ГРАНИЦА КАК МЕТОД ЧЛЕНЕНИЯ ПРОСТРАНСТВА И ВРЕМЕНИ (НА МАТЕРИАЛЕ МАЛОЙ ПРОЗЫ Л.Н. АНДРЕЕВА И В.Я. БРЮСОВА)

Аннотация. Статья посвящена выявлению специфики миро­моделирования в жанрах малой прозы. Проанализирован характер изображения границ в пространственном измерении и временно́м плане писателей, представляющих разные литературные направления серебряного века. В центре авторского внимания находится осмысление «границы» как приема структурирования пространства и времени в произведениях писателя-неореалиста Л.Н. Андреева и пред­ставителя старших символистов В.Я. Брюсова. Цель статьи состоит в сопоставительном анализе приемов миромоделирования указанных авторов, а также в выявлении их контактных и типологических связей с русской и зарубежной литературной традицией.

Ключевые слова: миромоделирование; типовой пространственный локус; «пограничные» состояния; граница; малая проза.

Определение «границы» традиционно сводится к понятию ограничения и запрета. Однако в литературном произведении границы выступают в ином качестве: не в роли «запрета проникновения», но как элементы, организующие художественное пространство.

В.Н. Топоров пишет, что пространство создается и структуриру­ется именно границей, так как без отграничения от других пространств нет того художественного пространства, в котором создается и существует текст: «само пространство возникает не только и, может быть, не столько через отделение его от чего-то, через выделение его из Хаоса (понятно, здесь не ставится под сомнение сама идея об актуальности отделенности пространства), но и через развертывание его вовне по отношению к некоему центру (т. е. той точке, из которой совершается или некогда совершилось это развертывание и через которую как бы проходит стрела развития, ось разворота) или безотно­сительно к этому центру [4, с. 239].

Граница представляет собой метод дробления и пространства, и времени, метод разделения на коррелирующие и противопоставленные друг другу отрезки: «Мифопоэтическая Вселенная не просто широкое, развертывающееся вовне, открытое, свободное (точнее – вольное) пространство. Это пространство к тому же организовано изнутри в том отношении (по меньшей мере), что оно расчленено, состоит из частей и, следовательно, предполагает две противоположных по смыслу операции <...>. Речь идет об операциях членения (анализ) и соединения (синтез), которые выступают не только как то, что обнаруживается в реконструкции, но и реально, вполне осознанно используются в основном годовом ритуале архаичных традиций, на стыке Старого и Нового года» [4, с. 240].

Типовыми пространственными локусами местонахождения героев в прозаических произведениях являются Город (в противопоставлении Деревне / открытому пространству) и Дом (в противопоставлении незащищенному пространству улицы/леса/поля – чужой, необжитой и незащищенной местности).

Город как идея предполагает преображение, преобразование действительности: прокладку дорог и коммуникаций, построение зданий, создание учреждений и пр. [3, с. 213-226]. При этом «город имеет особые свойства, характерные структуры, которые делают его принципиально новой, семиотически насыщенной средой человечес­кого обитания. В итоге город – становится культурной семиосферой, не только средоточием цивилизации и культуры, но подчас и неким сакральным топосом, на который накладывается сетка символико-мифологических представлений.

Город структурирует пространство и собирает материальные ресурсы и духовные ценности. В городе творится культура и история. В городе также находятся духовная и светская власти, которые призваны приблизить человека к Богу. «Город противостоит внешним стихийным силам природы и пытается привнести внутреннюю гармонию в отношения человека и природы, он может превратиться в город-сад» [1, с. 296].

Город у Л. Андреева – это всегда скопление людей. Если города В. Брюсова часто пусты и малолюдны (точнее, автор мало заостряет внимание на их многолюдии, сосредоточив все силы на демонстрации основных персонажей), то город как жилое пространство героев Л. Андреева буквально кишит людьми, он ими загроможден, перегружен, они повсюду. Одним из лейтмотивов его творчества является тот факт, что герой, с одной стороны, крайне редко остается один – вокруг него всегда толпы, какие-то враждебно настроенные, часто – грязные, больные, неприятные люди. С другой стороны, именно в этой толпе героя чаще всего настигает подлинное одиночество, он с ужасом осознает, как мало близки ему эти люди, как мало у них общего.

Внутри города или вовне его локализуется более частный пространственный континуум – дом. Дом как знакомое, обжитое, защищенное пространство в фольклорной картине мира противо­поставляется пространству необжитому и таящему нечто страшное и неожиданное. Дом мыслится как такое место, в котором человек ощущает себя под защитой, куда он приходит в поисках безопасности [2, с. 334].

Эту семантику дома как важнейшего пространства для русского человека наследует и классическая русская литература. Но В.Я. Брюсов и Л.Н. Андреев творили в эпоху серьезных социальных потрясений и сдвигов, которые повлияли на их восприятие дома как феномена. Показательно, что вопрос о доме, уюте, семье и пр. больше актуален для героев Л. Андреева – в его рассказах часто возникает мотив восприятия глазами героя чужого дома или своего дома, в силу опре­деленных событий ставшего неуютным, неприятным и пр. В рассказе «В темную даль» появление в семье вернувшегося после долгой отлучки сына Николая «замораживает» атмосферу дома, превращает его в холодный, неуютный, и среди членов семьи распространяется атмосфера отчужденности.

В рассказах В.Я. Брюсова, напротив, семиосфера дома редко подлежит актуализации, так как, в основном, действие рассказа погружено в некое пространство, не являющееся домом: герои находятся в тюрьме, в бегах под мостом, в некоем футуристическом будущем, но не в доме. Даже когда действие происходит в доме как таковом («В зеркале», «Дитя и безумец») черты этого дома обобщены и схематизированы: Брюсов намечает некое условное пространство, в котором разворачивается сюжет, ему скорее интересна коллизия, чем наполнение пространства конкретными чертами. Это и позволяет говорить, в частности, о принципиально разном отношении к миромоделированию в рамках неореализма (Андреев) и символизма (Брюсов).

Изображение границ в пространственном измерении коррелирует с изображением границ во временно́м плане: к ним относятся, в частности, пограничные моменты человеческой жизни – близость к рождению (детство) и близость к смерти (старость / ожидание смерти / намерение совершить самоубийство и т. д.). Оба писателя, чьи произ­ведения подвергаются анализу в данной работе, часто обращаются к соответствующим моментам в жизни своих героев: и в рассказах Андреева, и в рассказах Брюсова часто встречается обращение к теме детства, и к теме близости к смерти.

Обращение к образу ребенка позволяет показать мир худо­жественного произведения не так, как его видит взрослый человек: незначительные события представляются ребенку серьезными, его восприятие жизни позволяет увидеть аналогии и параллели там, где взрослый человек их не воспримет и пр. Авторам удается использовать эффект «остранения», когда глазами ребенка различные факты воспринимаются не так, как видит их взрослый, его ум и чувства устроены иначе. Л.Н. Андреев пытается проникнуть в психологию ребенка, описывая, например, глазами приемного ребенка борьбу между его приемными родителями и настоящей матерью («Валя»). В.Я. Брюсов в меньшей степени углубляется в психологию ребенка – ему скорее необходим некий символ ребенка (девочка Катя в новелле «Дитя и безумец»), чем истинный взгляд живого, настоящего ребенка.

Важным представляется и тот факт, что для ребенка актуальны иные оппозиции и иные аксиологические категории, чем для взрослого: так, чрезвычайно важным для ребенка представляется понятие «дома» как знакомого и защищенного пространства, в представлении ребенка иначе протекает время, вещное наполнение пространство также наполнено иным смыслом, чем для взрослого.

«Начальная точка» жизни человека, его детство, освещено в нескольких новеллах Л.Н. Андреева («Валя», «Кусака», «Петька на даче», «В Сабурове» и др.) и в меньшей степени – у В.Я. Брюсова («Дитя и безумец»). Обращение к другой границе – «конечной точке» получает гораздо более масштабное и яркое воплощение. Практически в каждой новелле и В.Я. Брюсова, и Л.Н. Андреева герои ожидают смерти («Губернатор», «Под старым мостом», «В подземной тюрьме» и пр.), близки к ней («Гостинец», «Бездна», «В зеркале» и пр.), переживают смерть близких («Молчание», «Великан», «Через пятнадцать лет» и пр.).

Обращение к теме смерти как временно́й границы позволяет Л.Н. Андрееву и В.Я. Брюсову сделать конфликт новеллы более интен­сивным, усилить трагизм. Так, у Л. Андреева в целом ряде произведений повторяется мотив ужаса перед неотвратимостью смерти: в «Гостинце» героя ужасает, что он больше не сможет увидеть больного Сенисту, которого обещал навестить; в «Друге» писатель потрясен смертью собаки, к болезни которой он сначала отнесся легкомысленно, в «Большом шлеме» внезапная смерть героя во время карточной игры вызывает сильную эмоциональную реакцию его друзей, особенно пораженных тем, что умерший уже никогда не узнает, какие карты были у него на руках.

В.Я. Брюсов также обращается к мотиву неотвратимости смерти, в особенности в описании любовных конфликтов. Например, в «Мраморной головке» чувство героя усиливает тот факт, что брошенная им Нина умерла; в новелле «Через пятнадцать лет» Корягин впервые узнает, что давно любимая им Анна также любила его все это время, и на следующий же день после этого признания Анна умирает, что превращает счастливую развязку в трагическую.

Интерес к тематике смерти, болезни, старости, самоубийства у В. Брюсова и Л. Андреева был подкреплен и популярностью обсуждения этой темы в обществе. Многие деятели искусства, входившие в круг общения В. Брюсова и Л. Андреева, покончили с собой: так, из-за любви к В.Я. Брюсову несколько раз пыталась свести счеты с жизнью Нина Петровская, совершила самоубийство Надежда Львова, в юности В. Брюсов тяжело пережил смерть своей возлюбленной Елены Масловой, а Леонид Андреев сам неоднократно покушался на самоубийство.

Пограничные моменты в жизни человека: болезнь, предчувствие смерти, желание совершить самоубийство – привлекали и Л.Н. Андреева, и В.Я. Брюсова. В рассказах Л.Н. Андреева и новеллах В.Я. Брюсова граница являет собой элемент, организующий пространство и время художественного произведения, однако содержание этого приема миромоделирования в произведениях неореализма (у Л.Н. Андреева) и символизма (у В.Я. Брюсова) принципиально отличается.

Список литературы:

1. Бараханова Н.В. Культурологические координаты понятия «городской текст» // Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук. – 2013, № 11. – С. 296-297.
2. Бессмертная О., Рябинин А. Предки // Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. Т. 2. М., 1988. – С. 333-335.
3. Стародубцева Л.В метафизических ландшафтах города // Философская и социологическая мысль. 1993. № 9-10. С. 213-226.
4. Топоров В.Н. Пространство и текст // Текст: семантика и структура. – М., 1983. – С. 227-284.