РЕЛИГИОЗНО-БИБЛЕЙСКИЕ  МОТИВЫ  В  РАННИХ  ЭКСПРЕССИОНИСТСКИХ  ПРОИЗВЕДЕНИЯХ  Л.Н.  АНДРЕЕВА

Машуков  Мурадин  Кадырович

студент  2  курса  ГБОУ  СПО  «Армавирский  юридический  техникум»  КК,  г.  Армавир

Сидорова  Анастасия  Анатольевна

научный  руководитель,  преподаватель  русского  языка  и  литературы  ГБОУ  СПО  «Армавирский  юридический  техникум»  КК,  г.  Армавир

E-mail: 

Творчество  Л.  Андреева  вызывает  противоречивые  толки  в  критике  как  советского  периода,  так  и  наших  дней.  Писатель  зачастую  был  не  понят  окружающими.  Нет  однородности  и  в  суждениях  об  экспрессионистских  произведениях  творца  начала  века.  Так,  М.  Дунаев  в  книге  «Вера  в  горниле  сомнения»  резко  критикует  творчество  Андреева  и  писателей  его  эстетических  взглядов.  Обращаясь  к  проблеме  безверия  в  литературе  начала  XX  века,  Дунаев  выводит  своеобразную  формулу,  объясняющую  падение  нравов  литераторов  начала  прошлого  столетия:  «Внерелигиозный  взгляд  на  жизнь  вызывает  в  эстетическом  мировидении  преимущественно  негативное  восприятие.  Сам  принцип  критического  реализма  при  нетворческом  его  усвоении  обрекает  писателя  на  искажённое  видение  мира,  часто  на  карикатурно-искажённое.  Уже  в  рамках  самого  критического  реализма  все  больше  нарастал  пафос  пессимизма,  безверия.  Как  будто  нарочно  отыскивались  самые  мрачные  и  безысходные  проявления  жизни.  Частные  выводы  получали  характер  широких  обобщений»  [4].  При  этом  прозаики  Серебряного  века  признают  свою  «безнадежность  перед  миром»,  и  как  следствие  ее  —  бесполезность  «борьбы  с  грехом»  с  точки  зрения  Дунаева  —  «это  грустный  итог  абсолютизированного  критического  познания  жизни.  Он  превращает  человека  в  беспомощную  жертву  всеобщего  хаоса  и  бессмыслицы»  [4].  Однако  при  справедливости  суждений,  Дунаев  отказывает  Андрееву  в  глубине  нравственно-религиозных  переживаний,  что  на  наш  взгляд  является  не  совсем  правильным.

Критическое  отношение  к  пессимизму  и  чрезмерному  натурализму  Андреева  встречаем  и  в  статье  Мининой  «Разбор  рассказа  Леонида  Андреева  "Бездна"».  Автор  натурализм  экспрессионистских  произведений  Андреева  объясняет  разными  причинами,  но  особое  внимание  уделяет  психическому  нездоровью  писателя:  «Андреев  не  раз  находился  на  лечении  в  психиатрических  лечебницах  и  4  раза  покушался  на  свою  жизнь.  После  окончания  юридического  факультета  он  работал  в  различных  судебных  учреждениях,  сотрудничал  с  газетой  «Курьер»  в  качестве  судебного  репортера.  Возможно,  перед  его  глазами  могли  проходить  судебные  дела  похожие  на  сюжет  рассказа  «Бездна»»  [7].  Однако,  в  противовес  хочется  привести  мнение  таких  авторитетных  исследователей  литературы  и  творчества  Андреева  в  частности,  как  В.А.  Мескина,  Д.П.  Святополка-Мирского,  которые  в  один  голос  утверждают,  что  безысходность  и  пессимизм  произведений  Андреева,  с  одной  стороны,  закономерное  явление  эпохи  XX  века,  времени  нигилизма  и  всеотрицания  [8,  с.  611].  С  другой  же,  это  не  что  иное,  как  крик  израненной  души,  стремящейся  к  истине  [6,  с.  44].

Думается,  экспрессионистские  рассказы  Андреева  (впрочем,  как  и  все  творчество  в  целом),  многотемны  и  многопроблемны.  В  них  писатель  стремится  в  абстрактно-обобщенной  форме  показать  социальные,  экономические,  политические  противоречия  современного  общества,  затронуть  культурно-исторические  и  нравственно-духовные  проблемы.  При  этом  по-прежнему  на  первом  месте  стоят  вопросы  веры  и  религии,  их  значения  в  жизни  людей.  Рисуя  экспрессионистские  картины  бытия,  окрашенные  ужасом  несправедливости  и  горя,  Андреев  тем  самым  дает  читателям  возможность  заглянуть  в  будущее  и  увидеть  нравственное  растление  и  безумие,  следующие  за  уничтожением  в  душе  православной  веры. 

В  рассказах,  повестях,  романах  Андреев  занимается  осмыслением  христианских  категорий  «счастья»,  «смирения»,  «страдания»,  но  именно  в  экспрессионистских  произведениях  нетрадиционный  взгляд  на  них  достигает  наивысшего  пика.  В  жизни  людей  не  будет  ничего,  кроме  горя,  да  и  счастье,  с  точки  зрения  Андреева,  им  недоступно.

Царство  горя  и  страдания  наиболее  страшно  и,  в  то  же  время,  символично  нарисовано  Андреевым  в  рассказе  «Стена»  (1901).  Здесь  писатель  показывает  крах  человеческого  существования,  итог  жизни  без  веры  в  Бога.  Боль,  физические  и  духовные  муки  —  вот  рок,  наказание  людей  за  отречение  от  заветов  Творца.  Причем,  эта  мысль  проводится  вскользь,  фоном,  чтобы  показать  человеческое  горе.  Писатель  не  призывает  читателей  к  вере,  а  просто  рисует  ад  на  земле,  куда  попадает  личность,  лишившись  Бога.  Весь  мир  разделен  Стеной  на  2  части:  ад  и  что-то  неведомое,  но  до  боли  желанное.  Герои  стремятся  выбраться  из-за  жестокой  преграды,  попасть  за  ее  пределы  в  новый  мир.  Однако  автор  не  показывает  им  иной  жизни,  кроме  существования  в  горе  и  страдании,  на  земле,  похожей  на  одну  кровоточащую  язву:  «И  наша  половина  неба  была  буро-черная,  а  к  горизонту  темно-синяя,  так  что  нельзя  было  понять,  где  кончается  черная  земля  и  начинается  небо.  И,  сдавленная  землей  и  небом  задыхалась  черная  ночь,  и  глухо  и  тяжело  стонала,  и  с  каждым  вздохом  выплевывала  из  недр  своих  острый  и  жгучий  песок,  от  которого  мучительно  горели  наши  язвы»  [1,  с.  60].

Андреев  нетрадиционно  осмысливает  христианские  категории  «страдания»,  «смирения»  и  «счастья».  Для  героев  нет  иного  мира,  нежели  мир  за  Стеной,  окрашенной  кровавой  жестокостью.  Отсутствие  веры  в  душах  персонажей  приводит  к  тому,  что  для  них  не  существуют  нравственно-христианские  заповеди,  вся  их  жизнь  представляет  собой  одно  стремление  —  удовлетворить  физические  потребности.  И  в  этом  стремлении,  без  опоры  на  православие,  люди  превращаются  в  животных,  которые  свои  порывы  проявляют  в  самых  крайних,  ужасающих  формах:  утоление  голода  оборачивается  убийством  людей  и  их  пожиранием,  жажда  веселья  обращается  в  безумие,  даже  чувство  любви  между  мужчиной  и  женщиной  на  поверку  оказывается  физическим  насилием,  уничтожением  человека:  «Я  обнимал  ее,  и  она  смеялась,  и  зубки  у  нее  были  беленькие,  и  щечки  розовенькие-розовенькие.  Это  было  так  приятно.  И  нельзя  понять,  как  это  случилось,  но  радостно  оскаленные  зубы  начинали  щелкать,  и  поцелуи  становились  укусом,  и  с  визгом,  в  котором  еще  не  исчезла  радость,  мы  начинали  грызть  друг  друга  и  убивать»  [1,  с.  62].  Однако  и  для  автора,  и  для  героев  нет  ничего  страшнее  душевного  одиночества,  приводящего  к  разобщенности  людей.  В  их  жизни  отсутствует  то  соборное,  объединяющее  начало,  которое  способна  дать  лишь  православная  вера.  И  как  результат  —  чувство  страха,  сопровождающее  героя  повсюду,  ужас  от  того,  что  «не  видишь  лица  людей,  а  одни  их  спины,  неподвижные  и  глухие»  [1,  с.  63].

Каждый  сам  за  себя  —  под  таким  девизом  живут  люди  за  Стеной,  а  страдание,  боль  и  страх  приводят  их  к  поклонению  своему  «жестокому  убийце»,  мольбам  о  спасении.  Они  не  осознают,  что  их  просьбы  обращены  не  к  истине,  не  к  Богу,  который  единственный,  кто  способен  прекратить  муки,  а  к  молчащей,  холодной,  лживой  преграде,  стоящей  на  пути  к  нравственному  возрождению  и  счастью:  «Как  к  другу,  прижимались  они  к  стене  и  просили  у  нее  защиты,  а  она  всегда  была  наш  враг,  всегда.  И  ночь  возмущалась  нашим  малодушием  и  трусостью  и  начинала  грозно  хохотать,  покачивая  своим  серым  пятнистым  брюхом,  и  старые  лысые  горы  подхватывали  этот  сатанинский  хохот»  [1,  с.  61].  Имя  этой  преграде  —  неверие,  ведущее  к  испепелению  душ.

Андреев  не  дает  своим  героям  выбора  быть  с  Богом  или  с  Сатаной,  а  погружает  в  горящие  недра  ада.  Безумная,  бессмысленная  жизнь,  наполненная  одним  желанием  —  быстрее  умереть  —  вот  что  ждет  человека,  лишенного  веры,  отвергнувшего  Творца.  Вечная  боль  и  вечное  страдание  сопровождают  героев,  которые  существуют  вне  времени  и  пространства.  Нет  будущего  и  прошлого,  есть  лишь  настоящее,  в  котором  они  в  своих  мучениях  бессмертны,  «как  боги».  Мечтая  о  новом,  светлом  мире,  герои  стремятся  переступить  через  Стену,  но  не  путем  своего  духовного  возрождения,  а  через  новые  и  новые  смерти:  «Пусть  стоит  она,  но  разве  каждый  труп  не  есть  ступень  к  вершине?  Нас  много,  и  жизнь  наша  тягостна.  Устелем  трупами  землю;  на  трупы  набросим  новые  трупы  и  так  дойдем  до  вершины.  И  если  останется  только  один,  —  он  увидит  новый  мир»  [1,  с.  66].  Путь  героев  в  борьбе,  но  не  со  Стеной,  не  со  своим  безверием.  Они  не  стремятся  разрушить  ее,  наоборот,  смиряются  с  преградой,  а  значит  и  с  Сатаной.  Борьба  их  заключается  в  желании  увидеть  новый  мир,  мир  без  страдания  и  боли,  но  идут  герои  к  нему  не  дорогой  православных  мучеников,  через  веру  и  смирение,  а  сквозь  кровь  и  человеческие  жертвы.

В  связи  с  этим  символичны  финальные  строки  рассказа:  «Горе!.  Горе!.Горе!.»  [1,  с.  66].  Не  будет  иной  жизни  без  веры  в  Бога,  кроме  существования  в  физических  и  духовных  муках.  «Горе!»  —  это  не  только  то  будущее,  которое  автор  предрекает  своим  героям,  но  и  чувства,  охватывающие  Андреева  при  виде  созданной  им  картины  ада  на  земле.  Образ  же  Стены  на  страницах  рассказа  приобретает  религиозно-христианское  значение.  Сам  Андреев,  говоря  о  смысле  своего  рассказа  писал:  «Стена  —  это  все  то,  что  стоит  на  пути  к  новой,  совершенной  и  счастливой  жизни  <  ...  >  это  вопросы  о  цели  и  смысле  бытия,  о  боге,  о  жизни  и  смерти  -  «проклятые  вопросы»  [2,  с.  124].  Она  становится  символом  потери  веры  в  Бога,  которая  ведет  к  бездуховности  человека,  превращению  его  в  животное,  к  полному  безумию.

Подобная  же  картина  предстает  в  другом  рассказе  Андреева  «Бездна»  (1902).  Писатель  стремится  в  символико-аллегорическом  плане  показать  борьбу  темных  и  светлых  начал  в  человеке,  разрушительные  инстинкты,  живущие  в  его  душе  [3,  с.  133].  Автор  размышляет  над  тем,  почему  люди  не  способны  бороться  с  «чудовищами»  внутри  себя,  что  заставляет  их,  цивилизованных  и  интеллигентных,  превращаться  в  животных.  Одни  ли  социальные  и  экономические  проблемы  ведут  к  этим  страшным  метаморфозам  или  же  причины  более  серьезны  и  кроются  в  душе  человека,  его  нравственных  установках.

В  рассказе  автор  противопоставляет  два  мира:  мир  книжных  идеалов  и  истин  сталкивается  с  реальной  жизнью,  лишенной  духовной  опоры.  Мысли  Немовецкого  о  чистой,  вечной  любви,  ради  которой  можно  погибнуть,  оказываются  ложными,  неустойчивыми  при  столкновении  с  грубостью  и  грязью  окружающей  действительности.  Трепет  и  переживание  от  соприкосновения  с  рукой  возлюбленной,  от  нечаянного  созерцания  черного  силуэта  ее  ноги  и  маленькой  туфли  сменяется  животным  инстинктом  обладания  женским  телом.  Немовецкий  уже  не  воспринимает  свою  подругу  как  живого  человека,  пред  его  взглядом  истерзанная  насильниками  Зиночка  преобразуется  в  «белое  мутное  пятно,  похожее  на  застывшее  пятно  слабого  света»,  это  уже  просто  «гладкое,  упругое,  холодное,  но  не  мертвое»  женское  ТЕЛО  [1,  с.  152].  Андреев  с  болью  и  страданием  показывает  читателям,  как  хрупкое,  красивое  и  самое  ценное,  с  его  точки  зрения,  чувство  любви  растаптывается  и  уничтожается.  Ему  страшны  те  перемены,  которые  произошли  в  герое,  и  если  в  надругательстве  над  девушкой  трех  мужчин  писатель  видит  социальные  корни,  то  погружение  души  Немовецкого  в  бездну  инстинктов  Андреев  считает  следствием  уничтожения  православных  ценностей  в  жизни  людей.  Интересным,  на  наш  взгляд,  является  тот  факт,  что  животное  начало  было  внутри  Немовецкого  и  до  произошедшей  трагедии:  «захотелось  петь,  тянуться  руками  к  небу  и  крикнуть:  «Бегите,  я  буду  вас  догонять»  —  эту  древнюю  формулу  первобытной  любви  среди  лесов  и  гремящих  водопадов.  И  от  всех  этих  желаний  к  горлу  подступили  слезы»  [1,  с.  144].

При  свете  дня  инстинктам  нет  места  в  душе  героя,  он  способен  сдерживать  себя  книжными  истинами  и  идеалами.  Но  с  наступлением  темноты,  когда  на  землю  опускается  черная  ночь  и  выползают  низменные  человеческие  желания,  герой  не  выдерживает.  Он  не  находит  сил  противостоять  ночи,  символизирующей  в  рассказе  реальную  действительность  и  потаенные,  порочные  уголки  человеческой  души.  Книжных  истин  о  любви  и  ее  бессмертии  оказывается  мало  для  того,  чтобы  человек  оставался  человеком.  В  душе  Немовецкого  нет  нравственно-христианских  устоев,  способных  сдержать  поток  его  животных  желаний,  и  он  погружается  в  мир  физических  потребностей:  «И  то,  что  произошло  здесь,  что  делали  люди  с  этим  безгласным  женским  телом  представилось  ему  во  всей  омерзительной  ясности  —  и  какой-то  странной,  говорливой  силой  отозвалось  во  всех  его  членах»  [1,  с.  153].  Не  только  внутренне  меняется  герой,  внешние  метаморфозы  не  менее  страшны:  появляется  новый  Немовецкий  с  «хитрой  усмешкой  безумного»  [1,  с.  154].  Безумие  становится  единственно  возможной  формой  существования  для  него,  охваченного  животными  инстинктами.

Как  и  в  «Стене»,  оно  является  следствием  духовного  опустошения  личности,  за  которым  следует  Бездна  из  неверия,  преобладания  животного  над  человеческим.  И  страшнее  нее  ничего  уже  не  может  быть:  «И  с  силой  он  прижимался  к  ее  губам,  чувствуя,  как  зубы  вдалбливаются  в  тело,  и  в  боли  и  крепости  поцелуя  терял  последние  проблески  мысли.  На  один  миг  сверкающий  огненный  ужас  озарил  его  мысли,  открыв  перед  ним  черную  бездну.  И  черная  бездна  поглотила  его»...  [1,  с.  155].

Интересно,  что  Андреев  не  ставит  своей  целью  привести  израненную  душу  к  вере  в  Бога,  наоборот,  показывает  то  безумие  и  пустоту,  которые  охватывают  человека  при  отречении  от  Заветов  Всевышнего.  «Все  мы  —  звери  и  даже  хуже,  чем  звери»  [5,  с.  66],  если  в  душе  нашей  нет  опоры,  способной  сдержать  это  животное  начало  —  таков  вывод  Андреева  в  рассказе  «Бездна».

И  в  «Бездне»,  и  в  «Стене»  перед  читателями  нарисован  ад  земной,  в  котором  нет  места  христианским  чувствам  сострадания,  милосердия,  любви,  а  отказавшиеся  от  Бога  герои  погружены  в  бессмысленно  —  безумный  мир  страха  и  жестокости.

Интересной,  на  наш  взгляд,  является  разработка  мотивов  безумия,  бездны  и  преобладания  животного  начала  в  человеке,  которые  рассматриваются  Андреевым  как  религиозно-библейские.  Безумие,  в  связи  с  этим,  предстает  не  в  качестве  человеческого  недуга,  а  приобретает  метафизическое  значение:  на  бред  умалишенного  будет  похожа,  с  точки  зрения  писателя,  жизнь  человека,  уничтожившего  Бога  в  душе.  А  погружение  личности  в  бездну  отчаяния,  безысходности  и  животных  инстинктов  —  расплата  за  отсутствие  веры.

Список  литературы:

1.Андреев  Л.Н.  избранное  /Сост.,  вступ.  Ст.  и  примеч.  В.М.  Богданова.  М.,  1988.  —  336  с.

2.Гольдт  Р.  Роковой  жребий  нашего  столетия  (Философские  размышления  о  зле  в  последних  дневниках  Л.  Андреева  (1917—1919)  и  его  романе  «Дневник  Сатаны»  (1919)  //  Литература.  —  1998.  —  №  16.  —  С.  10—11.

3.Гречнев  В.Я.  Трагедия  в  повседневности  (тип  героя,  конфликт  и  своеобразие  трагизма  в  рассказах  Л.  Андреева)  //  Гречнев  В.Я.  русский  рассказ  конца  XIX—XX  века  (проблематика  и  поэтика  жанра).  Л.,  1979.  —  С.  101—154.

4.Дунаев  М.М.  Вера  в  горниле  сомнений:  Православие  и  русская  литература  в  XVIII—XX  веках.  М.,  2003.  —  1056  С  [Электронный  ресурс]  —  Режим  доступа.  —  URL:  http://sdruzhie-volga.ru/knigi/o_zhizni/m.m-dunaev-vera_v_gornile_somnenij.htm#_Toc287528019

5.История  русской  литературы  XX  века.  Первая  половина:  Учебник  для  вузов  в  2  кн.  Кн.  2.  /  Под  ред.  д-ра  филол.  Наук,  профессора  Л.П.  Егоровой.  Ставрополь,  2004.  —  345.

6.Мескин  В.А.  Поиск  истины  (о  творчестве  Л.  Андреева)  //  Русская  словесность.  —  1993.  —  №  1.  —  С.  43—47.

7.Минина  М.  Разбор  рассказа  Леонида  Андреева  "Бездна".  http://sobolev.franklang.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=114:------qq&catid=26:-xx-&Itemid=10

8.Святополк-Мирский  Д.П.  Леонид  Андреев  //  Святополк-Мирский  Д.П.  История  русской  литературы  с  древнейших  времен  до  1925  года  /  пер.  с  англ.  Р.  Зерновой.  Лондон,  1992.  —  С.  609—619.