ПСИХОЛОГИЯ  РУССКОГО  ХАРАКТЕРА  НА  ПРИМЕРЕ  СОБЫТИЙ  КРЫМСКОЙ  ВОЙНЫ  1853—56  ГОДОВ  (ПО  ВОСПОМИНАНИЯМ  Н.В.  БЕРГА)

Макарова  Светлана  Эдвардовна

канд.  филос.  наук,  доцент  кафедры  философии,

ФГБОУ  ВО  Московский  государственный  технологический  университет  «Станкин», 
РФ,  г.  Москва

E-mail: 

PSYCHOLOGY  OF  RUSSIAN  PERSONALITY  CONSIDERING  THE  CRIMEAN  WAR  1853—1856  (ACCORDING  TO  THE  MEMOIRS  BY  N.V.  BERG)

Svetlana  Makarova

candidate  of  Philosophy  Science,  assistant  professor  of  philosophy  department,

FSBEO  HE  Moscow  State  University  of  Technology  “Stankin”, 
Russia,  Moscow

АННОТАЦИЯ

В  статье  анализируются  аспекты  психологии  русского  человека  на  примере  поведения  солдат,  матросов,  офицеров  русской  армии  и  флота  в  период  обороны  Севастополя  в  Крымскую  войну  1853—1856  годов  на  основании  воспоминаний  Н.  Берга.

ABSTRACT

The  article  deals  with  the  psychology  aspects  of  Russian  personality  considering  the  behavior  of  soldiers,  sailors  and  officers  of  the  Russian  army  and  navy  during  the  defense  of  Sevastopol  in  the  Crimean  War  of  1853—1856  according  to  the  memoirs  written  by  N.V.  Berg.

Ключевые  слова:  русский  характер;  психология  коллективизма;  Крымская  война.

Keywords:  Russian  personality;  psychology  of  collectivism;  Crimean  War.

Крымская  война  1853—1856  годов  явилась  тяжелым  испытанием  для  страны  и  народа.  Несмотря  на  героизм  и  мужество  русского  воинства,  победоносный  разгром  турецкого  флота  в  Синопской  бухте,  полководческий  и  профессиональный  талант  военного  руководства,  война  русскими  была  проиграна,  Севастополь  сдан  врагу  и  приняты  невыгодные  условия  Парижского  мира.  Причинами  были  и  превосходящие  силы  англо-французской  коалиции,  выступившие  на  стороне  Турции  и  высадившие  многочисленный  десант  в  районе  Севастополя,  и  экономическая  отсталость  России,  не  отменившей  еще  крепостного  права,  и  не  сумевшей  на  своих  огромных  просторах  поступательно  осуществлять  модернизационные  процессы.  Однако,  как  всегда  случалось  в  тяжелую  военную  пору,  с  особенной  яркостью  проявились  превосходные  качества  русского  характера  независимо  от  социального  положения  и  соображений  престижа.  Такие  качества  как  храбрость,  смелость,  терпеливость  и  мужество  проявляли  простые  солдаты-защитники  бастионов  Малахова  кургана,  не  уклонялся  от  пуль  и  нарочито  в  адмиральских  эполетах  появлялись  на  командном  бруствере  Корнилов  и  Нахимов.  Рискуя  жизнью,  они  вдохновляли  подчиненных  на  подвиги,  успокаивали  павших  духом,  подавали  пример  настоящего  мужского  поведения  перед  опасностью  и  врагом.  Ставший  легендой  обороны  Севастополя  матрос-разведчик  Кошка,  свои  первые  подвиги  проявлял  не  в  поимке  «языков»  из  вражеского  лагеря,  а  в  выносе  раненых  и  убитых  товарищей  с  нейтральной  территории,  активно  обстреливаемой  неприятелем.  Женщины  под  постоянными  бомбардировками  доставляли  на  Малахов  курган  воду,  перевязывали  раненых,  стирали  бинты.  Фактические  институт  медицинских  сестер  впервые  появился  в  условиях  Крымской  войны.  Необходимость  ампутаций  конечностей  и  проведения  трепанаций  черепа,  сподвигли  хирурга  Пирогова  впервые  в  мире  применить  эфирный  наркоз  при  проведении  операций.  Все  эти  примеры,  равно  как  и  многие  другие,  содержатся  в  мало  известном  рядовому  читателю  произведению  Н.  Берга  «Записок  об  осаде  Севастополя»  (2  т.)  с  приложением  37  рисунков  «Севастопольского  альбома»,  написанной  во  время  и  сразу  после  событий  Крымской  войны.

Николай  Васильевич  Берг,  поэт  и  переводчик,  выпускник  историко-филологического  факультета  Московского  университета,  сотрудник  редакции  «Москвитянин».  С  началом  Крымской  войны  отправляется  в  Севастополь  в  штаб  главнокомандующего  в  должности  переводчика  и  военного  корреспондента.  Записки  о  войне  и  частные  письма  редактору  «Москвитянина»  М.П.  Погодину  сформировали  в  отечественной  литературе  особый  жанр  журналистского  творчества,  так  называемые  «письма  с  поля  боя».  У  «Записок»  Берга  сложилась  непростая  судьба:  часть  из  них  сгорела  на  фрегате  «Коварна»,  на  котором  с  определенного  времени  размещался  Н.  Берг  во  время  войны.  Так  что  часть  утраченного  материала  восстанавливалась  автором  в  Одессе  и  Петербурге  сразу  по  горячим  следам  событий,  но  уже  с  привлечением  других  источников,  в  том  числе  французских  и  английских  воспоминаний  участников  боевых  действий.

В  простой  и  доверительной  форме  Н.В.  Берг  открывает  нам  психологический  портрет  русского  воина,  особенности  психологического  склада  русского  характера.

Как  важна  на  войне  психологическая  поддержка,  свидетельствуют  следующие  эпизоды.  Когда  Берг  с  товарищами  оказались  на  линии  прямого  огня  противника,  страх  смерти  был  тут  же  развеян  капитаном  1-го  ранга  Кутровым,  который  вышел  к  ним  с  таким  спокойным  и  радушным  лицом,  что  до  конца  пребывания  на  самом  трудном  четвертом  бастионе,  чувство  спокойствия  не  покидало  Берга  [1,  с.  47].  А  сколько  случаев  описаны  Бергом,  когда  из  боя  выносили  раненых  товарищей,  порою  неся  несколько  верст,  не  утомляясь  и  не  передавая  ношу  другим  [1,  с.  27—29].

Было  много  перебежчиков,  с  которыми  офицеры  и  солдаты  общались  запросто,  в  основном  интересуясь  состоянием  дел  на  передовой  [1,  с.  108].  Получается,  что  ожесточение  по  отношению  к  врагу  возникало  только  на  поле  брани,  в  иных  ситуациях  к  противнику  относились  как  к  обычному  человеку:  их  кормили,  оперировали,  лечили,  хоронили,  иногда  отпевая  по  католическому  обряду,  проявляли  живой  интерес  к  их  личной  судьбе.

Но  то,  что  сильно  отличало  русского  человека  от  европейского  индивидуалиста,  так  это  чувство  коллективизма  и  братской  взаимопомощи.  На  примере  солдат,  Берг  рисует  нам  картинки  военного  быта,  когда  под  бесконечными  бомбардировками  идет  размеренная  бытовая  картина  жизни:  солдаты  сообща  варят  кашу  или  уху,  всегда  оставляя  товарищам,  занятым  по  приказу  или  регламенту,  угощая  казенным  продуктом  и  измученных  офицеров.  Живя  на  «Коварне»,  Берг  часто  привозил  рыбу,  удимую  матросами,  причем  рыба  удачно  ловилась  на  падавшие  вокруг  ядра.  Берг  называет  султанку,  зеленчужку,  камбалу,  кефаль,  ласкера,  бычка,  горбыля,  петуха  [1,  с.  138].  Офицеры  должны  были  кормиться  за  свой  счет,  в  отличие  от  солдат,  и  помимо,  военных  обязанностей,  им  требовались  самостоятельные  поиски  пропитания  и  жилья.  Но  и  здесь  товарищи-офицеры  были  на  высоте  русского  традиционного  гостеприимства.  В  братских  дружеских  отношениях  забывались  разные  неудобства  и  недостатки,  все  делили  пополам:  «Моя  посуда,  а  твой  повар,  а  его  десерт»  [1,  с.  133].  Н.А.  Бердяев  отмечал  своеобразный  коллективизм,  характерный  для  русского  народа.  Он  много  пишет  о  своеобразной  психологии  «общинности»,  что  определялось  и  традиционной  жизнью  внутри  деревенской  общины,  и  особым  складом  миропонимания,  основанном  на  чувстве  коллективизма  и  взаимопомощи  [2,  с.  151—152].

Интересны  страницы,  «Записок»  о  деятельности  местных  и  специально  прибывших  сюда  купцов,  которые  даже  под  страхом  бомбежек  и  запретов  нахождения  на  рынке  продолжали  работать,  стремясь  заработать  лишнюю  копейку.  Берг  отмечает  проворство  некоторых  торговцев,  которые  новоприбывающим  офицерам  всегда  готовы  были  за  умеренную  плату  предоставить  первосортный  чай  и  блины.  Однако  особую  память  Берга  заслужил  обед  у  главнокомандующего  адмирала  Нахимова  на  флагманском  корабле,  где  угощали  устрицами  и  сливочным  маслом  [1,  с.  56].  И  везде  мы  видим  примеры  офицерского  и  студенческого  братства,  когда  при  отсутствии  мест  в  гостинице  находится  и  угол,  и  койка,  и  лишняя  комната  [1,  с.  27,  30,  58,  116].  Еще  по  дороге  херсонскими  степями  из  Николаева  в  Симферополь,  Берг  испытал  особенный  колорит  русского  гостеприимства.  Несколько  дней  ему  приходилось  довольствоваться  черным  хлебом  с  солью,  т.  к.  местный  возница-татарчонок,  не  говоривший  по-русски,  как  оказалось,  не  знал  дороги.  Однако  вскоре  на  одной  из  бесчисленных  станций  «…  какой-то  добрый  гений  в  виде  русского  полковника»  пригласил  к  чаю  с  французским  хлебом  (франзолом),  а  обратный  курьер  из  Севастополя  дал  жареную  куропатку.  Так  началась,  по  мнению  Берга,  «серия  чудес  и  незабываемых  страниц  быстротечной  жизни»  [1,  с.  10—11].

А  уж  как  может  аккуратно  и  комфортабельно  устроиться  русский  офицер  во  фронтовых  условиях,  автор  «Записок»  удивлялся  не  раз.  Однажды  Берга  провели  и  по  подземным  коридорам,  прорытым  саперами  под  руководством  Тотлебена.  Узкие,  темные,  душные  проходы,  в  которых  возникает  чувство  клаустрофобии.  И  вдруг  посещение  подземной  квартиры  штабс-капитана  Мельникова,  где  устроена  печь,  диваны  и  лежанки,  каменный  стол,  на  котором  кипит  самовар,  и  в  довершение  почти  мирной  идиллии  рядом  с  заложенными  в  нише  минами,  наверху  печи  «Мертвые  души»  Гоголя:  «Где  же  еще  быть  гению,  как  не  в  одном  строю  со  своим  народом!»  [1,  с.  50]

Особое  место  в  рассказе  отводится  тяжелейшей  работе  местных  медиков,  круглосуточно  оперирующих  как  своих,  русских,  солдат,  так  и  пленных  неприятеля.  И  это,  прежде  всего,  ампутации  конечностей,  с  текущими  ручьями  крови,  бранью  солдат  под  наркозом  и  потрясающими  откровениями  перед  лицом  наступающей  смерти.  Так  неоперабельный  французский  солдат,  тяжело  раненый  в  живот,  просит  оставить  его  в  тишине,  чтобы  в  отмеренное  ему  немногое  время  думать  об  оставленной  им  дома  матери…  [1,  с.  30—33,  130].  Работа  хирурга  Пирогова  велась  в  здании  бывшего  дома  Благородного  собрания.  Берг  передает  смертельную  усталость  знаменитого  хирурга,  оперировавшего  круглосуточно,  все  время  находившегося  на  своем  посту  [1,  с.  94].  Солдаты  боялись  госпиталя  и  часто  после  первой  перевязки  возвращались  на  батареи  и  долечивались  самостоятельно,  как  они  называли  «травкой-фуфоркой»  [1,  с.  229].

Поражает  особенным  колоритом  отношение  автора  к  открытой  для  читателей  библиотеке,  куда  офицеры  захаживали  почитать  газеты  и  журналы,  несмотря  на  то,  что  библиотека  занимала  главенствующую  высоту  в  городе  и  постоянно  обстреливалась  неприятелем.  Именно  здесь,  как  и  у  походной  маленькой  иконы  на  бастионе,  его  охватывало  невыразимое  умиление  и  спокойствие,  неподдельное  благоговение  перед  созданными  человечеством  достижениями,  приближающими  к  вечности  и  счастью.  Именно  здесь  в  период  севастопольской  кампании,  Берг  испытал  состояние  полнейшего  счастья.  «…Следя  за  полетом  осколка,  я  увидел  между  блиндажами,  в  одной  стороне  бастиона,  образ  на  столбике  под  досчатым  навесом.  Перед  ним  теплилась  неугасимая  лампада…Я  помолился.  Невыразимо  благодатно  действует  там  молитва,  и  все  бы  молился  —  и  за  эту  горсть  храбрых,  что  всякую  минуту  ложатся  костьми,  и  за  всех  тех,  отдаленных,  скорбящих  на  всем  великом  пространстве  Русской  земли,  и  за  всю  православную  Русь…Я  не  много  помню  таких  минут…»  [1,  с.  95—98].

Во  второй  приезд  в  Севастополь  Берг  поселился  на  фрегате  «Коварна»  [1,  с.  85].  На  фрегате  проживал  священник  Вениамин,  который  вместе  с  другими  священнослужителями  ежедневно  посещал  бастионы,  совершал  различные  церковные  службы  [1,  с.  87].  Берг  отмечает,  что  среди  матросов  «Коварны»  были  представители  разных  национальностей,  но  над  всеми  царствовал  русский  дух  [1,  с.  87].  Это  наблюдение  Берга  подтверждается  исследованиями  Ю.В.  Арутюняна  и  его  коллег,  посвященных  русской  культуре  и  психологии.  Более  важным,  чем  собственная  этническая  принадлежность  оказываются  «автостереотипы»  —  представления,  создающие  образ  «мы»  и  «русские»,  эмоционально  окрашенный,  исторически  обусловленный  и  формирующий  общее  чувство  гордости  и  патриотизма  [4,  с.  369—440].

Бытовые  зарисовки  Берга  свежи  своей  ироничность  и  сопричастностью  с  народной  культурой.  Кто  как  ни  простой  русский  человек,  может  пугающую  атмосферу  разрядить  уместной  шуткой,  спокойной  реакцией  или  умело  придуманным  фразеологизмом.  Постоянно  находясь  под  бомбежками  и  свистом  пуль,  солдаты  научились  распознавать  по  звукам  английские  и  французские,  давать  им  такие  трогательные,  почти  литературные  названия.  Так  «молоденькими»  солдаты  называли  пули  англичан  с  чашечками,  «лебедушкой»  глухую  пулю,  без  чашечки,  с  небольшой  впадинкой  [1,  с.  63].  Когда  французы  построили  на  передовой  новую  батарею,  солдаты  сразу  окрестили  ее  «Марией»,  а  странные  новые  ядра,  которыми  неприятель  покрывал  набережную  и  рынок  за  их  своеобразный  звук,  напоминающий  ржание,  назвали  «жеребец  на  водопой»  [1,  с.  110].  Двухпудовые  бомбы,  с  кольцами,  свистевшие  особенным  образом,  назывались  у  них  «молдаванская  почта  едет».  Видимо,  они  напоминали  солдатам  молдаванского  извозчика,  который  скача  верхом,  свищет  всю  дорогу.  Бомбы  в  два  пуда  16  фунтов,  пускаемые  неприятелем  из  гаубицы,  были  прозваны  «Лахматками».  Большие  пятипудовые  носили  название  «ви-жу,  ви-жу,  тут  все  прочь».  Берг  пишет,  что  пятипудовые  бомбы  днем  можно  было  увидеть,  а  фраза  «все-прочь»  означала,  что,  если  определяли  ее  траекторию  в  свою  траншею,  срочно  спешили  разбежаться,  поскольку  разрушительные  последствия  такой  бомбы  были  существенными  [1,  с.  204].

К  концу  1855  года  «Мария»  посылала  по  100  ядер  в  сутки.  Коварнские  офицеры  почему-то  называли  ее  «соседом»,  возможно  потому,  что  ядра  густо  посыпали  близлежащую  акваторию,  однако  к  их  свисту  и  плеску  так  привыкли,  что  не  обращали  никакого  внимания  [1,  с.  137].  Берг  с  изумлением  замечает,  что  «нигде  так  не  спорилась  …работа,  как  в  Севастополе.  Из  каких  элементов  это  все  вырабатывалось,  Бог  весть.  Душа  человеческая  исполнена  противоположностей.  Не  знаешь,  что  где  найдешь…»  [1,  с.  138].

Случалось,  что  полкам,  простоявших  под  неприятельским  огнем  несколько  месяцев,  предоставлялся  отдых.  Как  его  использовали  герои?  Устраивали  грандиозную  пирушку,  приглашали  начальство,  и  в  складчину  гуляли  несколько  дней,  с  кухней  не  хуже  чем  меню  лучших  ресторанов.  Яркий  пример  широты  русской  натуры  [1,  с.  121—124].

Берг  приводит  много  случаев  глубокой  порядочности  русских  людей,  без  приказов  и  понуканий  совершающих  добрые  поступки  независимо  от  ожесточения  борьбы  на  бастионах.  Так  французов,  храбро  дравшихся  в  бою,  похоронили  вместе  с  русскими  со  всеми  почестями,  даже  пригласили  католического  священника.  Также  во  время  отстрела  стаи  дрохв  русскими  и  французами  одновременно,  долгое  время  никто  не  решался  выбраться  на  ничейную  полосу  за  убитой  дичью.  Первым  пошел  русский  офицер,  две  дрохвы  взял  себе,  а  две  оставил  французам  со  словами:  «возьмите  —  может  и  ваши!»  [1,  с.  21—24].

Таким  образом,  мы  видим,  что  нет  ожесточения  между  враждующими  сторонами,  пока  не  встретятся  во  время  боя  в  рукопашной  или  не  будет  дан  приказ  обстреливать  неприятельские  позиции.  Эта  особое  чувство  справедливости  не  раз  подмечалось  исследователями  русского  характера.

Когда  бомба  попала  в  бочки  со  спиртом  на  «Коварне»,  Берг  отметил,  как  один  из  матросов  бросился  спасать  не  личные  вещи,  а  церковную  утварь  [1,  т.  2.,  с.  16].  Прибывши  на  Северную  сторону  в  палатку  одного  из  товарищей,  Берг  был  очередной  раз  поражен  глубокой  порядочностью  своих  товарищей:  ему,  оставшемуся  без  всех  личных  вещей,  незамедлительно  предложили  теплую  шинель,  белье,  место  ночлега,  и,  как  пишет  Берг,  он  вновь  почувствовал  себя  богатым  [1,  т.  2.,  с.  19].

Американский  ученый  В.  Мендел  в  книге  «Новый  взгляд  на  Россию»  пишет,  что  русские  делают  добро  из  любви,  симпатии,  больше,  чем  чувство  долга  у  русских  развит  инстинкт  благотворительности  [3,  с.  125].  Но  в  этом  примере  проявляется  еще  одно  качество  психологии  русских  людей:  чуткое  восприятие  чужих  проблем  как  своих  собственных,  способность  сопереживать  и  сострадать,  отдать  нуждающемуся  товарищу  лишнюю  рубаху  и  поделиться  куском  хлеба.  Естественно,  это,  в  первую  очередь,  прочно  укоренившиеся  традиции  православного  воспитания.  Отсюда,  та  человечность  во  взаимоотношениях  малоизвестных  людей,  которые  с  первых  минут  знакомства  становятся  друзьями,  будто  знали  друг  друга  всю  жизнь.  Это  чувство  не  раз  прочувствовал  Н.В.  Берг  в  двухлетних  пребываниях  на  театре  военных  действий  битвы  за  Севастополь.

Наверное,  главной  психологической  особенностью  русского  человека,  отмеченные  Бергом  на  войне,  является  чувство  своеобразного  фатализма,  типично  русского  «авось».  Берг  выбирался  на  севастопольские  бастионы  и  делал  зарисовки  как  своих,  так  и  неприятельских  позиций.  Через  несколько  дней  он  так  привык  к  выстрелам  и  бомбардировкам,  что  перестал  даже  слышать  их  звуки.  Один  из  сопровождавших  его  матросов,  который  устав  ждать,  постоянно  высовывался  из  траншеи,  озвучил  для  Берга  вполне  принятый  русскими  солдатами  закон:  «Ничего,  ваше  благородие,  всего  лишь  пулька,  от  каждой  не  загородишься,  а  своя,  везде  достанет!»  [1,  с.  40].

Как  бы  в  продолжение  разговора  вечером  за  чаем  вернувшийся  с  четвертого  бастиона  Ахбауэр  рассказал  о  случае  в  траншее.  Он  шел  позади  двух  солдат,  один  из  которых,  старый,  постоянно  кланялся,  а  молодой  над  ним  постоянно  подшучивал.  На  что  старый  ответил,  мол,  погоди  и  ты  когда-нибудь  поклонишься.  Молодой  с  самонадеянностью  согласился,  но  высказал  пожелание,  чтоб  в  таком  случае,  убили  сразу  наповал.  В  эту  минуту  его  сразила  пуля  в  самое  сердце,  и  он  свалился  к  ногам  Ахбауэра  [1,  с.  35—37,  65].

Такую  же  беспечную  картину  представляла  картина  работы  Главного  штаба  Крымской  армии.  Кипы  бумаг  лежали  просто  на  столах,  корреспонденцию  часто  складывали  туда  же.  Единственный  часовой  стоял  при  сундуке  с  деньгами  [1,  с.  105—106].  Берг  вводит  понятие  «гений  русской  беспечности»,  который  сторожит  личные  и  армейские  вещи,  важную  документацию,  которые,  благодаря  этому  «гению»  ни  разу  не  пропадали.  Исключение  касается  только  водки,  которую  прятали  особо,  ибо  даже  «гений  русской  беспечности»  не  мог  уберечь  столь  важный  продукт  военного  быта  [1,  с.  106].

На  русский  авось  иностранцы  отвечали  самонадеянными  мероприятиями.  Так  в  конце  мая,  заняв  приступом  ряд  русских  редутов,  французский  командующий  Пелиссье  стал  торопить  со  штурмом  Малахова  кургана.  Пелиссье  назначил  штурм  в  день  Битвы  под  Ватерлоо.  Причем  отстранили  от  командования  опытного  генерала  Боске,  дав  картбланш  выдвиженцу  Реньо-де-Сен-Жан-Анжели  [1,  с.  164—165].  Командующий  французами  долго  советовался  о  времени  начала  наступления  6  июня,  и,  наконец,  неожиданно  принял  решение  атаковать  в  3  часа  утра  при  полной  темноте.  Сигналом  должна  была  послужить  ракета.  Однако  генералу  Мерану  бомба  выпущенная  Камчатским  редутом  без  десяти  три  показалась  сигналом  и  его  колонна  начала  преждевременное  наступление.  Это  дало  возможность  нашим  войскам  срочно  выдвигать  резервы  на  передовую.  Тревога  спасла  жизнь  генерал-лейтенанту  Хрулеву,  который  в  эту  ночь  ночевал  в  казарме  первого  бастиона.  Он  вскочил  при  первых  звуках  тревоги  и  бросился  на  Малахов  курган  руководить  обороной.  Через  несколько  мгновений  неприятельская  бомба  упала  на  ту  самую  кровать,  где  спал  Хрулев  [1,  с.  173].

Его  чудом  сохраненная  жизнь  имела  счастливые  последствия  для  успеха  этой  битвы.  Его  солдаты  и  матросы  знали  в  лицо,  он  всегда  был  рядом  с  ними,  подбадривал  их,  пользовался  уважением  и  был  непререкаемым  авторитетом.  Когда  возникла  паника,  и  стал  бежать  с  позиций  Полтавский  батальон,  появившийся  вовремя  Хрулев,  крикнул:  «ребята,  стена,  стой!  Дивизия  идет  на  помощь!»  Все  вдруг  резко  остановились,  один  расторопный  матрос  призвал:  «Навались!».  Все  подхватили  клич,  повернули  оружие  в  сторону  врага  и  выбили  французов  с  кургана.  Помощь  шедших  с  лопатами  Севцев,  которые  взялись  за  оружие,  побросав  лопаты,  была  вначале  воспринята  как  помощь  дивизии.  Однако  по  судьбоносному  провидению  пришли  на  помощь  еще  несколько  полков  и  батальон  Елецкого  полка  [1,  с.  178].

Не  отставали  и  стоявшие  на  рейде  корабли.  Так  «Бессарабия»  как  бы  шутя  захаживала  в  Южную  бухту,  посылая  бомбы  на  3  бастион,  занятый  неприятелем  [1,  с.  180].  В  8  часов  утра  французы  начали  отступление.  В  лазарете  Берг  осведомился  о  раненых  русских,  их  было  до  700  человек.  Раненые  французы  сообщили,  что  их  потери  составили  12  тысяч  [1,  с.  183].

Вскоре  отслужили  торжественный  благодарственный  молебен,  радость  от  которого  усилилась  приходом  резервных  дивизий,  которых  так  ждали.  Когда  объявили  перемирие  для  передачи  тел  погибших,  люди  с  удовольствием  общались  с  недавними  врагами,  находили  способы,  не  зная  языка,  затеять  вполне  осмысленный  и  веселый  разговор.  Берг  видел  случай,  когда  русский  солдат,  нашедший  английскую  винтовку  и,  видимо,  желая  ее  продать  подороже,  тем  не  менее,  не  мог  найти  подходящего  штыка  и  не  нашел  ничего  лучшего  как  подойти  к  английскому  солдату  и  вытащить  штык  из  его  винтовки.  Когда  англичанин  попытался  защитить  свою  собственность,  просто  и  доходчиво  объяснил,  что  к  его  оружию  штык  так  же  подходит  и  не  надо  зевать.  На  этом  инцидент  и  был  исчерпан  [1,  с.  188].  Оказывается  за  иностранные  штуцера,  приносимые  в  Штаб,  солдатам  платили  по  пять  целковых.  И  они  охотнее  несли  их  в  Штаб,  чем  продавали  офицерам,  которые,  в  свою  очередь,  покупали  с  большой  переплатой  от  30  до  50  рублей.

Так  какой  же  портрет  мы  видим  на  военных  зарисовках  «Записок»  Н.  Берга?  Портрет  красивого  душой,  выносливого  телом,  радушного  и  веселого  нрава,  глубоко  уверенного  в  правде  Божией,  русского  человека.  Это  он,  русский  солдат,  вынес  на  своих  плечах  всю  тяжесть  обороны  Севастополя.  Недостаток  снарядов  и  патронов,  возмещая  непомерной  храбростью  и  коллективной  взаимопомощью.  Недостаток  питания,  возмещая  дополнительным  постом  и  рыбалкой.  Недостаток  жизненных  бытовых  условий  —  красотой  природы  и  теплотой  южного  солнца.  Радоваться  простым  жизненным  вещам,  каждому  прожитому  дню,  каждому  вздоху,  который  отпущен  каждому  в  свой  назначенный  час.  И  пусть  пули,  снаряды  и  бомбы  рвутся  вблизи  сгрудившихся  над  походным  котелком  с  кашей  солдат!  Ведь  на  каждого  только  одна,  его  собственная  пуля.  Кто-то  да  оторвется  спокойно  от  трапезы,  чтобы  залить  из  ведра  залетевшее  за  бруствер  ядро,  а  вернувшись,  придумает  какую-нибудь  экспромтную  шуточку,  чтобы  разрядить  атмосферу  мгновенного  замешательства.  А  рядом  непоколебимые  в  выдержке  и  выправке  офицеры,  своей  компетентностью  и  смелостью  заставляющие  делать  чудеса  побед  в,  казалось  бы,  невозможных  условиях.  Вера  в  Бога,  в  Царя,  в  Отечество,  былинная  общинность  восприятия  жизни  и  многочисленные  войны  по  отражению  внешнего  врага,  создали  общий  былинный  портрет  русского  воина,  сродни  образу  Ильи  Муромца,  который  все  преодолеет,  все  сможет  и,  в  конце  концов,  обязательно  победит!

Список  литературы:

1. Берг  Н.В.  Записки  об  осаде  Севастополя  /  [соч.]  Н.  Берга.  М.  :  Тип.  Каткова  и  К°,  в  2-х  тт.,  1858.
2. Бердяев  Н.А.  Самопознание.  Л.,  1991.
3. Касьянова  К.  О  русском  национальном  характер.  М.,  1994.
4. Русские.  Этносоциологические  очерки  /  Под  ред.  Ю.В.  Арутюняна,  Л.М.  Дробижевой,  М.Н.  Кузьмина,  Н.С.  Полищук,  С.С.  Сусоколова.  М.,  1992.