ОБРАЗНЫЙ КОМПОНЕНТ КОНЦЕПТА SECLUSION В РОМАНАХ АНГЛОЯЗЫЧНЫХ ПИСАТЕЛЕЙ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ ХХ ВЕКА (НА МАТЕРИАЛЕ ПРОИЗВЕДЕНИЙ К. КИЗИ И ДЖ. ФАУЛЗА)

Румбешт Анна Юрьевна

Киевский национальный лингвистический университет

 г. Киев

E-mail: 

В основе произведений Дж. Фаулза, в частности «Мага», «Коллекционера», «Башни из черного дерева», а также «Полета над гнездом кукушки» К. Кизи лежат разные темы и разные смыслы. Вместе с тем, героями этих романов выступают люди, добровольно или принудительно оказавшиеся в замкнутом пространстве, вдали от общества.

Наше исследование опирается на постулат когнитивной лингвистики о том, что мышление человека оперирует определенными ментально-когнитивными структурами ― концептами, а знания организованы с помощью когнитивных моделей типа схем, фреймов, сценариев, метафорических и метонимических моделей. Концепт имеет сложную структуру и включает в себя понятийный, образный и ценностный компоненты [1, с. 129]. Целью данной работы является описание именно образной стороны концепта, которая фиксируется в когнитивных метафорах. Для реконструкции метафорических схем, лежащих в основе изучаемого концепта, мы опирались на идеи теории концептуальной метафоры [напр., 10; 11; 14 и др.]. Привлечение теории прототипов [12; 13; 15] позволило структурировать концепт seclusion путем сведения выделенных нами метафорических схем к нескольким прототипическим.

Объектом исследования выступает концепт seclusion, а предметом ― его метафорическая репрезентация в произведениях К. Кизи и Дж. Фаулза.

Актуальность заявленной темы определяется возрастающим интересом лингвистов к когнитивным аспектам языка и поискам ответа на вопрос, как человек воспринимает и концептуализирует действительность. Кроме того, актуальность обусловлена отсутствием работ, посвященных концепту seclusion. Ранее объектом языковедческих научных исследований становился лишь смежный с ним концепт одиночество. Такие исследования осуществлялись, например, на материале русской поэзии [4], а также с точки зрения двух лингвокультур ― русского и немецкого языков [2]. В фокусе нашего исследования находится концепт seclusion, который сочетает в себе физический (изолированность) и моральный (одиночество) аспекты.

Анализ художественного материала показал, что seclusion концептуализируется всеми героями произведений как некий, как правило, закрытый, контейнер, в котором они пребывают. Поэтому наиболее частотной из представленных метафорических моделей является метафора «контейнер» [11]. Схема seclusion is a container выступает прототипической по отношению к ряду метафорических моделей, референтом которых выступает seclusion, а коррелятом ― container.

container представлен в тексте исследуемых произведений несколькими концептами, в частности непосредственно концептом container, например: “Being trapped inside it” [6], “He has careerwise continually placed himself  in situations of isolation” [8]. Такая концептуализация seclusion достигается благодаря использованию предлогов in и inside. Под видом концепта container выступает кокон (seclusion is a cocoon): “... but we sat and stood in a strange cocoon of  remoteness from even the nearest outside things” [7].

Кроме того, концептуализация seclusion как вместилища происходит через его метафорическое осмысление как определенного здания, комнаты, помещения. Так, идея seclusion как обреченности актуализируется концептуальной схемой seclusion is a prison. Рассмотрим следующий пример: “... A hell of a lot like a Chinese prison camp” [9]. Основанием для развертывания данной метафоры в тексте является использование лексики, связанной с лишением свободы: prison camp. Обреченность персонажа выражается и посредством ассоциации seclusion с могилой (seclusion is a crypt): “I've grown to know every inch of this foul little crypt” [6]. Несносность нахождения отдельно от других людей актуализируется в метафорической схеме seclusion is an asylum: “God, God, it's like a lunatic asylum” [6].

Следующие примеры иллюстрируют реализацию пространст­венной метафоры зал ожидания (seclusion is a waiting room): “But the notice said, in dull red letters on a white background, SALLE D'ATTENTE .... It was Mitford's warning: Beware of the waiting room” [8]. Объективация исследуемого концепта также осуществляется через метафорическое осмысление жизни в замкнутом пространстве как театра (seclusion is a theatre), например: “…had the impression that we were two actors with the same doubts about the director” [8], “I tried to be objective, content to be a spectator” [8], “After all, it was a masque, and I wanted, or after a very short while began to want, to play my part” [8].

Использование лексики, связанной с содержанием животных в неволе, позволяет концептуализировать seclusion как клетку (seclusion is a cage): “David and his generation, and all those to come, could only look back through bars, like caged animals, born in captivity, at the old green freedom” [6], “If you have a private menagerie your concern is to keep the animals ... inside the cage” [8]. Ситуация невольной изоляции уподобляется нахождению мыши или другого животного в ловушке (например: “He feels he's been trapped some way” [9], “It was like a joke mousetrap I once saw ...” [6], “He wants to lead you into a ... sort of trap” [8]), что дает нам возможность реконструировать метафору seclusion is a trap.

Определенной разновидностью вместилища в контексте исследуемых произведений выступает «морилка» (seclusion is a killing bottle) ― бутылка для умерщвления насекомых при создании коллекции: “He showed me one day what he called his killing-bottle. I'm imprisoned in it. Fluttering against the glass” [6]. В приведенном примере сценарий коллекционирования бабочек накладывается на заключение главной героини «Коллекционера» Миранды Грей. Подобно бабочке, девушка обречена стать частью коллекции своего похитителя, находясь в темном подвале («морилке») до тех пор, пока не погибнет.

Жизнь, протекающая внутри места, где находятся персонажи, воспринимается ими как игра между «жертвой» и ее «властелином». Это своеобразная игра на выживание, соревнование, в котором необходимо проявить хитрость и смекалку, чтобы вырваться на свободу. Зачастую в ней присутствует фактор риска, опасности и даже смерти. Например, героям нужно «просчитывать ходы» как в шахматах (being in seclusion is playing a chess game): “A sort of chess-game with death I'd rather unexpectedly won” [6], “I had the distinct feeling that he was a chess master caught between two moves; immensely rapid calculation of combinations” [8]. Преимущество в противостоянии жертвы и человека, которому она подвластна, реализуется через аналогию с игрой в карты (being in seclusion is playing a game of cards): “... she acts like she still holds all the cards up that white sleeve of hers” [9]. Рассмотрим такие иллюстрации: “I saw a die, a shaker, a saucer, and a pillbox” [8], “... I risked death. I threw for life, and I won life” [8], “...Russian roulette” [8]. Данные примеры демонстрируют осмысление рассматриваемой ситуации как игры в кости или русскую рулетку (being in seclusion is playing dice, being in seclusion is playing russian roulette).

В следующих примерах данное противостояние концепту­ализируется как соревнование: “She knew she'd lost one big round and was losing another, but she wasn't in any hurry .... the fight could go on as long as she wanted, till he made a mistake or till he just gave out, or until she could come up with some new tactic that would put her back on top in everybody's eyes. A good lot happened before she came up with that new tactic” [9]. На основе приведенного фрагмента реконструируем метафорическую схему being in seclusion is having a boxing match. Использование терминологии, характерной для боксёрских поединков, позволяет передать напряженность борьбы между жертвой и тем, кто ее держит взаперти. Возможность вырваться на свободу зависит от выбранной тактики.

Таким образом, концептуальная схема being in seclusion is a (dangerous) game/ competition является прототипической для ряда текстовых фрагментов, в которых ситуация изолированности или заключения сравнивается с определенной игрой. Необходимо отметить, что связь игры и концепта seclusion как замкнутого пространства, на наш взгляд, не является случайной. Так, Й. Хейзинга отмечает, что в игре среди ее формальных признаков «…первое место занимает пространственная выхваченность этой деятельности из обыденной жизни. Некое замкнутое пространство, материальное или идеальное, обособляется, отгораживается от повседневного окружения» [5]. Таким образом, любой игре присущи замкнутость и обособленность во времени и пространстве.

Как уже отмечалось выше, герои исследуемых произведений оказываются в уединенном месте по разным причинам: принудительно или по собственной воле. От этих обстоятельств зависит отношение персонажей к ситуации уединения или изоляции. Для некоторых из них нахождение в замкнутом пространстве означает нахождение в подземелье, поэтому имеет направленность «вниз» (seclusion is down): “... I saw a doorway in the corner of the wall facing us as we came down the stairs. It was another large cellar, four big steps down from the first one ...” [6]. Реализуясь через концепт одиночества (loneliness), seclusion ассоциируется с темнотой подземелья: “It was very dark, I could just make out the path and some trees. And it is very lonely” [6], “It was so dark. So lonely. No lights. Just darkness” [6]. В основе приведенных фрагментов лежит метафорическая схема seclusion is darkness. Имея негативную коннотацию, так как down is bad [11], метафорические схемы seclusion is down и seclusion is darkness коррелируют с метафорической схемой seclusion is bad (например, “The solitude is unbearable” [6]), поэтому считаем последнюю схему прототипической.

Исследованный материал продемонстрировал, что позитивное отношение к уединению вербализируется в лексике с положительной коннотацией. Проанализируем следующие текстовые фрагменты: “Loneliness has its advantages ...” [8], “... fortunate old man ... to buy this last warm solitude and dry affection with his fame” [7], “His unconscious intention in seeking this isolation” [8], “But he was absolutely alone .... And I believe the happiest man I have ever met” [8]. Как видно из приведенных примеров, к уединению или одиночеству «стремятся», они «имеют преимущества» по сравнению с жизнью в обществе. О том, что человеку нравится находиться отдельно от других, свидетельствует также эпитет warm, который характеризует seclusion как нечто приятное. Такая его характеристика реализуется через описание эмоций, вызванные ситуацией, в которой герои находятся. Уединившийся человек «счастлив», ему «повезло» (fortunate, the happiest), следовательно seclusion, в частности, представлено концептуальными метафорами seclusion is happiness, seclusion is luck. которые могут быть объединены в схеме seclusion is good.

Добровольное обособление также концептуализируется как желанный объект (seclusion is a cherished object),  к которому стремятся, который ищут: “All his life he [Henry] must have had this craving for a place to hide” [7], “His unconscious intention in seeking this isolation” [8], “But they both agreed that Conchis was a man who cherished his privacy” [8]. Уединение можно купить, заработать: “...fortunate old man, to stay both percipient and profoundly amoral, to buy this last warm solitude and dry affection with his fame” [7]. Сказанное позволяет реконструировать метафорические схемы seclusion is a cherished object, seclusion is an object that can be bought, которые могут быть сведены к прототипической метафоре seclusion is an object.

Подводя итоги, отметим, что значительная часть метафорических схем, реконструированных во время анализа художественного материала, имеет общие свойства и может быть сгруппирована вокруг определенных центров ― прототипических моделей. Нам удалось выделить пять метафорических схем, которыми представлен образный компонент исследуемого концепта:

1.         seclusion is a container (cocoon/ prison/ crypt/ asylum/ waiting room/ theatre/ cage/ trap/ killing bottle);

2.      being in seclsuion is playing/ having a (dangerous) game/ competition (chess-game/ card game/ dice/ russian roulette/ boxing match);

3.         seclusion is an object (a chesrished object/ object that can be bought);

4.          seclusion is good (happiness/ luck);

5.          seclusion is bad (down/ darkness).

Вместе с тем, поскольку концепт не имеет четких границ и жесткой структуры [3], представленное количество метафорических схем концепта seclusion не является предельным и потенциально может пополняться новыми схемами.

Список литературы:

1. Карасик В.И. Языковой круг: Личность. Концепты. Дискурс. ― Волгоград: Перемена, 2002. ― 477 с.
2. Подзолкова Н.В. Концепт «одиночество» в немецкой и русской лингвокультурах: Дис. ... канд. филол. наук. ― Волгоград, 2005. — 223 c.
3. Попова З.Д., Стернин И.А. Очерки по когнитивной лингвистике. — Воронеж: Истоки, 2001. — 191 с.
4. Ситдикова Г.Ф. Мотив одиночества в лирике М.Ю. Лермонтова и М.И. Цветаевой: дис. ... канд. филол. наук: 10.01.01 / Ситдикова Гузель Фидарисовна. — Стерлитамак, 2008. — 191 c.
5. Хейзинга Й. Homo Ludens: Статьи по истории культуры / сост., пер. и авт. вступ. ст. Д.В. Сильвестров. — М.: Прогресс, 1997. — 416 с.
6. Fowles J.R. The Collector [Электронный ресурс] / J.R. Fowles. — Режим доступа. — URL: http://webreading.ru/prose_/prose_classic/john-fowles-the-collector.html.
7. Fowles J.R. The Ebony Tower // The Ebony Tower. Eliduc. The Enigma. — Moscow: Progress Publishers, 1980. — P. 33―130.
8. Fowles J.R. The Magus [Электронный ресурс] — Режим доступа. — URL: http://webreading.ru/prose_/prose_classic/john-fowles-the-magus.html.
9. Kesey K. One Flew Over the Cuckoo's Nest. — N. Y.: Penguin Books, 1976. — 310 p.
10. Lakoff G. The Contemporary Theory of Metaphor // Metaphor and Thought / Ed.A. Ortony. — Cambridge: Cambridge University Press, 1993. — Р. 202―251.
11. Lakoff G., Johnson M. Metaphors we live by. — Chicago and London: The University of Chicago Press, 2003. — 276 p.
12. Rosch E.H. Human Categоrization / E.H. Rosch // Advances in Cross-Cultural Psychology / ed. by N. Warren. — ondon: Academic Press, 1975. — Vol. 1. — P. 1―49.
13. Taylor J. Linguistic Categorization: Prototypes in Linguistic Theory / J. Taylor. — Oxford: Clarendon Press, 1985. — 309 p.
14. Turner M. Reading Minds: The Study of English in the Age of Cognitive Science. — New York: Princeton University Press, 1987. — 248 p.
15. Wittgenstein L. The Blue and Brown Books: Preliminary Studies for the Philosophical Investigations. ― New York: Harper Torchbooks, 1965. — 208 p.