ЛЕКСИКО-СЕМАНТИЧЕСКОЕ  ВОПЛОЩЕНИЕ  ОБРАЗА  «КИНЖАЛ»  В  ПОЭТИЧЕСКОМ  КОНТЕКСТЕ  ЛЕРМОНТОВА

Бурдун  Светлана  Владимировна

старший  преподаватель  кафедры  русского  языка 
Краснодарского  высшего  военного  авиационного  училища  лётчиков,

РФ,  г.  Краснодар

E-mail:  010670@bk.ru

LEXICAL-SEMANTIC  REPRESENTATION  OF  THE  “KINDJAL”  IMAGE  IN  THE  POETIC  CONTEXT  OF  LERMONTOV

Svetlana  Burdun

senior  lecturer  of  Russian  language  department 
of  Krasnodar  Higher  Military  School  for  Pilots,

Russia,  Krasnodar

АННОТАЦИЯ

В  статье  рассматриваются  способы  семантизации  поэтического  образа  «кинжал»  в  творчестве  Лермонтова.  Методом  исследования  является  сравнительно-сопоставительный  анализ  средств  лексико-семантической  экспликации  данного  образа  в  творчестве  поэтов  XVIII–XIX  вв.  И  в  результате  выявляются  особенности  индивидуального  употребления  Лермонтовым  этого  слова.

ABSTRACT

This  article  dwells  upon  ways  of  semantization  of  “kinjal”  poetic  image  in  Lermontov’s  works.  The  research  method  is  comparative  analysis  of  means  of  lexical-semantic  explication  of  this  image  in  the  works  of  18^th  and  19^th  century  poets.  As  a  result,  individual  peculiarities  of  the  ways  this  word  is  used  by  the  poet  are  analyzed  in  the  text 

Ключевые  слова:  образ;  мотив;  символ;  сравнение;  метафора;  метонимия;  семантика  слова.

Keywords:  image;  motive;  symbol;  simile;  metaphor;  metonymy;  word  semantics.

«Люблю  тебя,  булатный  мой  кинжал!»  –  эти  известные  строки  Лермонтова  созвучны  словам,  написанным  в  письме  домой  его  другом,  Бестужевым-Марлинским:  «Кинжал  –  всегдашний  спутник  мой  и  товарищ  в  деле…»  [6,  с.  30].  Оба  поэта-офицера,  принимавшие  непосредственное  участие  в  военных  действиях  на  Кавказе,  на  своём  собственном  опыте  могли  оценить  значение  хорошего  надёжного  оружия.  Это  не  могло  не  отразиться  в  их  творчестве.  В  текстах  Лермонтова  обнаружено  99  употреблений  лексемы  «кинжал»,  77  употреблений  этого  наименования  встречается  в  его  поэтических  текстах  [5,  с.  732].

Образ  кинжала  в  русской  поэзии  XVIII–XIX  веков  был  представлен  в  лирических  произведениях  М.М.  Хераскова,  Г.Р.  Державина,  В.А.  Жуковского,  А.С.  Пушкина  и  др.  В  основном  поэты  использовали  этот  образ  в  его  прямом  значении  или  для  описания  обмундирования  героя:  Слагают  тело  на  арбу  /  И  с  ним  кладут  снаряд  воинской:  /  Неразряжённую  пещаль,  /  Колчан  и  лук,  кинжал  грузинской  /  И  шашки  крестовую  сталь  /  (Пушкин,  «Тазит»),  или  как  орудие  убийства:  Разит  он  зверя  в  грудь  кинжалом  (Державин,  «На  переход  Альпийских  гор»);  В  неистовстве  его  схватив  рука  кинжал,  /  Внесла  на  грудь  свою…  (Державин,  «Целение  Саула»);  Рустам  давнул  –  и  в  грудь  Зараба  /  Глубоко  врезался  кинжал  (Жуковский,  «Рустем  и  Зараб»);  Он  задрожал  /  И  им  во  грудь  в  одно  мгновенье  /  Вонзил  кинжал  (Жуковский,  «Кассандра»)  У  Жуковского  этот  образ  приобретает  негативные  коннотации.  Кинжалом  пользуются  бандиты,  предатели,  тайные  убийцы:  Острый  свой  кинжал  предатель  весь  вонзил  в  него  и  скрылся  («Сид.  Отрывки  из  испанских  романсов»);  Где  б  мирному  и  быть  уединенью,  /  Остря  кинжал,  скрывается  бандит  («Послание  к  Плещееву»);  Там  скрытый  блеск  кинжала  /  Там  убийцы  взор  горит  («Кассандра»);  От  робкого  кинжала  убийцы  низкого  погиб  исподтишка  («Варвара  Павловна,  Графиня  и  княжна!»).  Эмотивный  метонимический  эпитет  «робкий»  создаёт  впечатление  соучастия  кинжала  в  преступлении.  Пушкинские  олицетворяющие  эпитеты  «лукавый  (кинжал)»  и  «завистливый  (кинжал)»  усиливают  пейоративную  оценочность  образа,  наделяя  орудие  убийства  чертами  характера  его  владельца.

Сравнение  как  способ  семантизации  образа  широко  используется  поэтами  XVIII–XIX  веков.  М.М.  Херасков  сравнивает  блестящий  клинок  с  жалом  змеи:  Как  будто  две  змии,  /  Свои  изсунув  жалы,  /  изторгли  рыцари  блестящие  кинжалы  («Песня  XI»),  актуализируя  сему  «опасность»  в  образе  этого  оружия.  У  В.А.  Жуковского  образом  сравнения  оказывается  чёрная  жаба,  цвет  которой  противопоставляется  белому  цвету  роз:  Как  жаба  чёрная  на  белых  розах,  /  В  груди  кинжал  до  рукояти  /  В  неё  вонзённый,  как  в  ножны  («Рустем  и  Зараб»),  при  этом  поэт  подчёркивает  глубину  проникновения  кинжала  в  тело  человека.  В  качестве  образа  сравнения  кинжал  сопоставляется  Жуковским  с  глубоким  вздохом,  где  снова  актуализируется  сема  «глубина  проникновения»:  …из  сердца  /  Хеджирова,  как  острый  /  Кинжал,  в  нём  глубоко  сидевший,  /  Исторгся  вздох.  Эту  же  сему  поэт  эксплицирует,  сравнивая  порок  человека  и  вонзённый  в  сердце  кинжал:  Когда  б  в  нём  только  одного  /  Порока  не  было  –  кинжала  /  Ему  во  грудь  вонзённого  отцом  («Рустам  и  Зараб»).

Примеров  метафорического  представления  образа  не  так  много,  в  основном  кинжал  соотносится  с  чувствами  или  действиями  человека,  приносящими  душевную  боль:  отчаянье  в  сердца,  вонзает  им  кинжал  (Херасков,  [8,  с.  512],  цитирование  по  словарю)  или  злобной  клеветы  невидимый  кинжал  (Пушкин,  «К  Дельвигу»).  У  Державина  встречается  изображение  кинжала  в  качестве  оружия  олицетворённого  образа  клеветы:  Кинжал  твой  [о  клевете],  прободая  честь,  восставляет  бранников  (цитирование  по  словарю).  Нетрудно  заметить,  что  метафоры  усиливают  пейоративные  характеристики  образа. 

Символическое  звучание  данный  поэтизм  получает  в  стихотворении  Пушкина,  где  образ  кинжала  оказывается  эмблемой  исторического  справедливого  возмездия,  орудием  «бессмертной  Немезиды»:  Лемносский  бог  тебя  сковал  /  Для  рук  бессмертной  Немезиды,  /  Свободы  тайный  страж,  карающий  кинжал,  /  Последний  судия  позора  и  обиды  («Кинжал»)  [5,  с.  531]. 

В  «Словаре  русского  языка  в  четырёх  томах»  лексема  «кинжал»  определяется  как  «холодное  оружие  в  виде  обоюдоострого  клинка,  сужающегося  к  концу»  [9,  с.  48].  В  толковом  словаре  С.И.  Ожегова  «кинжал»  –  это  «колющее  обоюдоострое  оружие  с  коротким  клинком»  [7,  с.  222].  Основные  семантические  признаки,  которые  выделяют  словари,  обозначают  функцию  оружия  –  «способность  убивать»,  тип  оружия  –  «холодное»,  «способность  колоть,  пронзать»,  тип  лезвия  –  «обоюдоострое»,  форму  лезвия  –  «короткое»,  «клинообразное».  В  русской  поэзии  XVIII–XIX  веков  в  основном  актуализировалась  сема  «способность  пронзать».  Производных  значений  словари  не  дают,  и  в  тропах  поэтами  эксплицируются  смыслы,  которые  не  входят  в  семантическую  структуру  исходного  значения  и  относятся  к  области  ассоциаций,  связанных  с  функцией  кинжала:  «опасный»,  «глубоко  пронзающий»,  «способный  приносить  боль»,  а  также  с  метонимическим  переносом  на  оружие  характеристик  владельца,  вследствие  чего  кинжал  становится  «коварным»,  «завистливым»,  «лукавым»  или  «свободным»,  «карающим».  Образ  развивается  как  по  мелиоративному,  так  и  по  пейоративному  типу  оценочности,  так  как  кинжал  может  принадлежать  с  одной  стороны  другу,  и  с  другой  –  врагу,  бандиту,  предателю. 

Для  Лермонтова  кинжал  –  это  вещь,  предмет,  который  всегда  сопутствует  военному  человеку  на  Кавказе.  Не  случайно  это  холодное  оружие  в  текстах  поэта  часто  выступает  как  элемент  характеристики  персонажа.  По  типу  насечки  и  богатству  украшения  можно  определить  социальное  положение  героя,  его  бедность  или  материальное  благополучие:  Кто  ж  этот  путник?  русский?  нет:  /  На  нём  чекмень,  простой  бешмет,  /  Чело  под  шапкою  косматой…  /  Ножны  кинжала,  пистолет  /  Блестят  насечкой  небогатой…  //  («Измаил-Бей»);  За  кушаком  блестят  у  них  ножны  кинжалов  дорогих…  //  («Боярин  Орша»);  Богатство  горца:  ружья,  стрелы,  /  Кинжалы  с  набожным  стихом…(«Измаил-Бей»);  Кинжал  является  статусной  вещью,  вещью-характеристикой,  которая  указывает  на  национальную  принадлежность  владельца  и  его  религию.  Воины  дорожили  своим  холодным  оружием,  ножны  украшались  тонким  кованым  узором,  золотом  или  серебром.

Во  многих  поэтических  текстах  Лермонтова  это  слово-образ  развивает  прямой  номинативный  смысловой  план,  имея  простые,  «безыскусные»  определения,  обозначающие  внешние  признаки,  которые  можно  увидеть  и  оценить:  «широкий»,  «двойной»  «зазубренный»  –  форма;  «стальной»,  «булатный»,  –  качество  материала;  «дорогой»  –  цена.

Лермонтов,  как  и  поэты-предшественники,  изображает  кинжал  как  орудие  убийства.  В  лирическом  контексте  поэта  кинжалом  убивают  в  основном  ночью,  тайно.  Или  готовят  к  бою  (точат),  когда  никто  не  видит:  И  в  горах,  в  ночном  бою,  /  На  кинжал  чеченца  злого  /  Сложит  голову  свою  …  («Дары  Терека»);  Злой  чечен  ползёт  на  берег,  /  Точит  свой  кинжал…  («Казачья  колыбельная  песня»).  С  помощью  кинжала  можно  ограбить:  Украсть,  отнять  –  им  всё  равно;  /  Чихирь  и  мёд  кинжалом  просят…  («Измаил-Бей»).  Кроме  того,  кинжал  в  поэтических  текстах  Лермонтова  выступает  как  главное  орудие  мести.  Мстить  может  старый  отец,  ревнивый  муж  или  целый  народ:  Там  в  доме  был  русский,  кинжалом  пронзённый,  /  И  женщины  труп  под  окном…  («Баллада»);  Но  если  всё  проник  ревнивый  взор  –  /  Тотчас  кинжал  решит  недолгий  спор…  («Джюлио»);  И  уж  в  груди  её  торчал  –  /  Кинжал,  друзья  мои,  кинжал…  («Преступник»);  …и  кинжал  /  В  груди  бесчувственной  торчал…  («Каллы»);  И  кабардинец  черноокий  /  Безмолвно,  чистя  свой  кинжал,  /  Уроку  мщения  внимал…  («Каллы»);  Врагу  заснувшему  он  в  грудь  кинжал  без  промаха  вонзает…  («Каллы»);  Лезгинец,  слыша  голос  брани,  /  Готовит  стрелы  и  кинжал.  Скопилась  месть  их  роковая  /  В  тиши  над  дремлющим  врагом…  («Измаил-Бей»);  И  я  убийцу  отыскал:  /  И  занесён  был  мой  кинжал  /  Но  я  подумал:  «Это  ль  мщенье?»  («Хаджи  Абрек»).  Так  наименование  холодного  оружия,  которое  используют  горцы,  эксплицирует  в  лирическом  поэтическом  контексте  Лермонтова  образ  этого  холодного  оружия  и  мотив  кровной  мести,  с  актуализацией  семы  «скрытность»  и  «коварство».

Самой  распространённой  у  Лермонтова  формой  семантической  актуализации  образа  является  сравнение.  Кинжал  иногда  предстаёт  как  предмет  сравнения:  игрушкой  золотой  он  [кинжал]  блещет  на  стене  («Поэт»);  …кинжал  мой  блещет  гибельным  лучом  («Аул  Бастунджи»),  при  этом  поэт  использует  конструкции  с  творительным  падежом.  Чаще  всего  наименование  этого  холодного  оружия  выступает  в  позиции  образа  сравнения.  Так,  узорная  чешуйчатая  спина  змеи  похожа  на  золотую  роспись  клинка:  …Лишь  змея,  /  Сухим  бурьяном  шелестя,  /  Сверкая  жёлтою  спиной,  /  Как  будто  надписью  златой  /  Покрытый  донизу  клинок  («Мцыри»).  Демон  своей  несущей  смерть  красотой  тоже  сравнивается  с  неотразимым  клинком:  Над  нею  прямо  он  сверкал,  /  Неотразимый,  как  кинжал  («Демон»).  Так  образом  кинжала  актуализируются  семы  «красота»  и  «опасность»  в  поэтических  описаниях  змеи  и  Демона. 

Одним  из  признаков  образа  кинжала  у  поэта  является  сема  «свет»,  которая  воплощается  эпитетом  «светлый»  (товарищ  светлый  и  холодный),  глаголами  и  производным  существительным,  обозначающими  мерцание  света:  Отделкой  золотой  блистает  мой  кинжал…  («Поэт»);  Кинжал  мой  блещет  гибельным  лучом…  («Аул  Бестунджи»);  Ножны  кинжала,  пистолет  блестят  насечкой  небогатой…  («Измаил-Бей»);  За  кушаком  блестят  у  них  ножны  кинжалов  дорогих…  («Боярин  Орша»);  //  И  блеск  оправленных  ножон  /  Кинжалов  длинных…  («Мцыри»);  Оправа  сабли  и  кинжала  /  Блестит  на  солнце…  («Демон»);  Игрушкой  золотой  он  блещет  на  стене  («Поэт»).  Этот  признак  становится  основанием  для  сравнения  блеска  стали  и  блеска  глаз:  И  черные  глаза,  остановясь  на  мне,  /  Исполнены  таинственной  печали,  /  Как  сталь  твоя  при  трепетном  огне,  /  То  вдруг  тускнели,  то  сверкали…  («Кинжал»);  И  блистали,  /  Как  лезвиё  кровавой  стали,  /  Глаза  его...  («Измаил-Бей»).  То  же  говорится  и  о  глазах  Печорина:  То  был  блеск,  подобный  блеску  гладкой  стали,  ослепительный,  но  холодный...  На  сопоставление  «глаза  (взгляд)  –  кинжал»  у  Лермонтова  обратил  внимание  ещё  в  1914  году  В.М.  Фишер  [11,  с.  199].  В  поэзии  XIX–XX  веков  после  Лермонтова  появится  ряд  неожиданных  поэтических  образов,  возможно  возникших  не  без  влияния  поэта:  И  глаза  мои  за  что-то  он  кинжалами  зовёт…  (Берг);  Глаза-то,  милый,  как  ножи  /  Кинжальные…  (Цветаева).  Его  глаза  –  как  два  клинка…  (Брюсов).  Но  может  рукоять  столетий  сверкнуть  клинком  людского  взора  (Хлебников).  И  меня,  наконец,  уничтожит  твой  разящий,  твой  взор,  твой  кинжал  (Блок).  Во  мгле  затеплив  двух  очей,  /  Двух  зрящих  острия.  (Вяч.  Иванов)  [8,  с.  207–208]. 

Лермонтову  важен  и  звук,  который  издаёт  «клинок  надёжный».  За  звук  один  волшебный  речи.  /  За  твой  единый  взгляд  /  Я  рад  отдать  красавца  сечи  –  /  Грузинский  мой  булат...  //  И  он  порою  сладко  блещет  /  Заманчиво  звучит;  //  При  звуке  том  душа  трепещет  /  И  в  сердце  кровь  кипит...  («Как  небеса  твой  взор  блистает»)  Забавы  он  [кинжал]  делил  послушнее  раба,  /  Звенел  в  ответ  речам  обидным…  («Поэт»);  И  речь  его  хладнее,  чем  булат...  («Аул  Бастунджи»);  За  поцелуем  вслед  звучит  кинжал  («Измаил-Бей»).  Кинжал  может  звучать  «заманчиво»,  как  голос  любимой  девушки,  иногда  речь  человека  звучит  холодно,  как  звук  кинжала.  Сам  издаваемый  звук  –  это  звон  во  время  схватки,  боя.  У  Пушкина  другой  образ,  беззвучный:  немое  лезвие  злодею  в  очи  блещет  («Кинжал»).

Для  воина  кинжал  и  друг,  и  спаситель,  и  товарищ.  Это  традиционное  отношение  военного  человека  к  оружию,  восходящее  к  фольклору,  воплотилось  в  стихах  поэта  с  помощью  сравнений-приложений:  Как  ты,  как  ты,  мой  друг  железный…  («Кинжал»).  Люблю  тебя,  булатный  мой  кинжал,  /  Товарищ  светлый  и  холодный...  («Кинжал»);  И  у  жены  его  младой  /  Спаситель  есть  –  кинжал  двойной...  («Измаил-Бей»).

Иногда  кинжал  обозначает  врага:  Чтобы  тебя  он,  путник,  спас  от  вражьей  шапки  и  кинжала...  («Измаил-Бей»);  Вон  кинжалы.  В  приклады!  –  и  пошла  резня….  («Валерик»);  И  та  молитва  сберегала  от  мусульманского  кинжала...  («Демон»),  при  этом  поэт  применяет  метонимическую  модель  «оружие  –  человек  его  использующий».  Так  наименование  оружия  перерастает  границы  слова-вещи,  приобретая  категорию  одушевлённости.

Другая  метонимическая  модель  «металл  –  оружие  из  этого  металла»  стала  основанием  для  возникновения  контекстуального  синонима  образа:  «булат»,  поскольку  булатом  называют  «старинную  узорчатую  сталь  высокой  прочности  и  упругости,  употреблявшуюся  для  изготовления  холодного  оружия».  Семы  словарного  значения  «прочный»,  «упругий»  актуализированы  и  усилены  эпитетами  «роковой»,  «надёжный»,  «неотразимый».

Метафорическое  представление  образа  не  является  основным  способом  его  семантизации.  Примеры  метафор  редки  и  не  отражают  индивидуальных  ассоциаций,  присущих  Лермонтову.  Раскаянья  кинжал  и  презренья  женского  кинжал  отсылают  нас  к  образу  отчаянья  Хераскова,  а  генитивные  конструкции  этих  словосочетаний  напоминают  пушкинский  злобной  клеветы  невидимый  кинжал.  Метафорическое  изображение  коварства  и  измены  «точили  в  темноте  кинжал»,  использованное  Лермонтовым  в  стихотворении  «Последнее  новоселье»  (1840),  является  устойчивым  образом  русской  литературы  XIX  века. 

Дальнейшее  развитие  семантики  образа  связано  с  его  символизацией.  Прочность  клинка,  его  надёжность  поэт  сопоставляет  с  душевной  твёрдостью  человека:  Да,  я  не  изменюсь  и  буду  твёрд  душой,  /  Как  ты,  как  ты,  мой  друг  железный…  («Кинжал»),  при  этом  «булатный  кинжал  предстаёт  в  стихотворении  ка  символ  душевной  стойкости  и  твёрдости»  [5,  с.  221].  Этот  образ-символ  тесно  связан  с  образом  кинжала  в  программном  стихотворении  «Поэт»,  где  бездейственная  поэзия  ассоциируется  у  Лермонтова  с  клинком,  покрытым  ржавчиной  презренья.  С.В.  Мелихова  считает,  что  данный  образ  не  является  символом,  так  как  «ассоциации,  связанные  с  эмблематикой  кинжала  у  Лермонтова  достаточно  устойчивы,  они  ведут  к  фразе  «железный  стих,  облитый  горечью  и  злостью»  («Как  часто  пёстрою  толпою  окружён»),  где  эпитеты  и  сходство  синтаксических  конструкций  закрепляют  эти  ассоциации»  [5,  с.  532].  О.В.  Миллер  считает,  что  «Лермонтов  создал  образ  высокой  поэтической  убедительности,  …который  выступает  не  как  плоская  аллегория,  но  как  весьма  ёмкий  и  содержательный  символ»  [5,  с.  441].  На  наш  взгляд,  образ  кинжала  перерастает  границы  образа-эмблемы  и  становится  ярким  индивидуальным  символом.  По  мнению  Е.Г.  Эткинда,  «у  Лермонтова  обычно  наблюдается  собственное  осмысление  излюбленных  им  слов,  раскрывающихся  читателю  не  в  одном  каком-нибудь  стихотворении,  а  в  контексте,  который  можно  назвать  “контекст  Лермонтова”»  [13,  с.  228].  Образ  кинжала  в  поэтическом  контексте  Лермонтова  многогранен  и  полисемичен,  он  включает  смыслы  «звучание»,  «блеск»,  «прочность»,  «опасность»,  «коварство»,  «красота»,  «способность  убивать»  и  «приносить  боль».  Эти  ассоциации  и  позволили  сопоставить  кинжал  и  поэзию. 

Поэты  XIX–XX  столетия  подхватят  символизацию  «поэзии–кинжала»,  и  возникнет  целая  парадигма  образов:  Эту  детскую  грудь  рассеку  я  потом  /  вдохновенного  слова  звенящим  мечом  (Фет).  Кинжал  поэзии!  (Брюсов).  Я  хочу  кинжальных  слов  и  предсмертных  восклицаний!  (Бальмонт)  Ржавый  стих  мой  злее  шила  /  И  исполнен  озорства  (Саша  Чёрный)  Кинжальная  строка  Микеланджело  (Вознесенский)  [8,  с.  339].  Может  быть,  Расул  Гамзатов,  выдающийся  дагестанский  поэт,  смог  глубже  всех  осознать  символическую  семантику  лермонтовского  образа:  В  старину  писали  не  спеша  /  Деды  на  кинжалах  и  кинжалами  /  То,  что  с  помощью  карандаша  /  Тщусь  я  выразить  словами  вялыми  («В  старину  писали  не  спеша»).

Говоря  о  саморазвитии  слова-образа  в  одной  или  нескольких  творческих  системах,  О.В.  Кондрашова  отмечает,  что  «можно  рассматривать  это  развитие,  как  парадигматическое  накопление  общепоэтической  семантики  слова  и  формирование  его  «образного  поля»,  то  есть  находить  общее  в  фактах  индивидуального  словоупотребления»  [3,  c.  120].  В  то  же  время  на  фоне  общепоэтической  семантики  слова  ярче  представляются  индивидуальные  особенности  словоупотребления.  В  лирических  текстах  Лермонтова  образ  кинжала  развивается  от  традиционного  представления  кинжала  как  орудия  мести  или  возмездия  до  яркого  самобытного  символа  бескомпромиссности  поэтической  речи.  Основным  способом  семантизации  образа  являются  сравнения,  где  кинжал  становится  образом  сравнения,  а  предметом  сравнения  оказываются  свойства  человека.  Преодолевая  пейоративные  характеристики,  унаследованные  от  русских  поэтов  старшего  поколения,  образ  кинжала  в  творчестве  Лермонтова  развивается  по  мелиоративному  типу  оценочности,  расширяя  и  углубляя  общепоэтическую  семантику  данного  слова  и  трансформируясь  в  яркие  окказиональные  образы  поэтов  следующих  поколений.

Список  литературы:

1. Державин  Г.Р.:  Сочинения  [Электронный  ресурс].  –  Режим  доступа.  –  URL:  http://az.lib.ru/d/derzhawin_g_r/  (дата  обращения:  30.  10.  2015).
2. Жуковский  В.А.  Полное  собрание  сочинений:  в  20  т.  –  Т.  1–4.  –  М.,  1999.
3. Кондрашова  О.В.  Семантика  поэтического  слова.  –  Краснодар,  1998.  –  279  с.
4. Лермонтов  М.Ю.  Собрание  сочинений:  в  10  т.  –  Т.  1–4.  –  М.,  1988.
5. Лермонтовская  энциклопедия.  –  М.,  1987.  –  784  с.
6. Нечитайлов  М.В.  Кавказский  мундир  М.Ю.  Лермонтова.  /  Нечитайлов  //  Ставропольский  хронограф  на  2006  год:  краевед.  сб.  –  2006.  –  С.  359–396.
7. Ожегов  С.И.  Словарь  русского  языка.  –  М.,  1989.  –  750  с.
8. Павлович  Н.В.  Словарь  поэтических  образов:  На  материале  русской  художественной  литературы  XVIII–XX  веков:  в  2  т.  –  Т.  1.  –  М.,  2007.  –  848  с.
9. Словарь  русского  языка  в  четырёх  томах.  Т.  2.  –  М.,  1986.  –  736  с.
10. Словарь  языка  Пушкина.  Т.  1.  –  М.,  2000  –  975  с.
11. Фишер  В.М.  Поэтика  Лермонтова  //  Венок  М.Ю.  Лермонтову:  Юбилейный  сборник.  –  М.,  1914.  –  С.  196–236.
12. Херасков  М.М.  Россияда  [Электронный  ресурс].  –  Режим  доступа.  –  URL:  http://www.libros.am/book/read/id/308413/slug/sobranie-sochinenijj-4  (дата  обращения  01.11.  2015).
13. Эткинд  Е.Г.  Материя  стиха.  /  Репринтное  изд.  –  СПб,  1998.