АНТИЧНЫЕ И ВОСТОЧНЫЕ УНИВЕРСАЛИИ В ПОЭЗИИ О. Э. МАНДЕЛЬШТАМА (НА ПРИМЕРЕ СТИХОТВОРЕНИЯ «РАВНОДЕНСТВИЕ»)

Одним из наиболее ярких примеров своеобразия темы мировой культуры в творчестве Мандельштама является стихотворение 1914 г. «Равноденствие». Традиционно произведение входит в широко изученный в литературоведении античный текст поэта [1-3, 6]. Однако на имплицитном уровне помимо античной традиции можно говорить об особых мировоззренческих категориях (универсалиях) и иного происхождения, в частности – восточных. Так, ведущая для Мандельштама идея о взаимопроникновении мира природы и мира мировой культуры характерна для китайской картины мира с особым пониманием универсалии вэнь, которое прежде всего проявляется в заглавном образе.

Равноденствие – как особое состояние окружающего мира входит в ряд природных образов, причем, как это свойственно мифопоэтической картине мира Мандельштама, каждый подобный образ, сохраняя определённую конкретику, имеет максимально обобщённый характер, репрезентируя метафизические состояния и характеристики мира. Так, равноденствие – явление всего одного и вполне конкретно обозначенного дня; в то же время это всеобщее состояние, которое независимо от обстоятельств и частных случаев, это одно из проявлений миропорядка вообще. И как одно из проявлений целесообразности и постоянства этот особый день ещё до собственно текстового развертывания получает положительную оценку субъектом. Такое предпочтение идей порядка и закономерного развития может быть рассмотрено не только в рамках развития образов античной культуры (идеи мера и закона), но и как близкое восточной картине мира с действием универсалии да-тун.

Характером лексемы заглавного образа предопределяется и основополагающая черта поэтологического своеобразия. Двухчастности слова (два корня, сохраняющих семантику двух словообразующих основ) соответствует принцип бинарности как сюжетообразующий и композиционный: две строфы (каждая из которых представляет собой относительно законченный период), два тематических (природа и творчество) и, соответственно, образно-мотивных комплекса (иволги, лес, год, день, утро, волы, пастбище, тростник – гласные, долгота, тонические стихи, длительность, метрика, Гомер, цезура, длинноты, нота), александрийский стих с традиционной цезурой после третьей стопы, делящий строку пополам, преобладание в синтаксисе стиха двухчленных сочинительных конструкций («есть иволги в лесах, и гласных долгота»,  «уже с утра покой и трудные длинноты», «волы на пастбище, и золотая лень»).

Идея целостности, связанная с универсалией, да-тун, в стихотворении «Равноденствие», находит выражение не просто в тесной взаимосвязи, но в намеренном и маркированном соединении темы творчества и природы. Анжамбеман на границе первого и второго стиха актуализирует значимость не синтаксической, а стиховой конструкции, в пределах которой две части («есть иволги в лесах, и главных долгота» [5, с. 75]) воспринимаются не как две предикативные единицы, но как два субъекта, связанных сочинительными отношениями. При этом природное и творческое в стихотворении «Равноденствие» рассматривается не в конкретно-бытовом, но в обобщённо-философском плане. Онтологическая проблематика вводится в лирический контекст первой лексемой первого стиха с экзистенциальным значением бытования, существования: «есть иволги в лесах» [5, с.75].

В первом стихе онтологическую характеристику получают природные образы иволги и леса. Необычный среди ряда наименований птиц образ иволги появляется в творчестве Мандельштама только однажды в стихотворении «Равноденствие». Однако предпочтение поэта в пользу именно этого вида птицы неслучаен в связи с продолжением литературной традиции использования традиционной символики. Птица как символ души и свободной творческой сущности нередко ассоциируется либо с самим лирическим субъектом, либо с любым персонифицированным героем, так или иначе связанным с особой духовной или творческой деятельностью. Тогда непосредственные характеристики птицы по аналогии переходят на субъекта, образуя развернутую образную параллель. В «Равноденствии» иволга является своего рода одним из репрезентирующих присутствие лирического героя образов. В этом отношении выбор иволги закономерен как с точки зрения собственно языковой (фоническое оформление лексемы позволяет употребить ее в составе звукоподобного по аллитерационному признаку ряда «иволги» – «в лесах» – «гласных» – «долгота»), так и образно-символической. Последняя тесно связана с прямым значением слова. Так из разнообразных и многочисленных свойств и характеристик этого вида для поэтического контекста важен ряд наиболее общих и распространенных, согласно которым иволга – небольшая яркая (мотив яркости/необычности) птица, единственный представитель семейства иволговых (мотив редкости/избранности среди многих/подобных), необщительна (мотив одиночества/отрешенности от себе подобных), держится в кроне деревьев (мотив стремления к уединённости и защите), мигрирует на дальние расстояния (мотив странничества/пути), певчая (мотив звучания/творчества). Очевидно, что набор природных характеристик иволги вызывает прямые ассоциации с мотивным комплексом, характеризующим в мифопоэтической картине мира Мандельштама лирического героя как человека творящего/созидающего.

Интересно, что иволга – значимый образ в восточной картине мира, в частности китайской. Универсалии у-син с представлением о пяти элементах соответствует классификация пяти видов живых существ (панцирные, пернатые, шерстистые, чешуйчатые и с гладкой кожей). Значимость животных повышается для восточного мировоззрения в связи с актуализацией тотемных представлений. Птицы – полнозначные символы, использующиеся в китайском творчестве и культуре многообразно, так, для классификации гражданских чинов во время династии Мин употреблялись именно вышивки птиц. Характерным признаком иволги считалось особенно красивое пение, что ассоциировало её с комплексом положительных представлений, а также с идеями начала, весны, женской красоты. Очевидно, что подобная утвердительная характеристика образа свойственна и для стихотворения Мандельштама.

Образ леса как среды обитания иволги в лирическом контексте творчества поэта один из наиболее важных многозначных и амбивалентных образов природы. Лес одновременно выступает как непознанная и пугающая сущность, которая таит возможные для лирического героя опасности, и как место, скрывающее ещё не постигнутые значимые ценности: лес, актуализируя одно из прямых значений лексемы (строительный материал, древесина), входит в образный ряд с общим значением творчества. Однако в отличие от сходных явлений мира природы, лес в некоторых текстах представлен прежде всего как пространственный образ, переход границ которого субъектом или его ролевым двойником составляет значимое событие в развитии лирического сюжета.

Вторым членом сочинительного ряда в первом стихе выступает творческий и языковой образ долгих гласных. Вместе с собственно стиховым поэтологическим приемом – употреблением александрийского стиха – он продолжает и актуализирует ряд образов мировой культуры, имеющих античное происхождение.

Идея вечности и постоянного повторения целесообразных предметов или явлений представляет важнейшую философему, развертывание идейного содержания которой представляет собой развитие лирического сюжета стихотворения «Равноденствие». Реализация этой идеи связана с введением образов античной культуры и последовательным соотнесением их с природной сферой. Так, сам выбор понятий в рамках античного стихосложения является показательным: предпочтение отдано тем реалиям, которые характеризуются таким признаком, как долгота/длительность/ протяжённость, например, образ гласных (как противопоставленных согласным «певучих», «тянущихся» звуков) и долгих (а не кратких) слогов и т.п. Все эти признаки являются вариативными по отношению к главной особенности не только античной метрики, но и культуры в целом – гармонии/мере. Целесообразность и симметрия, уравновешенность и спокойствие античного культурного наследия зримо и образно для Мандельштама нашли наиболее яркое выражением в метрике, суть которой непосредственно основана на равномерном и строгом чередовании.

При предельной обобщённости и метафизически понятых границах развития бытийного времени и пространства кругозор лирического героя по отношению к миру природы размещён в определённых пределах, заданных мотивом ограниченности и выделенности: «только», «раз в году», «этот день», «уже с утра» [5, с.75]. Соотнесение образов природы с образами творчества, теперь происходит по признаку наличие/отсутствия гармонии и постоянства: именно поэтические реалии выступают в качестве средств сравнения как постоянные носители и обладатели самой значимой для субъекта ценности. То, что доступно природе лишь в течение одного дня, присуще творчеству (в данном случае – античной поэзии) априорно и постоянно, чем объясняется своего рода обратный порядок развития рефлектирующей мысли (сравнение образов природы с поэтическими явлениями, а не наоборот). Однако соотношение творческой и природной сфер не завершается прямым и линейным противопоставлением, но скорее представляет собой циклическое развитие сложного взаимодействия. Так, два последних стиха второй строфы углубляют значение мотива избранности дня, теперь подчеркивая не редкость этого гармонического состояния, но его уникальность.

Равноденствие как особенный феномен мира природы осознается субъектом как источник и первопричина творческого процесса: «из тростника извлечь богатство целой ноты» [5, с.75]. Образ целой ноты как длительного «протяжного» звука семантически и синтаксически (аналогичное положение в абсолютном конце стихового ряда) соответствует образу долгих гласных в первом стихе первой строфы. Такое тождество образов создает семантическую перекличку между двумя частями текста, на композиционном и архитектоническом уровне образуя кольцо/круг как архетипическую и символическую основу текста. Завершение текста лирической ситуацией созидания творчества природой (из тростника – нота) является не просто развязкой до сих пор развивающегося лирического конфликта, но и завязкой нового процесса, который семантически соотносится с началом стихотворения «Равноденствие» и проблематикой целого ряда других произведений поэта.

Развитие образов природы в стихотворении «Равноденствие» значимо как этап общей эволюции данной темы в контексте лирического творчества Мандельштама. В мифопоэтическую картину мира, окружающего лирический субъект, входит мир античных реалий и понятий в том числе и природных, которые, в свою очередь, влияют на изменение эмотивной и оценочной сфер восприятия. Мотивирующим фактором для ощущения окружающего мира не как хрупкого и изменчивого, в нюансах и полутонах, смутных и неявных оттенках, как это было в предшествующих ранних текстах, становится приобщение к творчеству как вечному гармоническому и жизнеутверждающему началу. Именно античная поэзия в стихотворении «Равноденствие» выступает эталоном меры в значении гармонического единства равных частей. Творческие понятия и реалии вводят в поэтический контекст образы мировой художественной и бытовой культуры, прежде всего – античной. Таким образом, главный итог развития лирического сюжета стихотворения «Равноденствие» – своеобразное равенство различных сфер жизни (природной, бытовой, культурной и творческой), неразрывное взаимодействие и соединение которых утверждает субъекта в эпическом принятии действительности и возможности личного активного духовного творчества.

Главный образ мировой культуры «Равноденствия» – Гомер-поэт, который символизирует субъектный ряд человека творящего в творчестве Мандельштама. Закономерно, что персонификациями такого типа выступают преимущественно представители европейской культуры, тем не менее есть обращения и к библейскому, византийскому и русскому текстам («строитель щедрый» и Юстиниан в «Айи-Софии», «столяр» и Петр в «Адмиралтействе», Адам в «Notre Dame» и др.). В развитии лирического сюжета каждого произведения образ с подобным значением представляет собой ролевую репрезентацию лирического героя, его историческую, культурологическую или символическую аналогию либо желанный идеал в системе духовных и эстетических значимостей. Поэтологический прием удвоения субъекта и проведения последовательной аналогии между собственной судьбой и античным автором – один из наиболее распространенных в контексте творчества Мандельштама. При этом удвоение как сюжетообразующий прием происходит не только на субъектном, но и на остальных уровнях художественного целого. Можно говорить о своего рода имитации аутентичного текста или совокупности текстов избранного античного автора. Сама идея «подражательности»/воспроизведения в мифопоэтической картине мира становится содержательно значимой как акцентуация идеи «вечного повторения» и связи удаленных и разрозненных эпох. Последний комплекс представлений характерен и для восточного мироощущения со значимым мотивов авторитета и канона.

«Равноденствие» в этой связи представляет собой попытку творческого осмысления и воссоздания знаменитого эпоса Гомера, один из основных приемов которого – соположение через сравнение двух различных и противоположных сфер жизни, чаще военной и мирной/природной, например во второй песни «Илиады». Главное значение такого гомеровского приема соположения в субъективной интерпретации Мандельштамом – объединение противоречащего в нечто целое, воссоздание эпически завершённой картины мира, в которой и малое бытовое явление или повседневное природное (костер, прялка, урожай и пр.), и значительное масштабное (война, победа, поражение, смерть) выступают равными по значимости проявлениями единого Космоса-Хаоса, высшего миропорядка, сверх-заданности. Углубление этой философемы, связанной с именем Гомера, будет мотивировано поиском первопричины и целевого мотива развития жизни и бытования ее различных форм, главной из которых окажется любовь как всеохватывающая и предопределяющая закономерности мира природы и творчества сущность. Одновременно подобный комплекс представлений характерен и для восточной культуры, где можно установить ряд параллелей между европейским (античным) Логосом и универсалиями дао и инь-ян. В поэтической интерпретации Мандельштама последние оказываются очень актуальными при характеристике состояния гармонии и целостности.

Античный контекст в «Равноденствии» создает такой природный образ, как пасущиеся волы. В стихотворениях, связанных с древнегреческими или древнеримскими реалиями, одна из маркирующих деталей – упоминание волов.

Вол, как и предшествующим природные образы, в контексте творчества поэта приобретает символическое и амбивалентное значение. Его античный генезис актуализирует архетипическую семантику, согласно которой это животное выступает как символ земледелия и жертвоприношения. Эти два мотива – возделывания земли/пахоты и жертвенности – развиваются в поэтических текстах Мандельштама как тесно связанные и репрезентирующие две ипостаси жизни: мирное существование (вспаханная земля как начало, дающее жизнь, и пропитание) и обречённость на смерть (жертва заклания) как итог пути. Наиболее частое употребление образа вола связано с утверждением эпически спокойного размеренного и приближенного к первозданной (природной) простоте бытия, не осложнённой рефлексией экзистенции. Это своего рода развитие приема аналогии лирического героя, однако теперь вторым её членом выступает образ природного (животного) мира. Усложнённой и утончённой картине мира ранних стихотворений, где субъект предстает как некий медиатор между собственным ещё не оформленным сознанием и сложным комплексом нюансов и оттенков хрупкой и тревожной вселенной, противопоставлен примитивный и во многом физиологический (не случайно частая деталь – вол, жующий или пасущийся) миропорядок древности. Однако своеобразие этой трансформированной аналогии в том, что она не является абсолютным идеалом в системе нравственных и эстетических значимостей, а представляет собой лишь одну из форм существования мира как целого. Развитие лирического сюжета «Равноденствия» и других стихотворений античного цикла позволяет представить высший образ гармонического и целостного бытия как одухотворённую природу или творчество, отражённое и утверждённое в природном мире.

Интересно, что в китайской культуре образ крупного рогатого скота (быка, вола и т.п.) – один из наиболее значимых и символически нагруженных, наделённых сакральным значением как один из двенадцати животных лунного календаря. В классической культуре и словесности Китая неоднократно возникает образ быка и подобных животных. Его роль значительна и в философии, прежде всего в «И Цзин», где бык связан с кунь, а кунь обозначает землю в составе гексаграмм, происходит восприятие быка как существа, который удерживает на себе землю, что сопоставимо с контекстом античного мифа о Европе. Пассивность вола в стихотворении Мандельштама также находит параллель в восточном мироощущении, где почитают смирный характер быка, который отличается трудолюбием, не избегает своего участия в работе и общем устройстве мира и т.п.

Образ пастбища, не частый по количеству употреблений, в лирическом контексте творчества Мандельштама как одна из природных и бытовых реалий занимает особенное место в системе этических ценностей лирического героя. Этот топос, не теряя конкретики своего первого прямого значения, становится символическим обозначением проявленной и развивающейся жизни, её оформленности и материализованности. Неслучайны его частые ближайшие семантические и ассоциативные связи с мотивами тяжести/тучности/плодородия/интенсивности как максимального утверждения бытия явления или предмета. Этимологически и культурологически образ пастбища связывает тему природы и бытовой/повседневной культуры с темой религии и мирового духовного наследия – семантически близкий образ пастуха/пастыря/проводника: «овчарок бодрый лай и добрая свирепость, / Овчины пастухов и посохи судей» и др.

Сферу античной природы и культуры составляет не только ряд предметно оформленных образов, но и различных абстрактных явлений, прежде всего связанных с возможностями восприятия органами чувств лирического субъекта: цвета, запахи, вкусы, тактильные ощущения. Стихотворение «Равноденствие», как и другие тексты античной тематики, представляет собой значительный этап в эволюции перцептивной системы героя. Так, цветопись и визуальная образность текстов, в эмотивной сфере которых преобладают чувства тревоги и смятения, преимущественно представлена мотивами холода/вечера/сумерек с доминированием синих, серых, лиловых или абстрактно смутных/неясных/тёмных тонов.

Лирический контекст античного природного текста с точки зрения визуальной образности представлен мотивами оформленности/явной выраженности/осязаемости, избытка/интенсивности признака и противоположной предшествующим текстам тёплой цветописью с преобладанием золотого в прямом или метафорическом употреблении. Образ золотого цвета/золота/позолоты – один из главных в изобразительной системе художественных средств Мандельштама, проходящий через всё творчество и приобретающий символическое значение с устойчивым доминированием мотива ценности и вневременного бытия.

В стихотворение «Равноденствие» продолжается традиция ассоциативного употребления золотого и семантически тождественных цветов и мотивов в связи с развитием темы античной природы, бытовой и материальной и духовной культуры. При различном варьировании эмотивных коннотаций и культурологических ассоциаций наиболее распространённое семантическое окружение образа золотого связано с мотивами времени/сохранения и бытия памяти/воскрешения прошлого. Этот семантический ряд оформляется обычно в образах ржавчины/старой монеты/подковы или другого предмета быта и метафорическом употреблении образов природы: растений/сада/леса/солнца/звёзд. Таким образом, золотой цвет в произведениях античной тематики актуализирует своё древнее архетипическое значение сакральности/неподверженности порче/мудрости, стойкости/чести, превосходства, богатства. Большая часть из этих духовно-этических и интеллектуальных качеств становится сферой осмысления или приобретения лирического героя, а поэтический сюжет испытания/инициации, связанный с постижением сути творчества, приобщает субъекта к познанию и просвещению. Идея гармонии и целесообразности, которая в античном тексте является сюжетообразующей, лежит в основе многовековой традиции осознания особой роли золота среди других металлов, восходящей к средневековой алхимии.

Стоит отметить непосредственную связь между семантикой и символикой цвета и универсалиями в китайской культуре. Каждый цвет участвует в модели мира из пяти элементов, входящих в состав универсалии у-син. В этой системе жёлтый и производный золотой занимают одно из ключевых мест, т.к. именно этим цветом обозначается земля, середина мира и сам Китай. Золотой рано становится связанным с мифологическими персонажами китайской культуры такими, как дракон с пятью когтями, а также сакрализованными персонажами истории, например, императором Хуан-ди, который сыграл значительную роль в объединении Китая. Золотой ассоциируется с благородством, богатством, благоденствием и счастьем.

Последний образ природы стихотворения «Равноденствие» выделяется из тематической группы античной семантики и связан с контекстом творчества Мандельштама и традицией мирового духовного и культурного наследия. Впервые этот образ в вариантной форме появляется в стихотворении 1910 г. «Из омута злого и вязкого» и является природной аналогией субъекту. Основное движение лирического конфликта связано с рефлексией героя по поводу становления собственного сознания и развития сложных взаимоотношений с окружающим миром, которые можно определить как отталкивание и притягивание одновременно. Уже в данном раннем тексте образ тростинки как незначительной и малой части природного мира приобретает символическое значение, восходящее к знаменитому определению Паскаля («человек – мыслящий тростник»). Мотив малого веса и легкости/хрупкости тростинки в сравнении с иными сущностями развивается в стихотворении «Notre Dame», где впервые этот образ вводит в лирический контекст одну из важнейших проблем соотношения тяжести и хрупкости/лёгкости. С образом тростинки/тростника связана важная семантическая детализация хронотопического развития – вертикализация пространства, движение точки зрения субъекта по обозначенной прямой (чаще снизу – вверх) и осмысление линейности как составляющей временного процесса (тростник как древнейший символ отмеченного проходящего времени). Кульминационное развитие образа связано с рядом текстов, в которых тростник становится образной аналогией лирического героя прежде всего как человека творящего.

Стоит отметить, что в не меньшее внимание к тростнику уделяется и в китайской культуре. Прежде всего его роль значительна ввиду того, что тростник – одно из самых распространённых растений на территории Китая, привычное и знакомое каждому. Отсюда его частотное появление в сюжетах искусства, в частности колеблющийся под дуновениями ветра или спокойный тростник возникает на полотнах художников. В тростнике могут прятаться птицы, например, пара уток-мандаринок символизирует любовь и преданность и т.п. Идея же аналогического сопоставления человека и тростинки с мотивами выносливости и гибкости также не чужда китайской культуре.

Таким образом, стихотворение «Равноденствие» является образцом текста в творчестве Мандельштама, где по-иному раскрывается представление о синтезном характере тематического репертуара его поэзии, в частности тем мировой культуры и природы. При эксплицитном и однозначном европейском (античном) характере упоминаемых реалий можно говорить о значимости восточных универсалий в имплицитном функционировании. Так, идея целостности и гармонии у Мандельштама в её динамическом развитии от ранних текстов к последующим позволяет говорить о близости восточным представлениям, где органично находят отражение многие идеи поэта в связи с универсалиями дао и инь-ян. То, что зачастую казалось противоречивым и странным критикам (неуверенность и парадоксальность героя, его контрастность и т.п.), естественно воспринимается в восточной (китайской) картине мира. В рамках последней могут быть прочитаны и многие устойчивые для поэта образы-символы и мотивы как форма проявления на поэтологическом уровне не выраженных непосредственно универсалий. К таким образам относятся прежде всего образы природных стихий (универсалия у-син), а также цветовое и звуковое наполнение стихотворений.

Список литературы:

1. Аверинцев С. С. «Золотистого меда струя из бутылки текла…» // Столетие Мандельштама. Материалы симпозиума. – London: School of Slavonic and East European Studies. – 1991. – С. 18-21.
2. Гаспаров М. Л. Поэт и культура. Три поэтики Осипа Мандельштама / Гаспаров М. Л. О русской поэзии. Анализы. Интерпретации. Характеристики. — СПб.: Азбука. – 2001.  – С. 193-259.
3. Добрицын А. А. «Нашедший подкову»: античность в поэзии Мандельштама (дополнение к комментарию) // Philologica. – 1994. – Т.1. – № 1/2. – С. 118-131.
4. Левин Ю. И. Заметки о «крымско-эллинских» стихотворениях О. Мандельштама // Мандельштам и античность. Сборник статей. – М.: ТОО «Радикс». – 1995. – С. 77-104.
5. Мандельштам О. Э. Полное собрание сочинений и писем: в 3 Т. – Т. 1. Стихотворения. – М.: Прогресс-Плеяда. – 2009. – 808 с.
6. Ранчин А. М. Византия и «Третий Рим» в поэзии Осипа Мандельштама (к интерпретации  стихотворений «Айя-София» и «На розвальнях, уложенных соломой…»). – М.: РГГУ. – 2001. – С. 206-215.