ПИСЬМО И ТЕКСТ В ПРЕПОДАВАНИИ ФИЛОСОФСКИХ ДИСЦИПЛИН В ВУЗЕ

Организация учебного процесса на занятиях по философским дисциплинам в университете, как правило, не требует каких-то специальных технических средств, оборудования, условий. Традиционно преподаватели обходятся классической грифельной доской и трибуной-кафедрой, а студентам достаточно ручки и тетради. Однако модернизация аудиторных пространств стремительно преображает по-средневековому скудные образовательные залы. Преподаватели начинают активно использовать мультимедийное проекционное оборудование, делая свои лекции более «визуальными», а студенты всё чаще сидят за партами не с классическим пером и свитком, и даже не с тетрадью и авторучкой, а с ноутбуком. Мультимедийные лекции и цифровые конспекты стали нормой образования и жизни.

Действительно, в современной поп-культуре студент и ноутбук неразлучны. Это нашло своё образное отражение в кино, телесериалах, рекламе. Если прежде собирательный образ студента включал в себя такие атрибуты как очки и книга под мышкой (вспомним хотя бы образ гайдаевского Шурика), то сегодня этот же образ обязательно дополнен компьютером, а книга вообще исчезла. Поп-культура, безусловно, конструирует, выдумывает и изобретает образы, но всегда репрезентирует исключительно реальные общественные тенденции и изменения. Сегодня на компьютере принято вести конспект, решать задачи, делать fact checking слов преподавателя. Это действительно всё очень современно и с эстетической точки зрения привлекательно. Более того, можно отметить и известную эффективность использования компьютера в обучении. Текстовый редактор позволяет с легкостью обращаться к нужному фрагменту текста, копировать и вставлять недостающую информацию, а главное, решает проблему почерка столь неотвратимо неразборчивого при оперативном конспектировании.

Несмотря на неоспоримую популярность печатного конспектирования в образовании, необходимо помнить и о невосполнимых иными средствами фиксации информации преимуществах рукописи. Так ведение именно рукописного конспекта может трактоваться как актуализация фундаментальной триады «мышление – речь – письмо».

Не секрет, что наше мышление (прежде всего рациональное мышление) связано с речью. Языковые конструкции тесно сопряжены с устройством мысли. Другими словами, в идеальной ситуации если мы не допускаем ошибок, то мы мыслим так, как говорим, а говорим так, как мыслим. Собственно, на этой фундаментальной связке речи и мыслительных структур строится формальная логика. В то же самое время речь тесно сцеплена и с медиумом письма. Эта связь для нас также является чрезвычайно важной, поскольку человечество «пишет» уже более 3–3,5 тысяч лет. Клинопись древнего Междуречья, критское линейное письмо, письменность Долины Инда и другие образцы раннего фонетического письма дали ощутимый толчок к становлению рациональных форм мышления, и преодолению безраздельного господства мифологического сознания древнего мира. Образно говоря, последовательное фонетическое письмо «распрямило» зацикленное (а иногда и спутанное) время мифа, обозначив основополагающие логоцентрические оппозиции «начало–конец», «прошлое–будущее», «истинное–ложное», «субъект–объект». Известный теоретик медиа М. Маклюэн так обозначал мифологическое мировосприятие: «Миф, подобно афоризму или максиме, характерен для устной культуры. Ведь до того, как письменность лишает язык многомерности его звучания, для бесписьменного человека каждое слово само по себе есть поэтический мир, "мгновенное божество", или откровение» [1, с. 37]. Письменность, таким образом, позволяет не только сохранить, но конкретизировать и операционализировать информацию.

Нужно отметить, что письмо в нашем случае не стоит сводить исключительно к форме хранения информации. Письмо – это не только текст, но и особая телесная практика и ментальная процедура. Эта процедура обособляет индивидуальное сознание, формирует понимание пишущего как субъекта, а информации как его собственных знаний. В «Понимании Медиа» М. Маклюэн отмечает: «В речи мы склонны реагировать на каждую возникающую ситуацию, отзываясь тоном и жестом даже на собственный акт говорения. Письмо же стремится быть своего рода обособленным, или специалистским действием, в котором содержится мало возможностей или призывов для реагирования. Грамотный человек и письменное общество развивают в себе ужасающую способность вести себя во всех делах с поразительной отстраненностью от тех чувств и того эмоционального вовлечения, которые непременно испытывали бы неграмотный человек и бесписьменное общество» [2, с. 89]. Таким образом, письмо есть процесс превращения не только мифа в логос, но и информации в знание.

Особенность письма в том, что мы не ограничиваемся пониманием информации, но и воспроизводим её, пропуская через свой ум и тело. И это особенно важно, поскольку письмо приращивает нам опыт воспроизведения информации, который так необходим в обучении. Ж. Деррида так говорил о записи информации: «Фиксируя речь, она по сути намерена — и идет на этот смертельный риск — освободить смысл, и это касается любого актуального поля восприятия, от той естественной вовлеченности, при которой все соотносится с аффектом случайной ситуации. Вот почему письмо никогда не будет просто "живописью голоса" (Вольтер). Оно творит смысл, его фиксируя, доверяя его резьбе, борозде, рельефу, поверхности, от которой требуется, чтобы она до бесконечности передавалась» [3, с. 20].

Печатный (машинописный) текст при всей его универсальности, удобстве хранения и чтения уступает именно потому, что он упраздняет телесную практику письма, сводит её скорее к чему-то схожему с управлением или менеджментом текста. Машинопись исключает специфику индивидуального почерка, сокращения, выделения и т.п. Печатанье девальвирует текст, устраняя из его ценностной структуры элемент кропотливого физического труда – начертания. Исчезает процесс приведения мысли к её выражению через ориентацию на каллиграфический абсолют в сугубо личной рутинной практике письма. В то же время с печатью исчезает и мотивация написать более удобным и понятным образом, как именно нам привычно мыслить, говорить, сокращать – адаптировать мысли к себе, встраивать их в свою картину мира. И наконец, ко всему этому добавляется и банальный соблазн скопировать уже готовый текст, возможно, даже не читая его. В итоге, практика создания печатного текста может быть и даёт возможность получить красивый и читабельный конспект, но она не порождает ощущение этого текста как личного, и воспроизвести, рассказать всё это будет мучительно тяжело. Особенно это касается такой непростой университетской дисциплины как «Философия».

В итоге отмечу, что письменные конспекты даже в нашу цифровую или же так называемую постмедиальную эпоху не утрачивают своего значения. Причем это касается и популярного ныне дистанционного образования, для которого вроде бы и удобно вести конспект в соседнем окошке текстового редактора, но тетрадь с авторучкой перед монитором дадут гораздо больший эффект, принесут большую пользу обучающемуся.

Список литературы:

1. Деррида Ж. Письмо и различие. СПб.: «Академический проект», 2000 г. — 432 с.
2. Маклюэн М. Галактика Гутенберга: Сотворение человека печатной культуры. Киев: «Ника-Центр», 2003 г.— 432 с.
3. Маклюэн М. Понимание Медиа: Внешние расширения человека. М.; Жуковский: «КАНОН-пресс-Ц», «Кучково поле», 2003 г. — 464 с.