755–1917). – М.: Современник, 1989. – С. 283–302.
12. Тургенев И.С. Два слова о Грановском // И. С. Тургенев. Полное собрание сочинений и писем в 30 т. – 2-е изд., испр. и доп. – М.: Наука, 1980. Т. 5. – С. 324–328.
13. Чернышевский Н.Г. Сочинения Т. Н. Грановского // Чернышевский Н. Г. Полное собрание сочинений: В 15 т. – М.: Гослитиздат, 1947. Т. 3. – С. 346–368.