ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ ГЕРОЕВ ДЕТСКОЙ ПРОЗЫ ХХ ВЕКА

EMOTIONAL INTELLIGENCE OF CHILDREN'S HEROES OF THE XX CENTURY

Svetlana Sofronova

student, Department of Philology and History, Yelabuga Institute of Kazan Federal University,

Russia, Yelabuga

Galina Bozhkova

scientific supervisor, Department of Philology and History, Yelabuga Institute of Kazan Federal University,

Russia, Yelabuga

АННОТАЦИЯ

В статье предпринята попытка определить уровень эмоционального интеллекта героев детской прозы XX века, в частности в произведениях М. Горького «Дед Архип и Ленька» и В.П. Астафьева «Конь с розовой гривой». Автор, определяя уровень эмоционального интеллекта, руководствовался анализом формальных приемов, таких как симптоматические и коммуникативные жесты и мимика, внутренние монологи, поступки, речь и т.д.

ABSTRACT

The article attempts to determine the level of emotional intelligence of the heroes of children's prose of the 20th century, in particular in the works of M. Gorky "Grandfather Arkhip and Lenka" and V.P. Astafieva "Horse with a pink mane". Determining the level of emotional intelligence, the author was guided by the analysis of formal techniques, such as symptomatic and communicative gestures and facial expressions, internal monologues, actions, speech, etc.

Ключевые слова: эмоциональный интеллект, М.Горький «Дед Архип и Ленька», В.П. Астафьев «Конь с розовой гривой», уровни эмоционального интеллекта.

Keywords: emotional intelligence, M. Gorky "Grandfather Arkhip and Lenka", V.P. Astafiev "Horse with a pink mane", levels of emotional intelligence.

Эмоциональный интеллект является одним из самых интересных объектов исследования в психологии на сегодняшний день, привлекая ученых самых разных направлений: Д. Гоулман [9], Д. Писнер [9] Л.С. Выготский [9], М.А. Манойлова [9], Э.Л. Носенко и Н.В. Ковриги [9], И.Н. Андреева [9], однако, на наш взгляд, особого внимания эмоциональный интеллект заслуживает не только в области психологии и педагогики, но и в рамках литературоведческого анализа.

Так, например, разные уровни эмоционального интеллекта демонстрируют главные герои рассказа М. Горького «Дед Архип и Ленька». Поздеев В.А. отмечает особую «многослойность» смыслов рассказа, которая позволяет взглянуть на него не просто как на рассказ о босяках, которых голод 1890-х гг. гонит из России на юг (в южные губернии), но как отражение основной темы или концепта текста – «греховности во имя детей». Мифопоэтический и религиозно-философский подтекст данного рассказа М. Горького – свидетельство глубокого и искреннего желания молодого писателя понять и по-своему художественно запечатлеть эту «чашу жизни», человеческих мук, грехов, страданий и боли [7].

Именно в этой «чаше жизни» с первых же строчек герои противопоставлены симптоматически: Ленька «задремал» в ожидании парома, а дед Архип «чувствуя тупую, давящую боль в груди, не мог уснуть»[4, с. 1], несмотря на явное портретное сходство «один – побольше, другой – поменьше, утомленные, загорелые и пыльные физиономии были совсем под цвет бурым лохмотьям» [там же, с. 1]. Обо всех страданиях, боли и тяжести грехов, которые вынужден нести дед Архип ради внука, читатель узнает не столько из сюжета, сколько из соответствующего портрета, рисующего абсолютно несчастного, обреченного человека: «тусклые и воспаленные глаза старика», «лицо замерло в выражении томительной тоски», «костлявая и длинная фигура», «морщины на темном лице» [4, с. 1]. Этот портрет дополняется и симптоматическими жестами и мимикой, выражающими нервозность: «тусклые глаза быстро шмыгали в красных рамках ресниц и век» [там же, с. 3], а также печаль, тоску и горе: «сел и заплакал, уткнув голову в колени» [там же, с. 4], «дед всю ночь стонал и шепотом молился богу», «руки и губы у него дрожали» [там же, с. 12]. Даже речь деда Архипа отражает те же чувства обреченности и страха перед судьбой, который способен раскрыть линейный внутренний монолог, переходящий в обращения к Богу: «Ты – хилый ребёночек, а мир-то – зверь. И проглотит он тебя сразу. А я не хочу этого <...> Люблю ведь я тебя, дитятко! <...> Как же я буду умирать-то? Невозможно мне умереть, а ты чтоб остался. <...> На кого? <...> Господи! <...> за что ты не возлюбил раба твоего?! Жить мне невмочь и умирать мне нельзя, потому – дитё, – оберечь должен. Господи, помоги мне!» [4, с. 4] Дед Архип открыто и очень ярко реагирует на тяготы судьбы, все его жесты, монологи и даже портрет раскрывают правильность эмоциональных установок, соответствие действий сложившейся эмоциональной ситуации: дед Архип оплакивает тяжелую судьбу внука и радуется серебряному кинжалу, маленькой надежде на лучшую жизнь для Леньки. Его эмоциональный интеллект, на наш взгляд, довольно высок не только в реакции на эмоциональную ситуацию, но и в контроле собственных действий и слов: хоть он и украл кинжал, дед Архип очень правдоподобно врет об этом: «Болит головонька-то? Родненький ты мой! <...> Измучили они нас с тобой <...> Звери! Кинжал пропал, вишь ты, да платок девчонка потеряла, ну, они и навалились на нас! <...> Ох, господи! за что наказуешь?!» [там же, с. 12].

Особенного внимания заслуживает проявление эмоционального интеллекта героев через коммуникативные жесты. Любовь деда Архипа к Леньке на протяжении всего рассказа проявляется и через слова, и через поступки, и через такие нежные жесты, как «осторожно погладил шершавой рукой его [Леньки] голову», «прижал голову внука к себе и поцеловал ее» [4, с. 3]. Дед Архип во время дождя прижимает мальчика, как бы стараясь, не потерять его, ибо Лёнька – тот, во имя кого и живет старик, ребенок держит его на грешной земле [7]. Ленька, однако, еще по-детски эмоционален и его жесты, в том числе и коммуникативные, часто не только не соответствуют, но и противоречат возникшей эмоциональной ситуации: он сторонится ласк деда («высвобождая волосы из корявых, дрожащих пальцев деда» [там же, с. 3]), он отворачивается, не желая видеть его слез, бросает на деда косые взгляды. Однако во взаимодействиях между героями прослеживается и любовь и доверие мальчика: Ленька «лежал калачиком сбоку деда», дожидаясь парома.

Действия Леньки довольно часто не соответствуют эмоциональной ситуации, мальчик по-детски весел и наивен, он может отозваться равнодушием на горе деда Архипа: его естественной реакцией на слезы и горе деда оказываются суровые слова и не менее суровые жесты «Будет, не плачь, дедушка, – глядя в сторону, суровым тоном проговорил Ленька» [4, с. 4].

Ленька также реагирует задорным настроением на слезы («А вот как не забьют! – с некоторым задором вскричал Ленька» [4, с. 4]) и как будто не может смотреть на печаль дорогого человека. Все его поведение, жесты, взгляды как будто демонстрируют читателю, что это еще совсем неопытный в эмоциональном плане ребенок, что Леньке трудно в виду отсутствия опыта, правильно отреагировать на сильные чувства других людей. Так же мечется Ленька и во взаимодействии с плачущей девочкой, в его словах, поведении, жестах переплетаются сочувствие и пренебрежение: «А ты не плачь, – заговорил он: – Ну, чего ты разревелась? <…> Ну! – пренебрежительно махнул рукой Лёнька. – Баба! <…> Как есть – баба. Фу ты!..» [4, с. 4].

Герой даже предпринимает отчаянную попытку успокоить девочку, когда «Лёньке, глядя, как между её тонкими розовыми пальцами струились одна за другой слезинки, стало тоже грустно и захотелось плакать. Он наклонился над нею и, осторожно подняв руку, чуть дотронулся до её волос, но тотчас же, испугавшись своей смелости, отдёрнул руку прочь» [там же, с. 8].

Этими своими метаниями, по-детски яркими вспышками иногда самых противоположных эмоций, удивительной способностью сочувствовать и сопереживать в один момент времени, а в другой – быть равнодушным и отрешенным, Ленька и симптоматическими, и коммуникативными жестами и мимикой, и диалогами, и поступками демонстрирует читателю неоднозначный средний уровень эмоционального интеллекта, свойственный, вероятно, любому ребенку.

Схожи переживания героев В.П. Астафьева «Конь с розовой гривой» интересно трактуется в исследовании Е.А. Полевой в соответствии с архитепическим (библейским) мотивом искушения, исследуя приёмы создания образов персонажей. Рассказ В. Астафьева является, прежде всего, автобиографическим рассказом о детстве, созданном на основе поэтики психологизма. Поэтому особенности внешности и поведение персонажей, в первую очередь, обусловлены обстоятельствами жизни, возрастом и характером [6].

Интересна данная трактовка потому, что именно ей в первую очередь соответствует уровень эмоционального интеллекта главного героя, оказавшегося, вероятно, в виду возраста, очень внушаемым и легко управляемым. В первую очередь, конечно, замечается несоответствие поступков эмоциональной ситуации: Витька, даже понимая, что «попался на уду», даже жалея о собственных словах, все равно попадается «на слабо», хотя все его эмоции и чувства при этом указывают на неправильность происходящего: «Жалко ягод. Грустно. Тоска на сердце», «Мне слабо?! – повторял я гаснущим голосом», «сказал я это и сразу покаялся» [2, с. 6].

В описании ситуации явно прослеживается понимание Витькой произошедшего, неодобрение собственного поступка и, в то же время, неспособность действовать в соответствии с этим пониманием, а самое главное – со своими эмоциями. Это несоответствие наиболее ярко демонстрирует нам низкий уровень эмоционального интеллекта героя.

Среди жестов персонажа тоже преобладают коммуникативные, описывающие совместную деятельность с левоньтевскими ребятишками: «мы устали ждать, начали толкаться, хихикать, дразниться» [там же, с. 10]. Симптоматические же жесты проявляются лишь в моменты сильных эмоциональных всплесков: «… мураши по коже разбегаются» от складной, жалостливой песни, «махнул на все рукой» на пределе отчаяния из-за съеденных ягод, «терзался ночью, ворочаясь на полатях», боясь собственного обмана.

Редкие примеры жестов, способных продемонстрировать читателю эмоциональные особенности героя, компенсируется яркими внутренними монологами, представленными чаще всего как грамматически неоформленные элементы: «Что только будет! И зачем я так сделал? Зачем послушался левонтьевских? Вон как хорошо было жить. Ходи, бегай, играй и ни о чем не думай. А теперь что? Надеяться теперь не на что» [2, с. 11], демонстрируя подсознательные размышления, хотя встречаются и специально оформленные внутренние монологи, изображающие моменты наивысшего эмоционального напряжения героя, самые злободневные для него вопросы, звучащие впоследствии рефреном через весь текст повествования: «Бабушку надул. Калачи украл! Что только будет?» [2, с. 8]

Внутренние монологи, являющиеся приемом раскрытия прежде всего внутриличностного вида интеллекта, подкрепляются также суммарно-обозначающим психологизмом, представленным более широко и разнообразно, чем жесты, выражающим потрясение, тоску, страх, грусть, жалость, отчаяние и многие другие эмоции, которые прямо названы в тексте, позволяя проследить эмоциональный путь героя, однако данный вид психологизма все-таки не демонстрирует хороший уровень эмпатии персонажа, из-за чего мы можем говорить о низком уровне эмоционального интеллекта героя.

Совершенно противоположным представлен в рассказе образ Саньки, «левонтьевского мальчишки», которого Е.А. Полева [6] называет не только типичным деревенским мальчишкой-хулиганом, но и настоящим змеем-искусителем, способным, в том числе, оказывать огромное эмоциональное влияние на окружающих, и чей уровень эмоционального интеллекта, на наш взгляд, является довольно высоким именно благодаря хорошим эмпативным способностям.

Для создания образа искусителя В. Астафьев, как пишет Е.А. Полева[6], использует также многочисленные отсылки к закрепившемуся в культуре образу нечистой силы, например, портрет Саньки, который при этом не теряет психологической убедительности, мотивирован условиями жизни и характером мальчишки-хулигана: «Исцарапанный, с шишками на голове от драк и разных других причин, <...> с красными окровенелыми глазами, Санька был вреднее и злее других левонтьевских ребят» [2, с. 6], и мы можем утверждать, что даже внешность героя способна передать те самые эмоции (злость и вредность), которые наиболее соответствуют этому персонажу. Особенное внимание в его описании уделяется способности «цыкать» слюной через передние зубы: «“Уплыла Петровна!” – ухмыльнулся Санька и цыкнул слюной в дырку меж передних зубов» [2, с. 9]. Казалось бы, В. Астафьев всего лишь отражает свойственное мальчишеской субкультуре поведение: способность плеваться – предмет восхищения других детей: «мы были без ума от этой Санькиной дырки. Как он в неё цыкал слюной!» [2, с. 9]. Но в контексте рассматриваемого здесь мотива искушения – это отсылка к образу змея: визуально цыканье слюной схоже со змеиным языком, ассоциируется с прысканьем ядом, аудиально напоминает шипение. Данные наблюдения подтверждаются контекстом: перед цыканьем Санька произносит язвительные слова, больно задевающие Витьку, осознающего свою вину перед бабушкой [6].

В описании Саньки присутствует много симптоматических жестов («закривлялся», «усмехнулся», «плюнул себе под ноги», «заржал» и др.), которые также демонстрируют многие отрицательные стороны его характера, и при этом совсем отсутствует, например, суммарно-обозначающий психологизм или внутренние монологи, являющиеся приемами раскрытии внутреннего мира героя. Читатель может опираться лишь на личностный вид эмоционального интеллекта, связанный прежде всего с внешними проявлениями эмоций и взаимодействий с другими людьми.

Санька вообще, как уже было сказано, имеет большое влияние на окружающих, в том числе – огромное влияние на Витьку. Он очень тонко чувствует возможность повернуть ситуацию в свою пользу и всего несколькими фразами подталкивает Витьку к ужасному поступку, обернувшемуся горем для Витьки и радостью – для Саньки, продемонстрировать этот факт способен диалог, во время которого левонтьевские мальчишки высмеивают главного героя, не веря, что бабушка купит ему пряник «конём»: «Может, кобылой? — усмехнулся Санька, плюнул себе под ноги и тут же что-то смекнул» [2].

Санька способен нагонять страх не только на соседского мальчишку, но и родных братьев и сестёр: «Санька свистнул, заорал дурноматом, поддавая им жару» [2, с. 7], «Санька раздавал трещины направо и налево» [2, с. 9].

На основе данного анализа мы можем утверждать, что герои рассказа – Санька и Витька – противопоставлены по уровню своего эмоционального интеллекта: Санька имеет хорошо развитые эмпатические способности, на основании чего можно говорить о высоком уровне эмоционального интеллекта, позволяющего ему оказывать значительное влияние на окружающих, в то время, как Витька таким уровнем эмпатии не обладает и даже в каком-то смысле не способен правильно реагировать на возникающую эмоциональную ситуацию, из-за чего его уровень эмоционального интеллекта можно назвать довольно низким.

Таким образом, можно утверждать, что различные уровни эмоционального интеллекта демонстрировались авторами детской прозы уже в XX веке и были представлены и продемонстрированы при помощи разнообразных приемов, отражающих личностный (речь, портреты, жесты, поступки) и внутриличностный (внутренние монологи, суммарно-обозначающий психологизм) вид эмоционального интеллекта, и даже отсутствием каких-то из них. Понимание уровня эмоционального интеллекта помогает не только лучше разобраться в психологических особенностях и характерах персонажей, но может также иметь огромное значении в раскрытии тематики и проблематики литературного произведения.

Список литературы:

1. Астафьев В.П. Васюткино озеро // librebook. - URL: https://librebook.me/vasiutkino_ozero/vol1/1 [дата обращения: 02.11.2021].
2. Астафьев В.П. Конь с розовой гривой: рассказ // Сказки. - URL: https://skazki.rustih.ru/viktor-astafev-kon-s-rozovoj-grivoj/ [дата обращения: 02.11.2021].
3. Григорьева С.А., Григорьев Н.В., Крейдлин Г.Е. Словарь языка русских жестов. – Москва–Вена: Языки русской культуры; Венский славистический альманах. – 2001. – 256 с.
4. Горький М. Дед Архип и Ленька // Lib.ru/Классика. URL: http://az.lib.ru/g/gorxkij_m/text_1894_ded_arhip.shtml [дата обращения: 01.11.2021]
5. Полева Е.А., Ломакина М.И. Методика межпредметного изучения художественного своеобразия рассказа В.П. Астафьева «Васюткино озеро» в современной школе // Вестник ТГПУ. – 2018. – №6 (195). – С. 120-127.
6. Полева Е.А. Приёмы визуализации в формировании мотива искушения в рассказе Виктора Астафьева «Конь с розовой гривой» // Проксема. Проблемы визуальной семиотики. – 2019. – №3 (21). – С. 182-196.
7. Поздеев В.А. Мифопоэтические аспекты рассказа М.Горького «Дед Архип и Ленька» // Rossica Olomucensia. – 2009. – №1. – С. 69-75.
8. Солганик Г.Я. Стилистика текста: Учеб. пособие. – М.: Флинта, Наука. – 1997. – 256 с.
9. Софронова С.А. Исследование феномена эмоционального интеллекта // Новые вызовы новой науки: опыт теоретического и эмпирического анализа: сборник статей III Международной научнопрактической конференции (9 сентября 2021 г.). – Петрозаводск: МЦНП «Новая наука». – 2021. – С. 201-210.