О  НЕКОТОРЫХ  АСПЕКТАХ  ИЗУЧЕНИЯ  ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНЫХ  ФОРМ

Романовская  Ольга  Евгеньевна

доцент,  канд.  филол.  наук,  доцент  каф.  литературы

Астраханского  государственного  университета, 
РФ,  г.  Астрахань

E-mail: 

ABOUT  SOME  ASPECTS  OF  THE  STUDY  OF  NARRATIVE  FORMS

Olga  Romanovskaya

candidate  of  Philological  Sciences,  Associate  Professor  of  Department  of  literature 
of  Astrakhan  State  University, 
Russia,  Astrakhan

АННОТАЦИЯ

Цель  статьи  заключается  в  описании  актуальных  аспектов  изучения  нарративных  форм.  Автор  обобщает  результаты  исследований  отечественных  и  зарубежных  ученых,  называет  выделенные  ими  критерии  разграничения  форм  повествования.  Названы  основные  тенденции  в  процессе  модификации  традиционных  форм  повествования  и  рассмотрена  их  взаимосвязь  с  общекультурной  проблемой  ХХ  века  –  поиском  границ  личности  в  свете  проблем  кризиса  персональной  идентичности.

ABSTRACT

The  purpose  of  this  article  is  to  describe  relevant  aspects  of  the  study  of  narrative  forms.  The  author  summarizes  the  research  results  of  domestic  and  foreign  scientists,  calls  them  criteria  for  distinguishing  between  forms  of  narration.  She  identifies  main  trends  in  the  modification  of  traditional  forms  of  storytelling  and  examines  their  relationship  to  general  cultural  task  of  the  twentieth  century  –  the  search  of  the  boundaries  of  personality  in  the  view  of  the  problems  of  the  crisis  of  personal  identity.

Ключевые  слова:  нарратология;  нарратив;  повествовательная  форма;  автор;  рассказчик;  повествователь.

Keywords:  narratology;  narrative;  narrative  form;  author;  narrator. 

Традиционное  разделение  повествовательных  форм  на  «перволичные»  и  «третьеличные»  в  современном  литературоведении  не  оспаривается,  но  оговаривается  и  уточняется.  Нарратологи  критикуют  неточность  устоявшейся  терминологии:  «выбор  романиста  делается  не  из  двух  грамматических  форм,  а  из  двух  нарративных  позиций  (грамматические  формы  представляют  собой  лишь  их  механические  следствия)»  [3,  с.  253].  Главным  критерием  определения  формы  повествования  в  нарратологии  становится  принадлежность/непринадлежность  повествующего  к  диегезису  (вымышленной  действительности  произведения).  Ж.  Женетт  считает  необходимым  различать  «два  типа  повествования:  одно  –  с  повествователем,  отсутствующим  в  рассказываемой  им  истории,  другое  –  с  повествователем,  присутствующим  в  качестве  персонажа  в  рассказываемой  им  истории»  [3,  с.  253],  В.  Шмид  предлагает  различать  диегетического  и  недиегетического  нарраторов  [9,  с.  83].

Похожее  отношение  к  проблеме  сформировалось  и  в  отечественном  литературоведении.  Исследователи  указывают  на  условность  общепринятой  терминологии:  «В  работах  по  поэтике  различают  нарратив  1-го  и  3-го  лица.  Это  деление,  однако,  не  является  достаточно  определенным.  Скорее  всего,  имеется  в  виду  лицо  главного  героя.  Между  тем  этот  признак  сам  по  себе  не  существен  для  типологии  повествовательных  форм»,  –  отмечает  Е.  Падучева  [7,  с.  204]. 

Однако  устойчивая  традиция  использования  терминов  «перволичное»  и  «третьеличное»  повествование  сохраняется,  что,  наряду  с  усилением  внимания  к  проблемам  повествовательного  текста,  обнаруживает  актуальность  описания  базовых  нарративных  форм  и  их  модификаций. 

Организующим  центром  «перволичного»  повествования  является  рассказчик  –  «носитель  речи,  открыто  организующий  своей  личностью  весь  текст»  [5,  с.  33].  Степень  представленности  рассказчика  варьируется,  однако  уже  «само  употребление  местоимений  и  глаголов  первого  лица  представляет  собой  самоизображение,  хотя  и  редуцированное»  [9,  с.  66]. 

Выбор  «перволичной»  формы  зачастую  связан  с  необходимостью  изобразить  особенности  мировидения,  мироощущения  рассказчика,  описать  мир  «не  таким,  каким  он  существует  сам  по  себе,  а  таким,  каким  он  прошел  через  посредство  некоего  созерцающего  ума»  [9,  с.  65]. 

Обращение  к  форме  «перволичного»  повествования  не  случайность,  а  осознанный  и  весьма  значимый  для  воплощения  авторского  замысла  выбор.  Дневниковые  записи  Ф.  Достоевского,  сделанные  во  время  работы  над  романом  «Подросток»,  показывают  насколько  большое  значение  придавал  классик  этому  вопросу.  Тщательно  взвешивая  все  «за»  и  «против»,  он  пришел  к  выбору  «перволичной»  формы:  «Лучше  справлюсь  с  лицом,  личностью,  сущностью  личности»  [9,  с.  90].  Известно,  что  эта  же  проблема  –  выбор  типа  нарратора  и  формы  нарратива  –  остро  стояла  перед  Ф.  Достоевским  в  период  работы  над  романом  «Преступление  и  наказание».

О  том,  что  выбор  повествования  от  первого  лица  в  художественной  прозе  «есть  результат  сознательного  эстетического  выбора,  а  вовсе  не  знак  откровенности,  исповеди,  автобиографии»  [3,  с.  256]  свидетельствуют  работы  отечественных  и  зарубежных  нарратологов.

Отечественные  ученые  К.  Атарова  и  Г.  Лесскис  отметили,  что  структурой  этой  повествовательной  формы  задаются  «естественность  изображения  внутреннего  мира  самого  повествователя  и  ограничения  в  изображении  внутреннего  мира  других  действующих  лиц  его  повествования,  а  также  в  изображении  внешнего  мира»  [1,  с.  353].

Однако  в  прозе  ХХ  века  функционирование  «перволичного»  повествования  значительно  усложнилось  вводом  приемов,  приводящих  «к  некоей  нарративной  патологии»  (Женетт).  Возможные  отклонения  от  традиции  описаны  в  работах  М.  Дымарского,  Ж.  Женетта,  Ю.  Левина,  Е.  Падучевой,  В.  Шмида  и  других  ученых.  К  приемам  нарушения  литературных  конвенций  в  использовании  перволичных  форм  относят: 

• переменное  или  неустойчивое  отношение  между  нарратором  и  персонажами,  воплощенное  внешне  немотивированными  сменами  грамматического  лица  основного  субъекта  повествования; 
• переход  рассказчика  на  позицию  всеведения,  расцениваемый  Ж.  Женеттом  как  посягательство  на  «прочные  условности»  и  «логику  дискурса»,  которая  предписывает  ограничения  повествовательной  перспективы.

Решительные  эксперименты  в  области  перволичного  повествования  обусловлены  и  литературными  процессами,  в  первую  очередь  сменой  художественных  парадигм,  и  теми  открытиями  в  области  психологии,  философии,  эстетики,  лингвистики,  без  влияния  которых  сложно  представить  себе  развитие  культуры  ХХ  века  и  которые  привели  к  более  сложной  трактовке  понятий  «личность»,  «сознание»,  «речь»,  «память»,  «слово». 

Модификации  «перволичной»  формы  повествования  связаны  с  общекультурной  проблемой  ХХ  века  –  поиском  границ  личности  в  свете  проблем  кризиса  персональной  идентичности.  Т.Г.  Кучина,  автор  книги  «Поэтика  «я»  –  повествования  в  русской  прозе  конца  XX  –  начала  XXI  века»,  важнейшим  фактором  интенсивного  развития  «я»-повествования  считает  распространенное  в  современном  обществе  ощущение  утраты  аутентичности,  раздробленности  «я». 

Осознание  писателями  ХIХ–ХХ  веков  зыбкости  и  непрочности  межличностных  границ  способствует  видоизменению  традиционной  структуры  третьеличного  повествования.  Изменения  касаются  прежде  всего  соотношения  двух  основных  элементов  повествовательной  структуры:  голоса  повествователя  как  основного  носителя  коммуникативной  функции  и  голоса  героя. 

В  рамках  художественных  парадигм  ХVIII–ХIХ  вв.  сформировалась  аукториальная  повествовательная  ситуация,  для  которой  характерна  экспликация  фигуры  нарратора,  его  рефлексий  и  комментариев.

Новаторством  реалистической  литературы  ХIХ  века  исследователи  признают  рождение  персональной  (персонажной)  формы  повествования.  В  ней  присутствие  «автора»  миниминизируется,  нарратор  маскирует  свою  функцию  рассказывания,  «переносит  точку  зрения  в  один  или  последовательно  в  несколько  персонажей»  [6,  с.  47].  Постепенно  осуществляется  переход  от  аукториальной  к  персональной  форме  третьеличного  повествования.  По  мнению  Ю.  Манна,  появление  «персонажного»  повествования  стало  для  эпической  литературы  важным  этапом  в  освоении  нарративного  текста,  создало  новые  условия  для  раскрытия  психологии  персонажа  и  выражения  авторской  оценки:  «С  одной  стороны,  стремление  избежать  комментариев  и  оценок  от  повествователя,  переместить  точку  зрения  в  сферу  персонажа  отмечено  тенденцией  к  объективности...,  с  другой  стороны,  персональная  повествовательная  ситуация  открыла  возможность  более  широкого  выхода  на  авансцену  внутренних,  иррационально-психологических  потенций,  освобожденных  от  цензуры  сознания..,  открыла  возможность  для  большей  субъективизации»  [6,  с.  51].  Художественные  особенности  и  функции  этой  повествовательной  формы  исследователи  рассматривают  на  примере  прозы  классиков  ХIХ–ХХ  веков,  в  частности  творчества  А.  Чехова,  в  прозе  которого  «персонажное»  повествование  складывается  из  ряда  приемов,  позволяющих,  помимо  глубокого  проникновения  в  сознание  героя,  нейтрализовать  категоричность  оценок  нарратора  и  апеллировать  к  личном  опыту  читателя. 

Особая  модификация  «третьеличного»  нарратива  –  несобственно-авторское  повествование  –  была  выявлена  Н.  Кожевниковой.  Это  «повествование  нарратора,  заражающегося  местами  словоупотреблением  и  оценками  персонажа  или  воспроизводящего  их  в  более  или  менее  завуалированной  цитате»  [9,  с.  231],  «способ  описания  и  повествования»  [4,  с.  105],  основанные  на  варьировании  точек  зрения  в  разных  планах  и  преобладанием  точки  зрения  персонажа.  Е.  Падучева  описывает  это  явление  как  «свободный  косвенный  дискурс»:  «Персонаж  вытесняет  повествователя,  захватывая  эгоцентрические  элементы  языка  в  свое  распоряжение»  [7,  с.  206]. 

Новаторский  характер  приобретает  «третьеличная»  форма  повествования  в  модернистской  литературе,  где  связность  текста  основана  «на  сложном  согласовании  голосов  персонажей  друг  с  другом  и  с  голосом  повествователя»  [7,  с.  207].  Складывается  полисубъектная  форма  нарратива,  в  котором  переплетаются  сразу  несколько  оценочно-смысловых  позиций. 

Благодаря  работам  М.  Бахтина  центральной  проблемой  изучения  эпического  текста  становится  «противопоставление  Я  и  ДРУГОЙ»  [7,  с.  217],  диалогические  отношения  субъектов  в  сложной  повествовательной  структуре  современной  прозы,  поэтому  важнейший  аспект  исследования  «третьеличного»  повествования  –  принципы  и  способы  передачи  чужого  слова  (прямая,  косвенная,  несобственно-прямая  речь),  раскрывающие  характер  взаимодействия  голосов  повествователя  и  героя.  Они  глубоко  и  всесторонне  исследованы  в  работах  М.  Бахтина,  В.  Волошинова,  Н.  Кожевниковой,  Е.  Падучевой,  В.  Шмида.  Показана  их  первостепенная  роль  в  процессе  интерференции  «текста  нарратора»  и  «текста  персонажа»  (В.  Шмид),  определяющем  облик  «третьеличного»  повествования  в  ХХ  веке. 

Следствием  усложнения  повествовательной  структуры  становится  активизация  читателя.  Хотя  внимание  реципиента  усиливается  и  в  процессе  восприятия  противоположенной  повествовательной  стратегии,  сводящей  игру  точками  зрения  и  голосами  к  минимуму. 

Нейтральность  позиции  нарратора,  слабая  стилевая  окрашенность  текста  способствуют  созданию  особой  модификации  «третьеличного»  повествования»,  которую  П.  Лаббок  еще  в  1921  году  назвал  «чистой  драмой».  Эталонный  образец  такого  повествования  –  творчество  Э.  Хемингуэйя  и  представителей  «нового  романа».  Я.  Линтвельт  пишет,  что  в  нейтральном  типе  повествования  действие  изображается  не  “профильтрованным”  через  субъективное  сознание  повествователя  или  персонажа.

Подобную  модификацию  связывают  с  возникновением  особого  типа  нарратора,  которого  С.  Чэтман  характеризует  как  «nonnarration»,  а  В.  Шмид  описывает  как  слабо  выявленного  нарратора,  который  присутствует  в  минимальном  количестве  «инициальных  знаков»,  имплицитно  выражая  свою  позицию  и  скрывая  от  читателя  точку  зрения  героя.

Таким  образом,  диапазон  вопросов,  связанных  с  изучением  повествовательных  форм,  широк:  основной  субъект  повествования  и  способы  его  представления;  присутствие  в  повествовании  комментирующих  оценок,  резюмирующих  наблюдений  и  творческой  рефлексии  повествователя  как  знак  появления  «эксплицитного  автора»;  возможности  полисубъектной  организации  повествовательной  структуры  и  взаимодействие  голосов,  точек  зрения  и  позиций  автора  и  героя;  способы  передачи  высказываний  персонажей;  модернизация  традиционных  форм  повествования,  изменение  их  структуры  и  функций.

Список  литературы:

1. Атарова  К.  Лесскис  Г.А.  Семантика  и  структура  повествования  от  первого  лица  в  художественной  прозе  //  Известия  АН  СССР.  Серия  литературы  и  языка.  –  1976.  –  Т.  35.  –  №  4.  –  С.  343–356.
2. Атарова  К.  Лесскис  Г.А.  Семантика  и  структура  повествования  от  третьего  лица  в  художественной  прозе  //  Известия  АН  СССР.  Серия  литературы  и  языка.  –  1980.  –  Т.  39.  –  №  1.  –  С.  33–46.
3. Женетт  Ж.  Фигуры.  В  2-х  томах.  Т.  2.  –  М.:  Изд-во  им.  Сабашниковых.  1998.  –  472  с.
4. Кожевникова  Н.  О  типах  повествования  в  советской  прозе  //  Вопросы  языка  современной  русской  литературы.  М.:  Наука.  1971.  –  С.  97–163.
5. Корман  Б.  Изучение  текста  художественного  произведения.  М.:  Просвещение.  1972.  –  110  с.
6. Манн  Ю.  Об  эволюции  повествовательных  форм  (вторая  половина  ХIХ  века)  //  Известия  АН  СССР.  Серия  литературы  и  языка.  –  1992.  –  Т.  51.  –  №  1.  –  С.  40–59.
7. Падучева  Е.  Семантические  исследования:  Семантика  вида  и  времени  в  русском  языке.  Семантика  нарратива.  М.:  Языки  русской  кульутры.  1996.  –  с.  464
8. Современное  зарубежное  литературоведение  /  Ред.-сост.  И.П.  Ильин,  Е.А.  Цурганова.  М.:  Интрада  ИНИОН,  1996.  –  320  с.
9. Шмид  В.  Нарратология.  М.:  Языки  славянской  культуры,  2003.  –  312  с.