СВОЕОБРАЗИЕ  СЮЖЕТНО-КОМПОЗИЦИОННОЙ  ОРГАНИЗАЦИИ  ПОВЕСТИ  И.  КУЛЬКИНА  «МОНСТР»

Пшеничкина  Олеся

Класс  10  «В»,  МОУ  гимназия  №  7,  г.  Волгоград

Громова  Ирина  Владиславовна

научный  руководитель,  педагог  высшей  категории,  учитель  русского  языка  и  литературы,  МОУ  гимназия  №  7,  г.  Волгоград

Талантливый  волгоградский  прозаик  И.  Кулькин  (род.  1979),  автор  романа  «Город  гражданина  Тищенко»,  повести  «Монстр»,  рассказов,  в  своем  творчестве  опирается  на  лучшие  традиции  русской  литературы  ХIХ—ХХ  вв.  (Л.  Толстой,  В.  Набоков,  А.  Платонов  и  др.).  Писателя  интересуют  прежде  всего  реалии  окружающей  действительности;  остросовременные  проблемы  переплетаются  в  его  произведениях  с  философскими  (поиск  смысла  жизни,  любовь  и  дружба,  цель  и  средства  ее  достижения).  И.  Кулькин  создает  портрет  современника,  пытаясь  понять,  каков  он,  герой  нашего  времени?

Об  этом  писатель  размышляет  и  в  повести  «Монстр»  (2003),  действие  которой  разворачивается  в  90-е  годы  XX  века.  Московский  журналист  Сергей  Сухонин  по  заданию  редакции  направляется  в  Абхазию,  чтобы  найти  материал  о  результатах  эксперимента  советских  ученых  по  искусственному  скрещиванию  человека  и  обезьяны,  якобы  проводимого  в  Сухумском  питомнике.  Благодаря  удачному  стечению  обстоятельств  журналисту  удается  раскрыть  тайну:  он  знакомится  с  уникальным  человеком,  родившимся  от  женщины  и  примата.

Сюжет  повести  И.  Кулькина  «Монстр»  можно  охарактеризовать  как  динамический:  события  в  произведении  стремительно  сменяют  друг  друга,  все  компоненты  сюжета  отчетливо  выявлены.  Повесть  отличается  продуманным  соподчинением  частей,  элементов  в  последовательном  углублении  тем  и  конфликтов.

«Монстр»  состоит  из  трех  частей.  Первая  часть  выполняет  в  повести  функцию  экспозиции,  в  которой  последовательно  и  широко  раскрывается  предыстория  основных  событий,  дается  общая  характеристика  персонажей,  их  взаимоотношений.  Во  второй  и  третьей  частях  события  разворачиваются  в  Абхазии.  Сухонин  посещает  Сухумский  питомник,  рассматривает  «джунгли  клеток»,  ищет  доказательства  «кровосмесительного  акта  человека  и  животного»  [1,  с.  56]  в  архивах  и  находит  подтверждение:  эксперимент  действительно  имел  место.  Судьба  подарила  журналисту  невероятную  встречу  с  человеком,  в  существование  которого  он  не  верил.  Только  по  рукам,  покрытым  жесткой  шерстью,  Сухонин  догадывается,  что  перед  ним  Серго  —  «получеловек-полуобезьяна»,  результат  сенсационного  эксперимента  советских  ученых.  Затворник  в  доверительной  беседе  рассказывает  о  своей  непростой  жизни  и  предупреждает,  что  любая  огласка  чревата  для  него  гибелью.  Сергей,  в  свою  очередь,  клятвенно  обещает  не  делать  репортажа,  но  ради  славы  и  карьеры  вскоре  предает  Серго.

Кульминацией  в  повести  становится  сцена  расправы  над  Серго.  Развязка  конфликта  —  скорый  отъезд  (бегство)  Сухонина  в  Москву.  Журналист  не  чувствует  угрызений  совести  и  нравственных  мучений  («ветер  выдувал  ненужные  мысли»  [1,  с.  116]).  Человек  с  таким  сознанием  как  будто  лишен  нравственных  ориентиров.

Источником  динамического  напряжения  в  тексте,  обусловливающим  развитие  сюжета,  является  конфликт,  который  разворачивается  на  уровне  таких  категорий,  как  добро  и  зло,  ложь  и  правда,  счастье,  смысл  жизни,  воля,  и  носит  этико-философский  характер:  «у  конфликтов  такого  рода  нет  сколько-нибудь  четко  выраженных  начал  и  концов,  они  неизменно  и  постоянно  окрашивают  жизнь  героев»  [2,  c.  256].

Встреча  Серго  и  журналиста  Сергея  Сухонина  обнаруживает  две  противоположные  жизненные  философии,  два  различных  типа  бытия  и  две  концепции  счастья.  Отгороженный  от  «цивилизации»,  Серго  надеется  на  свое  прибежище  —  пещеру.  Его  позиция  асоциальна  по  отношению  к  действительности:  он  вынужден  бежать,  чтобы  не  стать  «площадным  шутом»,  «подопытной  крысой»  [1,  с.  91,  92]  и  рабом  чьих-то  идей.

Цивилизация,  представителем  которой  является  Сергей  Сухонин,  навязывает  свои  законы  и  формирует  мораль  выгоды  и  наживы;  она  требует:  бери,  убивай,  «запомни,  на  планете  есть  только  ты  и  никто  больше»  [1,  с.  110].  Если  человек  не  подчиняется  этим  императивам,  значит,  он  труслив,  малодушен  и  будет  уничтожен  более  сильным  конкурентом.  Серго  бежит  из  цивилизованного  мира  в  естественную  среду,  рвет  с  тем  образом  жизни,  который  ему  хотят  навязать.  Государство  посредством  науки  берет  на  себя  функцию  Бога,  лишая  человека  всякого  подобия  выбора.  Проблема  свободы  рассматривается  И.  Кулькиным  в  философском  плане:  протест  героя  направлен  против  несвободы,  против  отсутствия  у  человека  права  выбирать  свою  судьбу.

Сюжет  и  композиция  повести  «Монстр»  подчинены  задаче  постепенного  раскрытия  авторского  замысла.  Одним  из  важнейших  композиционных  приемов,  использованных  И.  Кулькиным,  является  повтор,  при  помощи  которого  выделяются  и  взаимодействуют  сквозные  лейтмотивы  дороги,  озверения-одичания,  безумия  и  смерти.

В  основе  повести  —  традиционный  пространственный  образ  дороги,  в  символической  форме  воплощающий  жизненный  путь  центрального  персонажа,  Сергея  Сухонина.  Создается  впечатление,  что  вся  его  жизнь  —  бесконечное  странствие,  поиск  чего-то  нового:  «и  вот  я  выплыл  великаном-флагманом  на  просторе  жизни,  правя  свой  парус  к  заветным  берегам  благополучия»  [1,  с.  32].  Это  и  составляет  смысл  его  жизни.  Образ  дороги  в  повести  сопоставляется  с  образами  иного,  противоположного  значения:  «суета,  как  булыжник,  тянет  к  болотистому  дну»  [1,  с.  54];  «я  стоял  на  краю  уходящей  в  бездонность  пропасти»  [1,  с.  102].

Очень  важен  для  понимания  авторской  мысли  лейтмотив  одичания.  Формируют  его  различные  повторы:  1)  гротескные  характеристики  людей  («страусинообразный  павлин»  Волченков  [1,  с.  29],  «павлин»  Белоштанов  [1,  с.  20],  главный  редактор  с  «гипопотамьим  задом»  и  «джунглеподобными»  бровями  [1,  с.  27]);  зооморфные  метафоры  и  сравнения  делают  наглядным  исключительно  трудное  человеческое  бытие,  как  бы  соответствующее  «каменному  веку»,  когда  действовал  закон  выживания,  инстинкт  самосохранения:  грузины  «зверствовали»  [1,  с.  42];  «много  хищников  и  мало  жалости»  [1,  с.  70];  «в  джунглях»  редакции  «давших  слабину  добивают  мгновенно»  [1,  с.  109];  «только  в  городе  просыпаются  мои  врожденные  инстинкты,  беспощадные  и  животные»  [1,  с.  76];  «меня  всегда  кормили  ноги,  как  пустынного  волка»  [1,  с.  104];  повтор  слова  «зубы»  усиливает  авторскую  идею:  «бьют  слабых  и  уважают  только  кровавые  зубы»  [1,  с.  70],  «зубодробительный  треск»  окна  [1,  с.  19],  «саблезубая  судьба»  [1,  с.  18],  «двери,  словно  зубы  мрачного  зверя»  [1,  с.  20].

Зооморфизм  —  своеобразный  барометр  духовного  регресса:  степень  деградации  определена  принадлежностью  к  хищникам.  Ценностная  вертикаль  «новых  язычников»,  в  противоположность  православной  картине  мира,  перевернута:  «Лги,  воруй,  убивай,  но  достань»  [1,  с.  109].  Избрав  противоестественный  образ  жизни,  люди  совершают  патологические  поступки:  «…я  запомнил  толпу  —  все  оскаленные,  алчущие,  страшные…  сплоченная  безумием  стая»  [1,  с.  99].  Озверевшая,  обезумевшая  толпа  разрывает  Серго.  Кровавая  бойня,  напоминающая  акт  жертвоприношения  языческим  богам,  приводит  убийц  в  состояние  «ясной  радости»  [1,  с.  114],  для  них  очевидна  польза  «ритуала»,  от  которого  зависит  покой  и  процветание  деревни.  И.  Кулькин  изобразил  общество,  одержимое  безумием,  представленным  как  отсутствие  нравственных  законов  в  жизни  человека.

Тема  пьянства  является  сквозной  и  в  смысловом  отношении  близка  к  теме  безумия.  «Пьяные  толпы  победителей  зла  бродят…  по  окровавленной  земле»  [1,  с.  114]  —  гипербола  создает  ощущение  нереальности  происходящего. 

В  завершение  цепочки  искажений  логично  возникает  тема  жизни  и  смерти.  Чувство  обреченности,  гибельности  начатого  пути  пронизывает  произведение  от  начала  до  конца.  Повтор  тропов  актуализируется  в  контексте:  «убийца-поезд»  [1,  с.  34],  «постельная  пропасть  смерти»,  «саванная  отрешенность  тишины»,  «алтарь  смерти»,  «могильный  оркестр»  [1,  с.  35].  Смерть  становится  событием  обыденным.

Важной  в  этом  смысле  деталью,  усиливающей  трагическую  составляющую  повести,  является  Надина  «хвостатая  сумочка  в  виде  обезьяньей  головы»  [1,  с.  22].  Эта  модная  вещь  невольно  всплывет  в  читательской  памяти  в  конце  повести,  в  сцене  расправы  над  несчастным  Серго:  «старик…  поднял  над  площадью  его  косматую,  кровавую  голову»  [1,  с.  113].  Перекличка  двух  эпизодов  приводит  к  пониманию  того,  что  судьба  непримиримого  Серго  была  предрешена.

Рассмотрев  сюжетно-композиционную  организацию  повести  И.  Кулькина  «Монстр»,  приходим  к  следующим  выводам.  Сюжет,  являющийся  важным  средством  раскрытия  авторского  замысла  в  произведении,  можно  охарактеризовать  как  динамический:  события  в  произведении  стремительно  сменяют  друг  друга;  все  компоненты  сюжета  отчетливо  выявлены.  Композиция  и  сюжет  в  повести  «Монстр»  подчинены  задаче  постепенного  раскрытия  внутреннего  мира  центрального  персонажа.  Можно  утверждать,  что  именно  в  сюжете  заключен  код  прочтения  произведения:  «монстром»,  духовным  уродом  является  сам  Сергей  Сухонин.  Кроме  того,  в  сюжете  через  конкретные  судьбы,  частные  события,  борьбу  лиц,  поступки  персонажей  раскрываются  существенные  социально-исторические  процессы  современного  общества.

Список  литературы:

1.Кулькин  И.Е.  Монстр:  Повесть  и  рассказы.  Волгоград:  Издатель,  2005.  —  224  с. 

2.Хализев  В.Е.  Теория  литературы:  Учебник.  —  3-е  изд.,  испр.  и  доп.  М.:  Высш.  шк.,  2002.  —  437  с.