УТЕШЕНИЕ МИФОЛОГИЕЙ: ПОЭТИКА У. Б. ЙЕЙТСА

Творчество Уильяма Батлера Йейста, одного из значимых писателей Ирландии XX столетия, несмотря на национальный колорит, проникнуто мифологией и историей. Интересно, что в его работах мы можем найти отсылки не только к кельтским мифам, хотя именно им отдано предпочтение, но также и к мифологии Востока. Однако, за мифическим флёром и фольклорными отсылками, которыми пронизаны рассказы и стихи Йейтса, скрывается еще одна, онтологическая реальность. Именно её характер, как и философский контекст в целом, мы постараемся проследить в творчестве У.Б. Йейтса.

Чтобы лучше оперировать понятием мифического, мы обратимся к тому, как определяет миф Мирча Элиаде. «Миф говорит только о произошедшем реально, о том, что себя в полной мере проявило» [3, с. 19], хоть и в незапамятные времена. Персонажи мифа, как правило, обладают сверхъестественной природой и действуют в легендарные времена. В общем и целом такие определения вполне согласуются с той мифологической картиной, которую рисует Йейтс. Здесь интересно, что писатель не столько возрождает и продолжает, путем мифотворчества, обновлять и дополнять кельтскую мифологию. Она остается без изменений. Однако Йейтс умело «заставляет» вспомнить мифы, показывая при этом, что они никуда не исчезли – просто о них стали забывать. Такой прием лучше всего иллюстрируется в сборнике «Кельтские сумерки» - неком сборнике поверий, приданий, историй, происходящих с реальными людьми.

В «Regina, regina pigmeorum, veni» речь идет о неких мифических созданиях, населяющий Виндзорский лес. Он пишет «Мы говорили о Народе Забвения, как иногда называют здесь фэйри, и за разговором дошли до всем в тех краях известного их обиталища...» [1, c.  53]. В рассказе повествуют о своеобразном духовном опыте, который был вызван путем транса ради связи со сказочным народом. И подобные ситуации, различного рода встречи, мистические переживания, так или иначе, присущи всем героям «Кельтских сумерек». В этом ей некое своеобразие, поскольку Йейтс словно раздваивает реальность своих персонажей. В них сочетается как христианская вера, так и мифологическое сознание. Причем у главных героев они не противоречат друг другу. Одной из главных целей, которые вероятно преследовал У.Б. Йейтс – было возрождение национального самосознания, некое «Ирландское возрождение», поскольку притеснения и политические неурядицы особо остро проявили себя в XX веке.

Ко всему прочему, отношения между людьми и мифическими созданиями, о которых повествует Йейтс, не статичны и не лишены смысла. Герои рассказов (предполагается, что это реально живущие люди в Ирландии) то и дело вступают в контакт с различными мифическими созданиями. Некоторых людей те же вышеупомянутые «фэйри» похищают, с кем-то они дружат.

Таким образом, Йейтс показывает, что эти создания живут среди людей. Данное «дополнение реальности» может иметь разные предпосылки, одной из них несомненно является то, что подобные «духи природы», населяющие леса и поля, требуют почтения к своей персоне, как и к природе в целом. Такой особый пантеистический уклон Йейтс вероятно почерпнул и после знакомства с творчеством прерафаэлитов, для которых природа и её красота в литературе и живописи ставились на первое место. Важно и то, что само обращение к мистике и фольклору преследовало цель показать неразрывную связь прошлого с настоящим.

Так или иначе, в «Кельтских сумерках» Йейтс постулирует неразрывную связь между наличным бытием и бытием мифологических, областью существования существ ирландских приданий. Причем эта связь не поверхностна; она не ограничивается «контактами» с потусторонним и пересказом преданий – эта связь неразрывна и существенна в своем единстве. Континуум, который вмещает в себя это единство, постулирует реальность мифа, связь между микрокосмом и макрокосмом. Несмотря на динамику, происходящую в этом единстве, сам бесконечный континуум замкнут. Такое обрамление мира отсылает нас к романтизму, тоской по прошлому. Йейтс же старается переосмыслить мировосприятие, показав, что хоть мифы и имеют архаические корни, они «живут» и в сознании обывателей и сознании ученых мужей.

Возвращаясь к связи религии и мифа, примечательны слова самого Йейтса. Он пишет: «Вся ирландская история свершается на фоне огромного таинственного гобелена; даже христианству пришлось принять это и найти себе место на той же картине. Глядя на эти темные складки, невозможно сказать где начинается и кончается друидизм и начинается вера в Христа» [2, с. 6]. Подобная связь наиболее полно раскрывается в большинстве стихотворений, путем обращения к символике и игре смыслов, что также имеет сходство с прерафаэлитами. Таким образом, Йейтс в своих стихотворениях может персонифицировать, например, печаль, одушевлять моря и скалы, тем самым, придав картине смыслообразов особый онтологический окрас. Природа в таком случае наделяется сакральными характеристиками, представляя собой храм, а не мастерскую. Безусловно, такой мистический окрас, присущий творчеству У.Б. Йейтса, был продиктован увлечением оккультными и герметическими традициями. Но это не стоит воспринимать, как нечто, что не вписывается в контекст литературы. Стоит отметить, что конец XIX – начало XX вв. ощущались большинством людей в различных странах в некотором мистическом ключе. Это время, богатое на события, запечатленные в мировой истории. И мистическим увлечениям того времени было подвержено большинство людей, в частности – интеллигенции. Романтизм и творчество Я. Бёме также оказали большое влияние на умы той эпохи. Однако, чем был вызван такой неподдельный интерес среди образованных слоев населения? Вероятней всего, в тот период, когда войны и революции то и дело потрясали мировые державы и люди не знали, чего ожидать на день грядущий, одним из путей спасения был уход в область мистики. Конечно религия, которая также сулила спасение и призывала к миру, на тот момент себя исчерпала. Монархии, которые опирались на духовную сторону жизни, рушились в считанные секунды, что не могло внушить доверие. Ровным счетом также был подвержен критике рационализм и научная сторона жизни. Были продиктованы особые, иррациональные стороны жизни, сферы бессознательного, что, в силу своей новизны, также вызывало интерес у образованных слоев населения. Но уход в область мистического, который практиковался, сулил лишь, лишь замыкание в себе, одиночество. Был и другой вариант – разочарование и декаданс – то, к чему, в конечном счете, пришли прерафаэлиты.  Йейтс же обратился к мифопоэтике, которая, в силу национальной окраски, стала вполне применима в рамках той страны, в которой была рождена. Такой прием схож с определенного рода философией. При отсутствии четких доктрин и корпуса структурированных идей, мифопоэтика Йейтса не разобщала – она сулила единство, которое характеризовалась не только отношением человек-человек, но и человек-природа.

Таким образом, весь мифопоэтический комплекс обнаруживает глубинные параллели с основными положениями той «личной мифологии» Йейтса, которая постепенно формировалась в процессе творчества. По сути, фундамент его мифопоэтической системы – это, в первую очередь антиномии, на которых строится все человеческое мировосприятие. Однако Йейтс выступает против маркированности и отказывается от «примирения» противоположностей, не считая подобное отождествление всего и вся идеалом. В центре мифопоэтической концепции Йейтса лежит как-раз-таки принцип принятия напряженного взаимодействия противоположностей во имя рождения гармонии и красоты. Именно такую идейную основу можно считать философским стилем У. Б. Йейтса. Этот стиль был умело обрамлен мифологией, которая при взаимодействии с наличной реальностью постулировалась как онтологическое единство.

Список литературы:

1. Йейтс У. Б. Кельтские сумерки: рассказы / Уильям Батлер Йейтс; пер. с англ. В. Михайлина. – СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2014. – 256 с.
2. Йейтс У. Б. Ястребиный источник: стихотворения, пьесы / Уильям Батлер Йейтс; пер. с англ. Г. Кружкова. – СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2014. – 320 с.
3. Элиаде М. Аспекты мифа / Пер. с фр. В. П. Большакова. – 5-е изд. – М.: Академический проект, 2014. – 235 с.