КОНЦЕПЦИЯ  СИЛОВОГО  ЭКСПАНСИОНИЗМА  ЯПОНИИ

Кожевникова  Алина  Дмитриевна

E-mail:  hoperollych@yandex.ru

Иванова  Александра  Васильевна

студенты  2  курса,  Институт  истории  и  международных  отношений  СГУ,  РФ,  г.  Саратов

E-mail:  ivanovasasha.96@mail.ru

Арсентьева  Ирина  Ильинична

научный  руководитель,  д-р  политических  наук,  профессор  кафедры  международных  отношений  и  внешней  политики  России  СГУ,  РФ,  г.  Саратов

Сегодня  Япония  имеет  одну  из  самых  развитых  и  высокотехнологичных  экономик  мира.  Однако  ее  отношения  с  соседями  по  региону  отличаются  крайней  степенью  недоверия.  Этот  факт  оказывает  значительное  влияние  на  характер  современных  межгосударственных  отношений  в  Северо-Восточной  и  Юго-Восточной  Азии.  Причины  же  сложившейся  ситуации  следует  искать  в  истории.

Общеизвестно,  что  на  протяжении  практически  всего  своего  существования  Япония  была  милитаристским  государством.  Ей  были  присущи  строгая  внутренняя  организованность,  упорядоченность,  опора  на  армию  и  агрессивный,  наступательный  характер  внешней  политики.  На  наш  взгляд,  это  заложено  в  самой  национальной  психологии  японцев,  которая  в  свою  очередь  предопределена  историей  и  географией:  это  островное  государство,  подверженное  постоянным  стихийным  бедствиям;  это  горная  местность,  малопригодная  для  земледелия.

Кроме  того,  Япония  на  протяжении  веков  представляла  собой  замкнутое  и  деспотическое  общество,  для  которого  характерны  коллективное  мышление  и  подчинение  императору  (сегодня  —  главе  предприятия).  Под  воздействием  всех  этих  факторов  сформировались  не  только  такие  национальные  качества,  как  самодисциплина,  трудолюбие,  стойкость  и  упорство,  но  также  зародились  социальная  иерархия,  подчинение  авторитету,  жестокость  к  слабому,  этноцентризм.  Как  отмечает  доктор  психологических  наук  Владимир  Гаврилович  Крысько:  «Японцы  вежливы  с  иностранцами,  понимая,  что  те  не  виноваты  в  том,  что  не  родились  их  соплеменниками,  но  все  равно  думают  о  них  как  о  совершенно  чужих  и  неравных  им  людях»  [4,  с.  116].

Эти  особенности  японского  менталитета  оказали  определенное  влияние  на  внешнюю  политику  государства  в  целом:  долгое  время  ее  неотъемлемой  частью  являлся  силовой  экспансионизм,  о  котором  и  пойдет  речь  в  нашей  работе.

Данную  концепцию  следует  рассматривать  с  XIX  по  XX  вв.,  поскольку  особенно  сильно  и  масштабно  агрессия  Японии  начинает  проявляться  именно  в  этот  период.  А  поскольку  события  имели  место  относительно  недавно,  их  проще  реконструировать,  остается  меньше  сомнений  в  достоверности  их  изложения.

Чтобы  выделить  особенности  реализации  Японией  концепции  силового  экспансионизма,  следует  разделить  политику  расширения  ее  влияния  и  территориальных  захватов  на  несколько  этапов.

Первый  этап  вошел  в  японскую  историю,  как  эпоха  Мэйдзи  (1868—1912).  Он  начинается  с  того  момента,  когда  была  выиграна  борьба  за  реставрацию  императорской  власти  и  ликвидирован  сёгунат  [5,  с.  7,  301].

Что  же  подтолкнуло  Японию  на  агрессию  в  этот  период?  Во-первых,  нужно  сказать,  что  предшествующая  эпоха  Эдо  (1603—1868)  характеризовалась  длительной  изоляцией  японских  островов.  Из-за  удаленности  от  континентального  мира,  именно  в  этот  период  зародилась  та  культурная  эндемика,  которая  способствовала  формированию  общественно-политической  мысли  японского  общества.  Кроме  того,  когда  в  1850-х  гг.  произошло  насильственное  открытие  Страны  восходящего  солнца  европейцами,  над  ней  нависла  угроза  захвата  и  сформировалось  негативное  отношение  к  «белой  нации».

В  связи  с  этими  факторами  в  японском  сознании  прочно  укрепилась  концепция,  которая  получила  название  «кокутай».  Ее  центральные  идеи  (богоизбранность  нации  Ямато,  уникальность  геополитического  положения  и  превосходство  японцев  над  остальными)  обусловили  приход  новых  капиталистических  порядков,  гарантировавших  рост  влияния  и  независимости  Японии  [2,  с.  80].

Постепенно  данная  концепция  трансформировалась  в  «теорию  азиатской  солидарности»/«восемь  углов  пагоды  под  одной  крышей».  Восемь  углов  —  это  количество  азиатских  народов;  пагода  означает  «священный»  —  это  то,  что  присуще  азиатским  странам.  Она  подразумевает  цикличность,  характерную  для  восточного  менталитета.  Таким  образом,  позиционируется  единение  этих  народов  в  противовес  Западу.  «Крышей»,  естественно,  является  сама  Япония.  Очевидно,  что,  выступая  «старшим  братом»  другим  народам  региона,  на  основании  своих  достижений  в  культуре  и  военном  деле,  страна  хотела  обосновать  свою  гегемонию  стремлением  защитить  азиатских  братьев  от  западного  империализма.

Поэтому  изначально  смысл,  вкладываемый  в  данную  теорию,  носил  мирный,  оборонительный  характер.  Однако  затем  была  разработана  доктрина  «богатая  страна  —  сильная  армия»,  ставшая  поводом  для  появления  сторонников  милитаризма  и  экспансии.  Наиболее  известные  из  них  —  это  «Общество  Черного  океана»  (1879)  и  «Общество  Черного  дракона»  (1901).

По  заявлениям  «Общества  Черного  океана»,  «чтобы  цветная  раса  могла  сопротивляться  европейцам,  необходимо  создать  милитаристское  государство.  Наша  страна  должна  лелеять  надежду  в  будущем  возглавить  Восток  и  вести  его  за  собой»;  «Общество  Черного  дракона»  ставило  своей  целью  аннексию  Кореи.

Именно  Корейский  полуостров  стал  первым  объектом  японской  агрессии.  Японцы  почти  полностью  оккупировали  его  под  предлогом  помощи  в  борьбе  с  Китаем  [1,  с.  181].  Одновременно  оказывалось  давление  и  на  сам  Китай.  Здесь  стоит  отметить,  что  в  1885  г.  в  Тяньцзине  был  подписан  Японо-китайский  договор,  по  которому  обе  стороны  обязались  не  вводить  войска  в  Корею  без  взаимного  согласования.  Однако  в  1893  г.  в  Корее  началось  крестьянское  восстание,  для  подавления  которого  китайские  власти  вынуждены  были  ввести  свои  войска.  Этим  японцы  и  воспользовались.  Вскоре  военные  действия  были  перенесены  на  территорию  Китая.  Результатом  этой  хитрой  операции  стало  подписание  мирного  договора,  по  которому  Китай  передавал  Японии  Тайвань,  Пескадорские  острова,  полуостров  Ляодун  и  обязался  выплатить  контрибуцию,  также  он  признавал  независимость  Кореи.

Эта  война  представляет  собой  важный  этап  в  развитии  Японии.  С  этого  времени  западные  державы  вынуждены  были  считаться  с  ней  [1,  с.  183].  Однако  японское  правительство  осознавало,  что  еще  не  готово  к  монопольному  обладанию  Кореей.  Для  этого  был  необходим  теоретический  фундамент.

В  1898  г.  японский  министр  иностранных  дел  Окума  Сигенобу  предложил  паназиатскую  концепцию,  получившую  название  «доктрина  Окума».  Ее  суть  в  том,  что  Япония  должна  осуществлять  в  Азии  две  функции:  содействовать  модернизации  и  просвещению  региона  и  препятствовать  проникновению  туда  западных  держав.

Его  политический  соперник,  Ито  Хиробуми,  будущий  генерал-губернатор  Кореи,  сформулировал  идею  «японского  экспансионизма  демократического  образца».  Она  была  разработана,  чтобы  замаскировать  тот  факт,  что  армия  недостаточно  сильна  для  полного  захвата  Кореи.  Было  предложено  построение  отношений  с  корейцами  по  образцу  Великобритании  и  Северной  Ирландии,  сосуществующих  в  рамках  Соединенного  Королевства.  Хиробуми  был  уверен,  что  в  отношении  Корейского  полуострова  нужно  вести  более  мягкую  политику,  определяя  протекторат  как  стремление  помочь.

В  результате  русско-японской  войны  1904—1905  гг.  Япония  все  же  установила  открытое  верховенство  над  Кореей,  причем  было  сделано  всё,  чтобы  создалось  впечатление,  будто  вопрос  о  включении  в  состав  Японской  империи  был  поднят  самими  корейцами.

Своему  народу  японское  правительство  объясняло  захват  следующей  идеей:  «В  самое  сердце  Японии  постоянно  направлен  кинжал  —  Корея.  Любая  враждебная  держава,  заняв  Корейский  полуостров,  легко  сможет  перебросить  свои  войска  в  Японию.  Поэтому  для  сохранения  японской  расы  необходимо  обладать  Кореей  и  Маньчжурией»  [6,  с.  94].  Поэтому  Японии  необходимы  вооруженные  силы  и  сферы  влияния  для  сохранения  нации  и  защиты  суверенитета.  Исходя  из  этого,  войны  1894—1895  и  1904—1905  гг.  трактовались  как  войны  за  независимость.

Следующий  этап  развития  концепции  экспансионизма  пришелся  на  первую  половину  XX  столетия  и  стал  следствием  событий  эпохи  Мейдзи.  Главной  целью  Японии  на  этом  этапе  являлась  Маньчжурия.

Так,  участие  Японии  в  Первой  мировой  войне  было  обусловлено  стремлением  распространить  влияние  на  германские  колонии  в  Китае.  Последнему  японское  правительство  предъявило  ультиматум,  получивший  название  «21  требование»  и  представлявший  собой  программу  полного  подчинения  страны,  что  в  последующем  стало  основой  более  широкой  программы  колониального  ограбления  [1,  с.  189].  Таким  образом,  Япония,  оказавшись  среди  стран,  одержавших  победу  в  Первой  мировой  войне,  получила  за  счет  проигравших  стран  значительные  приобретения  на  Дальнем  Востоке  и  Тихом  океане.

В  течение  1920-х  гг.  шел  процесс  выработки  более  агрессивных  внешнеполитических  установок  среди  правящей  элиты.  Причиной,  побудившей  Японию  к  активизации  своей  экспансионистской  деятельности,  стал  мировой  экономический  кризис  1929—1933  гг.,  который  имел  опустошительные  последствия.  Поэтому  японцы  решились  захватить  близлежащую  Маньчжурию,  чтобы  получить  доступ  к  новым  торговым  рынкам.

Наиболее  яркое  выражение  цели,  замыслы  и  планы  японского  экспансионизма  того  времени  получили  в  докладе  японского  премьера  Танака  от  1927  г.,  где  говорилось,  что  для  того,  чтобы  обрести  полные  права  в  Маньчжурии,  нужно  использовать  ее  территории  как  плацдарм  и,  под  предлогом  развития  торговли,  проникнуть  в  остальной  Китай.  Затем,  используя  уже  имеющиеся  права,  захватить  все  его  ресурсы.  Это  позволит  перейти  к  завоеваниям  в  Индии,  Центральной  Азии  и  даже  Европе.

Таким  образом,  меморандум  выдвигал  первоочередной  задачей  захват  Китая.  При  этом  в  Японии  притязания  на  гегемонию  обосновывались,  как  и  в  начале  века,  паназиатской  доктриной,  названной  по  аналогии  с  доктриной  Монро  «Азия  для  азиатов».  Идеологическим  оправданием  снова  явилась  теория  «высшей  расы  Ямато»,  миссия  которой  —  подчинять  народы  и  господствовать  над  миром.  Кроме  того,  было  распространено  недовольство  представителей  монополистических  кругов  Японии  проникновением  западного  капитализма  на  Восток,  вследствие  чего  они  старались  всеми  силами  включить  в  орбиту  своего  влияния  Китай.  А  поведение  и  настроения  простых  людей  на  почве  голода  и  безработицы,  вызванных  экономическим  кризисом,  носили  агрессивный  характер.  Поэтому  в  1930-е  гг.  концепция  силового  экспансионизма  находила  широкую  поддержку  в  японском  обществе.  Она  выражала  представления  о  сохранении  национальной  безопасности  и  процветании  Японии.

Реальная  внешняя  политика  Японии  с  рубежа  1930-х  гг.  стала  выглядеть  как  начало  воплощения  данной  концепции  в  жизнь.  Нападение  на  Китай  в  1931  г.,  завершившееся  созданием  марионеточного  государства  в  Маньчжурии,  стало  важным  шагом  на  этом  пути.  События  в  Китае,  однако,  сразу  продемонстрировали  явный  разрыв  между  японской  демагогией  о  «единстве  желтой  расы»  и  действительными  целями  экспансии.  Началось  методичное  истребление  «азиатских  братьев»  —  взрослого  мужского  населения  в  Китае,  а  также  ограбление  захваченных  территорий.

После  этого  Япония  провозгласила  новую  политику  в  Китае,  на  основе  принципов,  изложенных  министром  иностранных  дел  Хиротой:  создание  союза  с  Китаем  против  коммунизма  в  Азии;  отход  Китая  от  политики  сотрудничества  со  странами  Запада;  осуществление  экономического  сотрудничества  между  Японией,  Маньчжоу-го  и  Китаем,  что  фактически  означало  установление  протектората  Японии  над  Китаем.

Для  осуществления  своих  целей  7  июля  1937  г.  Япония  развязала  Вторую  японо-китайскую  войну.  Однако  к  1939  г.,  когда  по  планам  экспансионистов  Китай  уже  должен  был  быть  захвачен,  война  все  еще  продолжалась.  Первого  сентября  1939  г.  началась  Вторая  мировая  война,  которая  на  первых  порах  складывалась  для  японцев  удачно.  Например,  они  смогли  захватить  Французский  Индокитай.  Однако  поражение  союзников  в  Европе  предопределило  крушение  колониальной  системы  Японии  и  крах  концепции  силового  экспансионизма.

Японские  территории  были  оккупированы.  После  заключения  в  1951  г.  Сан-Францисского  мирного  договора  Японии  возвращалась  формальная  независимость,  однако  правительство  было  вынуждено  провести  полную  демократизацию  страны.  Были  провозглашены  демократические  права  и  свободы,  отказ  от  войны  и  собственных  вооруженных  сил.  Но  следует  отметить,  что  милитаристское  влияние  достаточно  долго  сохранялось  в  отдельных  провинциях.

Итак,  в  японском  экспансионизме  четко  прослеживаются  следующие  идейные  компоненты  и  отличительные  черты:

·     паназиатизм,  т.  е.  «единение»  всех  стран  под  лидерством  Японии,  помощь  в  модернизации  остальным  странам  Азии;

·     экспансионистские  кампании  проходят  под  предлогом  помощи  соседям  в  модернизации,  развитии  или  освобождении  от  западного  влияния;

·     сдерживание  влияния  США  и  стран  Западной  Европы  в  регионе;

·     оправдание  экспансии  как  средства  обеспечения  независимости  и  самосохранения  нации,  которое,  прежде  всего,  зависит  от  защиты  линии  суверенитета  и  линии  интереса,  для  чего  необходимы  вооружение  и  сферы  влияния;

·     внушение  народу  идеи  о  богоизбранности  и  исключительности  японского  народа  на  основе  религиозной  мифологии,  которая  под  влиянием  господствующих  классов  открывалась  в  нужное  время  с  нужных  сторон.

Агрессивная  внешняя  политика  Токио  ухудшила  его  отношения  c  континентальными  соседями.  До  сих  пор  в  сознании  азиатских  народов  сохраняется  восприятие  Японии  как  врага,  агрессора.  Например,  в  споре  между  Республикой  Корея  и  Японией  по  поводу  островов  Токто  (Такэсима),  эти  территории  для  Сеула  не  столько  представляют  практическую  ценность,  сколько  обладание  ими  является  вопросом  национальной  гордости  [3,  с.  8].

Однако,  исходя  из  всего  вышесказанного,  мы  не  можем  назвать  внешнюю  политику  Японии  протофашистской  или  нацистской.  Японский  экспансионизм,  при  наличии  общих  черт  с  фашизмом  и  нацизмом,  имел  под  собой  уникальную  базу,  сформированную  в  результате  развития  японского  государства  и  общества.  Другими  словами,  концепция  японского  экспансионизма  является  закономерным  следствием  тех  событий  и  процессов,  которые  происходили  в  японском  обществе  и  Азиатском  регионе  в  целом  в  эпоху  Мэйдзи.

Список  литературы:

1. Гаджиева  Е.А.  Страна  Восходящего  Солнца.  История  и  культура  Японии.  М.:  Феникс,  2006.  —  256  с.
2. Гринюк  В.А.  Столетие  аннексии  Кореи  //  Япония  наших  дней.  —  2010.  —  №  5.  —  С.  80—88. 
3. Иванов  А.В.  Состояние  и  перспективы  решения  территориальных  споров  между  Японией  и  ее  соседями:  Республикой  Корея  и  Китайской  Народной  Республикой  //  Аналитические  записки  /  Институт  международных  исследований  МГИМО  (У)  МИД  России.  Вып.  1  (47).  М.,  2012.  —  17  с. 
4. Крысько  В.Г  Этническая  психология.  М.:  Академия,  2008.  —  165  с.
5. Лещенко  Н.Ф.  Япония  в  эпоху  Токугава.  М.:  Крафт+,  2010.  —  352  с.
6. Селищев  А.С.  Японский  экспансионизм:  люди  и  идеи.  Иркутск:  Издательство  Иркутского  университета,  1993.  —  256  с.