ДИСКУРСИВНЫЕ ОСОБЕННОСТИ ГЕНДЕРНОГО СТЕРЕОПИПА «MOTHER» В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ В. ШЕКСПИРА

Ракитянская Елена Васильевна

канд. филол. наук, доцент ХГУ им. Н.Ф. Катанова, г. Абакан

E-mail: erakit@yandex.ru

Материнство как один из наиболее значимых общечеловеческих феноменов рассматривается во всех известных гуманитарных науках: философии, теологии, истории, социологии, психологии, антропологии, культурологи и др., и современная лингвистика в этом ряду не стала исключением. Концепт «Мать» включен в список универсальных человеческих понятий или, говоря словами А. Вежбицкой, «самоочевидных элементарных концептов» [3], поскольку является одним из основных в национальном сознании любого этноса и культуры. Однако стереотипное представление о матери, безусловно, варьируется не только в разных социумах и культурах, но и в разные исторические эпохи.

Целью данной статьи является лингвистическая реконструкция гендерного стереотипа «Mother» западноевропейского общества в эпоху Возрождения. Под гендерным стереотипом в лингвистике понимают «культурно и социально обусловленные мнения и пресуппозиции о качествах, атрибутах и нормах поведения обоих полов и их отражение в языке» [5, с. 98]. Материалом исследования являются драматических произведения В. Шекспира, так как на точность отражения Шекспиром реальной повседневной жизни своего времени указывают многочисленные отечественные и зарубежные исследователи [1, 2, 4, 6, 8—10].

Анализ по методу сплошной выборки дискурса женских персонажей Шекспира, выполняющих гендерную роль матери, показывает, что этот дискурс является в гораздо большей степени оценочным по сравнению с аналогичным современным дискурсом. В обычных бытовых обстоятельствах употребляются слова с мелиоративной семантикой (рамки статьи допускают иллюстрацию обсуждаемых положений 1-2 примерами из текстов В. Шекспира, полная выборка примеров приведена в разделе 2.2.1 диссертации [7, с.86-95]):

Come hither, my dear Hamlet, sit by me (Н);

I prithee now, sweet son (TC).

Если даже наедине со своим ребенком мать не только общается с ним, но и одновременно дает ему положительную оценку, то в присутствии других людей оценочность еще больше усиливается. Материнский дискурс становится образным, в нем появляются изысканные риторические фигуры:

Queen: O gentle son, / Upon the heat and flame of thy distemper / Sprinkle cool patience (Н);

Elizabeth: Ah, my poor princes! ah, my tender babes! / My unblown flow'rs, new-appearing sweets! / If yet your gentle souls fly in the air / And be not fix'd in doom perpetual, / Hover about me with your aery wings / And hear your mother's lamentation! (RT);

Подобная оценочность материнского дискурса свидетельствует, на наш взгляд, о его институциональном характере. «Нормальная» мать XVI-XVIIвв. должна именно так говорить со своим ребенком и о своем ребенке, пока он остается «хорошим» с точки зрения социума. В частности, после смерти Джульетты леди Капулетти произносит длинную речь, обращенную как к умершей дочери, так и к присутствующим, институционально заданную обстоятельствами (фактом похорон): Ome, Ome, mychild, myonlylife! / Revive, lookup, orIwilldiewiththee! / Help, help! Call help <…> Alack the day, she's dead, she's dead, she's dead! <…> O woeful time! <…> Accurs'd, unhappy, wretched, hateful day! / Most miserable hour that e'er time saw / In lasting labor of his pilgrimage! / But one, poor one, one poor and loving child, / But one thing to rejoice and solace in, / And cruel Death hath catch'd it from my sight! (RJ).

Самым большим для ребенка основанием материнской любви в эпоху Шекспира является его законнорожденность. Эта тема поднимается в общении самых разных людей, в том числе и малознакомых:

Queen: For your mother's sake, / And as you wish your womb may thrive with fair ones, / Hear and respect me (TNK).

Бесплодие женщины считалось проклятием, избавиться от него пытались любыми способами:

Caesar: Forget not in your speed, Antonio, / To touch Calphurnia; for our elders say, / The barren, touched in this holy chase, / Shake off their sterile curse (JC).

В конфликтной ситуации, в потоке брани и оскорблений, самым жестоким проклятием является пожелание бездетности, или, что еще хуже, неудачного ребенка. Именно этим приемом пользуется король Лир по отно­шению к своей дочери Гонерилье и Анна по отношению к убийце своего мужа и отца:

Lear: It may be so, my lord. / Hear, Nature, hear, dear goddess, hear! / Suspend thy purpose, if thou didst intend / To make this creature fruitful. / Into her womb convey sterility, / Dry up in her the organs of increase, / And from her derogate body never spring / A babe to honor her! If she must teem, / Create her child of spleen, that it may live / And be a thwart disnatur'd torment to her. / Let it stamp wrinkles in her brow of youth, / With cadent tears fret channels in her cheeks, / Turn all her mother's pains and benefits / To laughter and contempt, that she may feel / How sharper than a serpent's tooth it is / To have a thankless child! —Away, away! (KL);

Важность законного рождения ребенка доказывается многочисленными высказываниями, в которых говорящие обвиняют чью-либо мать в неверности своему мужу. Большое количество примеров свидетельствует о том, что в сознании зрителей Шекспира подобные высказывания о матери были нормой:

Portia: Ay, that's a colt indeed, for he doth nothing but talk of his horse, and he makes it a great appropriation to his own good parts that he can shoe him himself. I am much afeard my lady his mother play'd false with a smith (MV);

Isabella: O you beast! / O faithless coward! O dishonest wretch! / Wilt thou be made a man out of my vice? / Is't not a kind of incest, to take life / From thine own sister's shame? What should I think? / Heaven shield my mother play'd my father fair! / For such a warped slip of wilderness / Ne'er issu'd from his blood (MM);

Тема законнорожденности обыгрывается даже в шутливом дискурсе. На вопрос «Чей ты сын?» или «Чья ты дочь?» ответ «Сын или дочь своей матери» переводит разговор в шутливую плоскость, имплицируя возможную незаконнорожденность, не заявленную, тем не менее, открыто как в предыдущих примерах:

Falstaff: Shadow, whose son art thou? / Shadow: My mother's son, sir (HF);

Если на подобные вопросы отвечают сами отцы, они ссылаются на слова матери, подтверждающие их отцовство. Можно предположить, что у зрителей Шекспира подобные высказывания вызывали смех. ТакшутилилюдиXVI—XVII вв.:

Vincencio: Art thou his father? / Pedant: Ay, sir, so his mother says, if I may believe her (TSH);

Don Pedro: You embrace your charge too willingly. I think this is your daughter. / Leonato: Her mother hath many times told me so (MAN).

Ценностная значимость концепта законнорожденности проявляется в употреблении шутливого эвфемизма everymother’ssonи его модификаций:

All: That would hang us, every mother's son (MND);

Petruchio: Now by my mother's son, and that's myself, / It shall be moon, or star, or what I list (THS);

В повседневном общении матери дистанцируются от своих детей — настолько, что не всегда точно помнят, сколько им лет. Леди Капулетти не помнит дня рождения дочери и спрашивает кормилицу о ее точном возрасте, который кормилица тоже вспоминает лишь путем ассоциаций с хорошо запомнившимся ей событием — праздником урожая:

Lady Capulet: Thou knowest my daughter's of a pretty age. / Nurse: Faith, I can tell her age unto an hour./ Lady Capulet: She's not fourteen. / Nurse: I'll lay fourteen of my teeth — / And yet, to my teeth be it spoken, I have but four — / She's not fourteen. Howlongisitnow/ ToLammas-tide? (RJ).

Следует признать, что ценность ребенка самого по себе, как данного конкретного индивида, а не носителя социальной роли, не равнозначна для матери XVI—XVII вв. и современной английской матери. Эта особенность выражается в соответствующих дискурсивных реализациях. Ср. следующие реплики мужа и жены об их сыне:

Hermiona: Take the boy to you; he so troubles me, / 'Tis past enduring; / Leontes: Give me the boy. I am glad you did not nurse him. / Though he does bear some signs of me, yet you / Have too much blood in him (WT).

Известно высказывание леди Макбет, которая говорит мужу, что ради клятвы сюзерену смогла бы размозжить своему новорожденном ребенку голову: I have given suck, and know / How tender 'tis to love the babe that milks me; / I would, while it was smiling in my face, / Have pluck'd my nipple from his boneless gums, / And dash'd the brains out, had I so sworn as you / Have done to this (M).

Все эти данные показывают, что для женщины XVI-XVII вв. ее отношения с мужем важнее других родственных связей, и дети по значимости уступают преимущество мужчине.

Подводя итог, следует отметить, что в гендерном стереотипе матери XVI—XVII вв. наблюдается большее публичное дистанцирование от ее ребенка, что обусловлено формализованным характером ежедневного общения людей в данную эпоху. Если ребенок является «хорошим», то есть соответствует социокультурным нормам и ожиданиям, то в дискурсе матери наблюдаются положительные оценки и мелиоративные высказывания. В противном случае, дискурс матери сопровождается неодобрением, разного типа оскорблениями и угрозами, что свидетельствует об избирательном характере материнской любви. В пьесах Шекспира наблюдается ограниченное количество тем материнского дискурса: чаще всего матери говорят со своими детьми об их будущих избранниках или же являются советчиками и верными почитателями своих прославленных детей. Измена женщины и, как следствие, незаконнорожденность ее детей являлась одной из излюбленных тем публики Шекспира, поскольку упоминания и шутки об этом событии присутствуют практически в каждой пьесе. В подобных примерах прослеживается отрицательная оценка действий матери, поскольку согласно гендерной роли матери в социуме XVI—XVII вв. лишь законнорожденность ее детей дает ей право их любить и воспитывать. Такой закрепленный в сознании людей когнитивный сценарий дискурса о рождении ребенка позволяет приписывать всем «неугодным» обществу людям их возможную незаконнорожденность.

Список литературы

1. Аникст А. А. Творчество Шескпира. — М. : Художественная литература, 1963. — 615 с.
2. Бентли Э. Жизнь драмы — М. : Айрис-пресс, 2004. — 416 с.
3. Вежбицкая А. Сопоставление культур через посредство лексики и прагматики (Язык. Семиотика. Культура. Малая серия). — М., 2001. — 272 с.
4. Гражданская З.Т. От Шекспира до Шоу. Английские писатели XVI-XX вв. — М.: Просвещение, 1992. — 191 с.
5. Кирилина А.В. Гендер: лингвистические аспекты — М.: Институт социологии РАН, 1999. — 180 с.
6. Плотникова С.Н. Человек и персонаж: Феноменологический подход к естественной и художественной коммуникации // Человек в коммуникации: концепт, жанр, дискурс. — Волгоград : Парадигма, 2006. — С. 89—104.
7. Ракитянская Е.В. Лингвистическая реконструкция женской коммуникативной личности XVI-XVII вв. (на материале произведений В. Шекспира) : дис. ... канд. филол. наук : 10.02.04. — Иркутск, 2007. — 229 с.
8. Bednarz J.P. Shakespeare and the Poets' War — NY: Columbia University Press, 2000. — 334 p.
9. Farrell K. Shakespeare’s Creation: The Language of Magic and Play — Amherst : University of Massachusetts Press, 1975. — 256 p.
10. Greenblatt S. Will in the world: how Shakespeare became Shakespeare — N.Y.: W.W. Norton, 2004. — 430 p.